ЮЖНАЯ БАЗА

Леонид впустил в свой домик Негри, поделил с нею манную кашу и оставил спать у порога. Все-таки славная псина, наверно, даже породистая. Леня удосужился заглянуть в энциклопедию и среди прочих собак нашел похожую: доберман-пинчер. Правда, у той, на картинке, уши стояли торчком, а от хвоста оставался короткий обрубок, но в тексте говорилось, что и хвост, и уши полагается подрезать каждому такому щенку. Подумаешь, вывели породу! Леня даже гордился, что у их приблудыша все естественно и натурально: зачем калечить животных?.. И Тоня с ним соглашалась.

В этот день они с Тоней расстались с утра, она и сейчас еще на Южной базе — вечерняя смена. А дни без Тони редко бывали удачными. Вот и сегодня все складывалось плохо: предложенный Леонидом способ доставки бетона по каркасам арматуры начальство отклонило, как «не соответствующий требованиям техники безопасности»; среди сосен свистел холодный ветер, и Негри, растревоженная этим посвистом, зябко вздрагивала и тихонько скулила во сне.

Брр, до чего холодно… Может быть, зря он, Леня, заупрямился? Может быть, нужно было все же сходить к депутату Досаеву? А по какому праву? «Я случайно познакомился с одним писателем, помогите получить комнату по блату?» Нет!..

И Леонид горько позавидовал Досаеву.

Он не знал тяжести его забот, не знал о перебитой ступне, которая мешает работать, о его почках, печенках, о пояснице, обо всем, что скрипит и ноет в такую вот погоду. И видел-то его Леня только на демонстрациях, со знаменем, во главе колонны КГС. Ну, читал о нем еще в многотиражке, слышал восторженные отзывы…

Но и знал бы, догадывался бы о всех тревогах и хворобах Досаева — все равно завидовал бы прочности, надежности и целеустремленности этого человека, подлинно великого своим трудом.

В луче света, падавшего из оконца сторожки, закрутился, завьюжился мелкий снег. В сторожке было холодно, на улице и вообще мороз, а Тоня ушла на смену без рукавичек — вон лежат на столе.

Это было сигналом к действию: нужно снести рукавички, вместе с Тоней вернуться домой.

Снег клубился меж сосен, казалось, сами деревья пошли хороводом. Холодные, тяжелые волны, ломая ледяные закрайки, с таким хрустом наваливались на близкий пляж, что Леня поежился.

Он выбрался на шоссе и неожиданно увидел медленно удаляющуюся одинокую женскую фигурку. Леонид бросился вдогонку.

— Марика?! Что ты здесь делаешь?

— Гуляю.

— Здесь? Сейчас? Почему ты не зашла?

— Я передумала. Ты к Тоне на базу? Поедем вместе?

Она тянулась к Леониду просто в поисках дружбы, сопереживаний. В одном из писем толстой пачки, переданной мне Марикой, я прочел:

«Начала заниматься гидравликой, но времени мало, а мысли разбегаются. Испортила контрольную работу, посылаю одну ее страничку: «Гидравлика — прикладная механика жидкости, наука о законах движения и равновесия (относительного покоя) жидкости»…

Хорошо, когда установлен закон движения. Сейчас с меня хватило бы и равновесия, хотя бы относительного покоя. Но точка опоры потеряна, потеряна уверенность. Как легко мечталось еще недавно: самостоятельность, новая увлекательная работа. И что же? Все-таки моя судьба плоха. Как ни стараюсь обмануть ее, обойти стороной, она все равно бьет меня, и с каждым разом сильней. Скоро не смогу сопротивляться и поплыву по течению, как многие.

«Физические свойства жидкости: текучесть… Малая изменяемость объема… Плотность, объемный вес… Важное свойство жидкости — вязкость».

Вязкость… И ты, и Леня Бойцов — это разные варианты, но одинаковый тип людей. Я начинаю таких бояться. Всей душой прирастаю, а потом приходится отрывать, остаются рубцы. Но пройти мимо тоже не могу, это родные мне люди. И все же Ленька — табу.

А в общем, я просто роскошествую, ковыряясь в своих переживаниях.

Много читаю. В книге И. Е. Репина «Далекое близкое» третий раз возвращаюсь к отрывку о том, как его задержали в Жигулях крестьяне, испуганные колдовскими его занятиями: людей на картинки списывал! О том, как у него потребовали «пачпорт», и никого грамотного — ни одного! — в селе не оказалось, сгоняли верхового за писарем в Козьи Рожки, а когда тот прочел на оттиске печати слова «императорская Академия художеств», толпа крестьян в смутном страхе попятилась: «Слышь ты… императорская печать!»

Нам, сегодняшним, просто трудно себе представить такое. А ведь это — о здешних местах, воспоминания всего столетней давности!»

Какое доброе и ласковое слово: «Южный»! Южная ночь, южный берег Крыма… Распрямляешь плечи и потягиваешься, в памяти возникают горы и море, щедро цветущие берега, глубокое синее небо.

Нет, на Южной базе КГС не растут пальмы и кипарисы, не цветут магнолии. Южная база — комплектовочный склад изделий для крупнопанельных домов, расположенный на южной окраине стройплощадки. Есть еще Северная база, на другой окраине, у железнодорожных путей. На Северной порядку больше. Южную все время лихорадит.

Лучшие свои кадры, дефицитные материалы КГС направлял на возведение автозавода. И день за днем отставала от плана стройка Автограда. На помощь пришли домостроители соседних городов, пришел Главмосстрой. По каналу имени Москвы и вниз по Волге двинулись самоходные баржи с панелями. В Тольяттинском порту скапливались по десять, а то и по пятнадцать самоходок с грузами домостроителей.

Тоню уже давно не удивляли проползающие по дорогам панелевозы с квадратными железобетонными плитами, косо опертыми на стальные каркасы прицепов. Краны ставят эти плиты на фундамент, монтажники-домостроители «связывают» их в ленту первого этажа, устанавливают панели перегородок, потом собирают второй этаж, третий, четвертый. Из таких же панелей…

Стоп! Ничего подобного. Теперь Тоня узнала — не из таких же. Квадраты панелей, весом по несколько тонн каждая, только на первый взгляд одинаковы. Чем ниже будет стоять в здании панель, тем она должна быть прочнее. В одних панелях имеются окна, в других — двери, и поменять их местами при монтаже тоже, конечно, невозможно: ни окно из коридора в комнату, ни дверь из комнаты на улицу никого не порадуют.

На Южной базе Тоня увидела тысячи пирамидок панелей, штук по двадцать — совсем как книги в библиотеке на десятки тысяч томов. Только корешки у многих «томов» слепые: маркировка стерлась или вовсе отсутствует.

Представьте себе книгохранилище, где у тысяч томов оборваны корешки. Чтобы найти нужную, пришлось бы подержать в руках каждую книгу! А разве можно заставить краны вот так «подержать» каждую панель на Южной базе?.. И вот все: руководители и диспетчеры, стропальщики и такелажники, представители жилстроев и будущих жильцов, самые разные «толкачи» — круглые сутки разыскивают на базе то одни, то другие панели. И в очереди стоят не «читатели», а могучие машины-панелевозы, немалая стоимость простоя которых для наглядности выписана тут же, на стене конторки.

— Это что, — утешали Тоню, — видела бы ты, что здесь делалось, пока не пришел Иван Ремигайло!

Чернобровый красавец Иван Ремигайло в коллективе «Куйбышевгидростроя» человек новый. Как ни поворачивала жизнь, он всегда оказывался за баранкой. Еще мальчишкой влюбился в машины с их горячим бензиновым духом — может быть, тогда, когда наши моточасти прогнали из Донбасса гитлеровцев и освободили Ивана с матерью из ненавистного лагеря. И пошло: направили парня в школу ФЗО, сделали столяром-модельщиком, а он, сколько ни уговаривали, сбежал в гараж. В армии дали Ивану миномет — он умудрился и там пересесть за руль. И дома, и на Алтае, и на Дальнем Востоке, и здесь — шофер. Не на легковой — на машинах-работягах. В КГС начал с самосвала.

А шел «год земли», как здесь говорили, начальный год стройки автозавода. Длинными очередями выстраивались самосвалы к экскаваторам, восемьдесят учетчиц считали рейсы, проставляя точки в ведомости против бортовых номеров. Прораб на точки посмотрит, на грузоподъемность машины помножит — и пожалуйте в кассу, тут и кубометры, и перевыполнение плана, и экономия горючего, словом, рубли да рубли. Халтурщикам раздолье — хоть порожняком гоняй, точки будут, выручат. Ведь совесть у каждого своя, иному, чтоб ее пробудить, автомат нужен, как в метро.

Партком Гидростроя нацелил коммунистов: ищите, как улучшить организацию земляных работ. Ремигайло пришел в партком с идеей создать комплексные бригады, чтобы экскаваторщики, шоферы и бульдозеристы были одинаково кровно заинтересованы в фактическом выполнении работ с обмером грунта в натуре. С тем же предложением явился ветеран стройки Виктор Быков. Они и возглавили первые комплексные бригады.

Когда начали работать по-новому, с обмером в натуре, все поняли: если кто словчит, всем убыток. И машины пошли полновесные, тяжело оседая на рессорах. Не воздух везли — грунт. Кое-кто роптал, а один молодчик подошел к Ремигайло в ночную смену:

— Отступись! Вернемся к точковке! Не хотим общего этого котла. Сам варись, коли хочешь, а мы против твоей коллективизации. Добром говорю!

— Уж больно ты грозен! Выйди к фарам, хоть посмотрю, кто ты есть, а то голос писклявый, а чей — не узнаю. И кто это «мы»?

— Я тебе и так скажу, в темном месте… — Он придвинулся к самому уху бригадира, и на Ремигайло пахнуло водкой. — Учти — есть мысли, на одной стройке прораба как-то собирались забетонировать. Дело простое: подтолкнуть, и все, там, в бетоне, полная скульптурная форма получится. Найти бы, бронзой залить — статуя! Только где же найти? Смотри, и твою статую можно изготовить…

— Ты погоди, пойди проспись, пьян ведь! — отстранил его Ремигайло.

— Не толкайся, гад!

И вдруг боль, и короткая схватка, которой с десяти шагов не услышишь: так, шорохи какие-то. Это вблизи слышно и собственное сдавленное дыхание, и пыхтение противника, и свой ответный удар…