ОБИДА

Сто тысяч людей — сто тысяч дорог. За кем пойти, по которой? Расспрашивать Строева? Утешать Клементьева? Бегать позади Кочета?

Нет, поеду к Досаеву на коллектор. Если о Петре Алексеевиче не написать, так о ком же еще? Не проехать? Не может быть!

И верно: начальник управления механизации и секретарь цеховой парторганизации, оба Василии Степановичи, сразу взялись меня доставить на место, больше того, и сами решили проверить, как там идут дела, как быть с дорогой.

Сразу за Автоградом шоссе кончилось, и ехать пришлось степью, напрямик. Добрались до водохранилища, помучались на полевых дорогах и наконец завязли в седловине между двух округлых холмов — уже на трассе коллектора.

Могучие я увидел машины и людей: тугая земля, липкая глина на гусеницах, слабосильному тут невтерпеж. Так что либо тренировка сделала механизаторов-трактористов такими силачами, либо сами они подобрались под стать своим машинам. Во всяком случае, если бы новый Васнецов задумал рисовать богатырей сегодняшних, лучшей натуры и не сыскать, и не придумать. К примеру, младший из братьев Харитоновых («Старшие-то близнецы, — рассказывал мне потом Досаев. — Я до сих пор не научился различать, который Михаил, который Федя, тоже оба здоровые, а работают на стосильном, для нашего чего-то не хватат»). Или рыжеватый Владислав Калиновский, работающий на скрепере. Выпало мне счастье и с ним рядом посидеть в кабине гигантской машины, тянувшей на прицепе этакую колымагу от высоких отвалов под гору, по краю траншеи с уложенным на дне ее коллектором. Дрожа, покачиваясь, закатываясь на скользком грунте и опасно кренясь, подбирался скрепер к самой пропасти, чтобы опрокинуть туда очередную порцию грунта и по кругу уйти за новой.

Хотя трудно рисовать этих героев: не в том дело, кто здесь Добрыня Никитич, кто Илья Муромец, другая беда — кони великоваты, даже богатыря-человека не поднимешь в рисунке должным образом. Только умелый кинооператор может справиться с этой задачей, есть такие кадры в кинохронике «Куйбышевгидростроя».

Вот сидит за рычагами Петр Досаев, в телогрейке, в кепочке, с потухшей папиросой в зубах, в позе, не слишком напряженной, с головой, привычно запрокинутой, с прикрытыми глазами, будто и не очень зоркими. А отвал его бульдозера громоздит пласты грунта, как плуг Калевипоэга из эстонского эпоса. Дыбится, встает торчком рыжая глина, налипает, упрямится… Но ей ли перехитрить, осилить Досаева? Двести пятьдесят лошадиных сил доверены ему, и он пользуется ими расчетливо и точно, бульдозер лезет под кручу, под откос, пока гора глины, набранная отвалом, не рухнет в траншею, где ее разровняют и утрамбуют стосильные близнецы.

Наш ГАЗ-69 никак не мог выбраться из седловины, разворошенной всем этим стадом чудовищ, и два Василия Степановича принимают решение пробиваться не в объезд, а напрямую. Пробей-ка, просят, Петр Алексеевич, дорогу! Вон до той рощицы, там грунт покрепче. Все равно морозы того и гляди ударят по-настоящему, потом не придется мучиться на оледенелых кочках.

Я остаюсь в кабине, рядом с Досаевым, и опять не заметно в нем особого напряжения. Он рассказывает, каким отличным сменщиком был у него Василий Степанович Горбунов, что сейчас едет позади бульдозера по новорожденной дороге.

— Десять лет мы с ним на одной машине работали. И сейчас у меня напарник отличный, Трегубов, а все-таки Горбунова ни на кого не сменял бы. Тоже и он орден Ленина заслужил. Только болезнь заставила уйти с бульдозера, но с нами он остался, перешел на партийную работу. Он всегда общественными делами занимался, всегда с людьми, как магнитом к себе притягивает…

— Хороший коллектив?

— Коллектив отличный. Вот забота — не растерять бы: на автозаводе дела скоро к концу подойдут, разве что есть слух, сразу начнем достраивать, чтобы увеличить его мощность. Да жилья еще тысяч триста квадратных метров… Нельзя такой коллектив разбивать, тут и молодежь выросла крепкая, а уж ветераны, они ветераны и есть. Ну, газовый завод в Оренбурге, может быть, канал строить нам дадут…

Он ведет свои подсчеты чуть ли не на уровне Госплана, но я уже перестаю этому удивляться. Пойди разбери, что тут причина, что следствие? Избиратели разглядели досаевскую широту или, наоборот, широту воспитала в нем его общественная работа? В объединенным постройком «Куйбышевгидростроя» Петра Алексеевича избирают уже десять лет подряд. Был он и членом Центрального комитета профсоюза, и членом горкома партии. С 1953 года и до сих пор — депутат: сначала районного Совета, потом городского. Все на людях и с людьми, приходят с разными делами, кто из его избирательного округа, кто из других. Не в округе суть, в человеке!

Не так уж молод Петр Алексеевич, «за половину пятого» перевалило. А сменил работу за все годы только три раза. Да и то менялись места, марки машин и задачи, поставленные перед людьми, но сколько ни оглядывается Досаев на свою рабочую жизнь, всегда видит себя на тракторе.

В первые дни войны в родном колхозе, когда старшие ушли на фронт, стал работать самостоятельно. А подручным у него был родной брат — теперь и он на Гидрострое, неподалеку, крановщик. А тогда оба они малы были. Вдвоем на сиденье заберутся, а издали и не разглядеть, словно идет по полю трактор сам по себе. Не знаешь, то ли смеяться, то ли плакать.

В сорок втором война пересадила на другую машину, шел на ней и на Ново-Ржев, и в Курляндию, пока в августе 1944 года не получил тяжелое ранение. Только вернулся из госпиталя в родную Анновку — опять на трактор: руки-то в порядке, одна нога цела, и на другой один палец даже шевелится. Немного неудобно трактором управлять, там же и руки, и ноги нужны, но ничего, справился, только рана раскрывалась, девять месяцев зажить не могла.

— Как же вы — с забинтованной ногой и в сапог?

Досаев глянул на меня задумчиво:

— Какие уж там сапоги! На плечах шинелка, а на ногах валенки и зимой, и летом. Этакая медицинская обувь, сами катали, с учетом всех изъянов.

— А сейчас как нога?

— Всяко…

Идет бульдозер по немыслимой, до того разбитой степной дороге, что на нее и смотреть тошно. Едва заметно, но непрестанно «играет» рука Досаева, и послушный ей отвал бульдозера то врезается поглубже в землю, срезая ухаб, то приподнимается, засыпая грунтом выбоину.

Смотрю в заднее стекло кабины и вижу изумительно ровную дорогу, остающуюся позади нас, по которой медленно, но плавно катится наш ГАЗ-69, даже след за ним еле заметен. Как же мастерски должен работать бульдозерист, чтобы отсюда, из высоко поднятой кабины, далеко отнесенной от отвала бульдозера, рассчитать, где сколько грунта убрать, где сколько подсыпать!

— Петр Алексеевич, как вы это угадываете?

— А я не гадаю. Только смотрю и… вижу! Привычка. Вот на скрипке даже ладов нет, а скрипачи играют все-таки. — Лицо Досаева светится радостью. — И ни одной фальшивой ноты!

Но вдруг он сдвигает брови:

— И Клементьев на экскаваторе так же работал… Вы уже у него побывали?

— Нет, все недосуг.

— Побывайте, — не то просит, не то приказывает Досаев. — Обязательно побывайте. Идеальных людей нет, может, он и виноват. И на руководящей работе ему тяжело было, немолод, образование не ахти какое. Так что бригадиром Васе даже лучше, наверно. Но зачем так-то? Не обсуждали, не предупреждали, зачем так, братцы-кубанцы? Тут копнуть нужно глубже… Выслушайте человека, расшевелите, ему это позарез нужно.

Саша Клементьева, беловолосая девушка со строгим, красивым лицом, провела меня в гостиную:

— Отец недавно пришел с работы, умоется — выйдет. Обрадуется. Он вас давно поджидает.

— Замотался я, Саша.

— Автозавод, — улыбнулась она.

— Как дела у вас?

— Теперь работаю техником-проектировщиком, заочно учусь в институте. Можете себе представить, механику не сдала! Это я-то! Просто не ходила сдавать. Ничего, на днях свой «хвост» отрублю. И комсомольские дела почти забросила, пороху не хватает на все.

— Как остальные в семье?

— Братья — на кранах, сестра — в детском саду, растит людей для последней четверти века… Отец, вы знаете, на ремонте.

— Недоволен?

— Люди всегда чем-нибудь недовольны. Спросите у него самого. Вот он идет…

И она оставляет нас наедине с Василием Михайловичем.

— Я уж считал — не придете. Дескать, что с куцым о хвосте толковать? Ладно, думаю, неволить не стану. А ведь, между прочим, и началась-то со мной карусель с того самого «Голубого огонька», вы должны его помнить. Помните?

Помню.

…Было это в конце декабря. Для передачи в День энергетика Куйбышевский телецентр пригласил передовиков стройки. Поехали ветераны — Герои Социалистического Труда Петр Досаев, Марфа Шубина, Василий Клементьев, дважды Герой Социалистического Труда сварщик Алексей Улесов, депутат Верховного Совета отделочница Валентина Савинова, инициатор почина «работать так, как мастера труда» (позже, в начале 1971 года, высокого звания Героя была удостоена и она). Меня же попросили принять участие в подготовке передачи.

На репетиции выяснилось, что таинственный глаз телекамеры гипнотизирует большинство участников, как удав, готовый слопать кролика. Только Клементьев вел себя весело, раскованно, да еще и остальных наставлял:

— Главное, ребята, не робеть. Эта черная дыра на тебя глядит, а ты на нее бросайся, как на амбразуру!

Хотя сценарий «Огонька» был написан заранее, наше телевизионное «кафе» угрожало превратиться в этакий «хозяйственный актив энергетиков»: крупные инженеры, приглашенные телецентром, присылали тексты своих выступлений — деловитые, но сухие. Среди них был даже один, названный «тезисами», — двадцать страниц на пишущей машинке! Такому докладчику дай слово — вот тебе и весь «Огонек»!

И как ни уговаривал режиссер передачи маститых энергетиков, они и на репетиции вылезали «на камеру», точно на трибуну, и начинали… докладывать. Названия предприятий были языколомными, на слушателей обрушивались тысячекилометровые и миллионнокиловаттные показатели. Редактор начал заговариваться, а режиссер восклицал: