— Игорек, не мешай тете!

— Он не мешает. Пусть посмотрит, мне спешить некуда. Это вы, кажется, торопитесь…

— Тоже не очень. На работу, но не тороплюсь.

— Когда я работала, я всегда торопилась, — вздыхает Тоня.

— Смотря какая работа. Я сейчас хожу на дежурство в общежитие. Туда можно идти с Игорем: я сижу, он бегает… А ведь я вместе с моим Домненко училась в техникуме, окончила его с отличием, лучше, чем он, защитилась! Мой Домненко теперь наладчиком работает, вместе с Николаем Ревиным. В Турине был, в Милане был, а я сижу с Игорем, четвертый год с Игорем, жду, пока достроят детский сад, ничего, кроме дежурства в общежитии, позволить себе не могу. Скоро все знания растеряю.

— А мы с Леней сначала устраивались в разные смены: он на работе — я с Сережей, я на работе — он с сыном… Ленька у меня хороший, смешной. Тут была перепись, помните? Переписчица к нам приходит, а там, в анкетах, есть вопрос: «Отношение к главе дома». Ленька смеется: «Хорошее». Она спрашивает: «А вы не глава?» Он отвечает: «Нет». Тогда переписчица говорит: «А, вы, наверно, одиночки?». Тут Леня не вытерпел и под угрозой потерять семью согласился быть главой. Но все-таки не преминул поговорить о равноправии. А сейчас Леонида нет, и мне пришлось уволиться…

Они, ровесницы, шли рядом по бульвару одного из лучших городов страны, опередившего многие другие по самым разным показателям, в том числе «по количеству новорожденных на душу населения». Тоня Бойцова, высококвалифицированный маляр, техник-механик Ира Домненко… Сколько их, натерпевшихся без работы только из-за того, что город и здесь строится медленно.

Хотя «медленно» — тоже понятие условное. Сотни тысяч квадратных метров жилья в год — не так уж мало. Все вольготнее селятся автозаводцы, перебираясь из общежитий в «малосемейки», оттуда, глядишь, и в отдельные квартиры. Но детсады, ясли… И катает Сережку в колясочке Тоня Бойцова, идет «на вахту» в общежитие Ира Домненко.

— А где же ваш муж сейчас? — спрашивает Ира.

— В Турине, — отвечает Тоня. — Теперь недолго ждать осталось…

Через месяц Леня вернется, будет показывать путеводители по Турину и открытки с видами Рима, включит привезенный с собою небольшой магнитофон: «Приемники у нас получше, а вот магнитофоны они делают отлично»…

Сначала он даже огорчался: как это вдруг, оставить Тоню с крохотным Сережкой, отправиться в чужой, незнакомый мир? Но и отказаться нелегко. Когда еще представится возможность посмотреть Италию? Тоня сама настояла: поезжай!

И завертелось: два месяца проучился в Тольятти на курсах итальянского языка, одолел эту премудрость — и в Турин. Смешно, на уроках бойко разговаривал с ребятами по-итальянски, а в Италии растерялся. Все вокруг говорят быстро, не успеваешь вникнуть и только твердишь: «Нон капито» — «не понимаю». Но потом нужда заставила, слова начали укладываться в голове.

Помогали и переводчики, однако в технике они разбирались плохо, путались. Зато с рабочими общий язык нашелся быстро: если слов не подобрать, можно нарисовать эскизик или объясниться жестами.

Каков Турин? Красивый город, но воздух загазован до того, что становится плотным, видимым: город в долине, выхлопным газам деваться некуда… Был на экскурсиях. В Риме, например, осматривали Колизей. Однажды итальянец, с которым пришлось вместе работать, Умберто, захотел угостить Леню ухой, возил его на озеро, на рыбалку. Но вышло неудачно: налетел полицейский, заявил, что они ловят в частном озере или что-то в этом роде, и оштрафовал Умберто на двадцать тысяч лир. Леня хотел помочь рассчитаться, но Умберто денег не взял, да еще и обиделся.

Хорошие ребята итальянцы, каждый отлично знает свой станок, свои операции, но — от сих до сих, не дальше. Откуда деталь пришла, куда пойдет еще, рабочий об этом и не думает. Больше того, есть кое у кого свой особый инструмент, особые приспособления, но все это держится в секрете: ведь обладатель такой маленькой «тайны» может выработать больше соседа, он нужнее фирме, угроза безработицы не нависает над ним столь неотвратимо…

Смешно, Леня и его друзья ездили стажироваться, а в конце концов сами объясняли своим наставникам, рабочим заводов «Фиат», технологию их автоматических линий и указывали на отдельные промахи. Умберто изумлялся: русские лучше его разобрались в делах цеха, в котором он проработал всю жизнь!

— А чему удивляться? — объяснял ему Леня, — у вас же отсталый, капиталистический строй, вот и недостает нашего простора, широты.

Широта…

Правосуд предостерегает меня:

— Если вы вздумаете писать, что Майор героически спасал оборудование, я первый буду возражать. Элементарное нарушение норм техники безопасности.

— Василий Маркович, вы-то сами чего только не нарушаете!

— Это дело другое. Мы нарушаем обдуманно и ответственно.

Я смеюсь, да и Правосуд не может удержаться от смеха: вот он, стиль автозавода!

Что же случилось с Майором? Ну, во-первых, остановился главный конвейер. Одно дело, когда конвейер только «учился» ходить, остановки были привычны. Другое — когда за смену выпускают триста пятьдесят автомобилей, нормальное расчетное число. В таком ритме конвейеры будут трудиться и после вступления в строй двух остальных «ниток». Значит, уже сейчас необходима ритмичная работа на самом высоком уровне. Чтобы никаких «вдруг».

И вдруг…

На главный сборочный перестали подниматься кузова из окраски. Василий Артемович схватился за телефон и выяснил, что у окрасочников нет подвесок. Мистика какая-то: пустые подвески в цех окраски уходили, а туда не поступали.

Майор помчался на велосипеде вдоль линии и быстро нашел причину загадочной остановки: грузовик с огромным ящиком пересекал линию конвейера, причем шофер-новичок не заметил знака, запрещающего проезд с негабаритным грузом. Подвеска задела за ящик, нажала, сдвинула, качнула, еще мгновение — и… Нет, ящик не рухнул, автоматика сработала, и умница конвейер остановился.

У машины собралось человек десять. Кто-то предлагал попросту свалить зацепившийся ящик. Правда, там оборудование, что-то может побиться, но зато конвейер сразу пойдет. Майор решил иначе: подогнал три автопогрузчика и, дирижируя их движениями, проследил, чтобы они осторожно скантовали ящик набок. Правда, ящик свесился из кузова, но конвейер пошел.

Теперь оставалось с помощью погрузчиков отвести автомашину в сторону так, чтобы ящик не упал. И все удалось, расчет был правилен. Почти правилен: когда один из погрузчиков дал задний ход, Майор не успел отскочить. Недоучел. Увлекся.

— Это несущественно, — отмахивается он от моих вопросов. — День-другой без меня обойдутся, а я…

Василий Артемович на мгновение умолкает, подбирая слова. Этим немедленно пользуется Аида Александровна.

— Видите ли, — обращается она прямо ко мне, — поскольку мой Майор выполняет функции электронного мозга, небольшие повреждения корпуса или нижних опор для него несущественны. У меня счастливая семейная жизнь: полумуж на полупроводниках…

— Ада, не иронизируй. Мы уже сегодня достаточно об этом говорили. Пока не построен вычислительный центр, должен быть человек, который…

— Понимаете, если должен быть человек, почему-то обязательно им оказывается мой Майор! — разводит руками Аида Александровна. И вдруг теплеет, улыбается, склоняется к мужу, лежащему на диване с забинтованной ногой: — Вася, расскажем гостю о белках!

…Этой ночью Василий Артемович проснулся спокойно и легко: с пересыпу. Редчайшее для него состояние благополучно выспавшегося труженика, все дела которого в полном ажуре. Никуда не нужно бежать, нельзя даже, медицина обидится. Нога почти не болит, ничто не мешает мирно лежать и думать.

Завтра-послезавтра выпишут на работу. Придет он к своему пульту, снимет трубку телефона, узнает, что какая-нибудь фитюлька за номером триста тысяч столько-то является тем узким местом, которое через час начнет лимитировать сборку. И опять придется спешить черт знает куда, чтобы распутать очередной узел.

Все люди, как люди, ведут свою работу, один Майор мучается на чужом деле, элементарном в каждом данном случае, но невероятно сложном при совокупности этих случаев. Название должности громкое, а по сути… Хотя, что ж, название «главный диспетчер», пожалуй, соответствует работе. Только напряжение все же сверхчеловеческое. Однако…

Ни один представитель техники безопасности не разрешит на производстве ни одному человеку поднимать тяжести, скажем, по сто килограммов. А Василий Алексеев поднимает по двести с лишним, ничуть не жалуясь на свою судьбу! И альпинист, карабкающийся на неприступную скалу, не размышляет, посилен его труд или нет. Все эти люди счастливы уже тем, что им удается кряхтеть под штангой немыслимой тяжести или висеть над пропастью в связке с таким же сумасшедшим…

Сумасшедшим? Почему? Может быть, это и есть нормальные люди? Может быть, безумие тянуть вполсилы нелюбимое тобою дело, теряя время и растрачивая на это жизнь?

Что же, вот так, в роли диспетчера прыгать как белка в колесе нормально? В этом счастье?

Конечно, счастье! Это великолепно: и белка прыгает в колесо в поисках счастья, больше того, во имя спасения! Если белка останется в клетке без движения, она погибнет.

— Ада! Ада! Слушай, это страшно интересно! Это прямо для твоей диссертации, слушай!

Крик мужа среди ночи испугал Аиду Александровну настолько, что она не сразу сообразила в чем дело. В ее сне Майор плыл над полом, подвешенный на конвейере, и кто-то пытался приболтить к его бедрам задний мост. Как хорошо, что это был сон!

Но потом, слушая рассказ мужа, она зажгла свет, села к столу и поспешно набросала несколько строк. Встала, потянулась. Василий Артемович с улыбкой взглянул на нее: