ШИРОТА

Еще уйма дел у строителей и монтажников, но конвейер-то уже пущен!

Конвейер идет плавно, небыстро, но ведь каждую минуту и секунду он требует заготовок, деталей, узлов, торопит автозаводцев! Спешит каждый пролет, каждый цех.

В прессовом корпусе кран укладывает на массивный стол перед первым прессом линии высокую стопку стальных листов. Как лист чистой бумаги еще не ведомость и не страница романа, так и у этих листов пока нет ничего общего с автомобилем. Но вот двое рабочих ловко опустили очередной лист на наклонную плоскость подачи, и он укатил в жерло пресса. Удар! И уже выгнутую часть кузова автомобиля с другой стороны пресса выхватывает из-под штампа зубастая «акулья пасть».

Нет, конечно, это механическая рука, но она так хищно целится, так нервно подрагивает, сторожа «добычу» у сомкнувшейся громады пресса, так жадно набрасывается на отштампованное изделие!.. А если удар сделан вхолостую, все равно бросается вперед и, досадуя на промах, лязгает немногими своими зубами.

Деталь, брошенная механической рукой на транспортер, попадает в руки новой пары рабочих. Штамп второго пресса. Удар! И уже пробиты какие-то отверстия, обрезаны кромки. Деталь уползает дальше, ее место занимает новая… Одна за другой идут детали, и работающий слева силач, почти не глядя, бросает и бросает тяжелые стальные листы таким изящным и непринужденным движением, словно они невесомы или отверстие пресса само притягивает их. А обрезки металла силач еле уловимым движением руки смахивает со стола, и они летят в пропасть глубоких подвалов, откуда конвейеры унесут каждый обрезочек в пакетировочный цех, чтобы уже в пакете отправить на переплавку.

Но это слева. Напарник силача, хлюпкий вихрастый парень, замучался. У него все не ладится. Глядя на него, понимаешь, как тяжела эта работа. Он запаздывает на доли секунды, за это время обрезки успевают нагромоздиться, с ними уже труднее справиться. А на одном шпеньке штампа все время зависает узкая полоска, и пока парень тянется за ней, новый лист, вздыбленный кантователем, тяжело переворачиваясь в воздухе, угрожающе ползет на рабочего.

На коротком перекуре вихрастый присаживается на ящик. Участливо спрашиваю:

— Давно работаете?

— Второй день, — отвечает он хрипловато.

Новичок! Он расслабляется, закрывает глаза. Вероятно, и сейчас ему видится вздыбленный фигурно отштампованный лист металла и проклятый обрезок, повисший над головой.

Снова ухают штампы, «акулья пасть» бросает новый лист, и вновь парень отстает, а силач слева укоризненно качает головой.

Новичок берет себя в руки, подтягивается. Он понимает, что производительность целой линии прессов зависит от него. Их пресс сделает удар только тогда, когда будут нажаты восемь кнопок. Восемь: два рабочих перед прессом и два позади должны нажать по две кнопки — одну левой рукой, другую правой. Это дает надежную гарантию, что обе руки каждого в момент удара будут находиться вне пресса, уцелеют. Но, отставая от других, нажимая свои кнопки последним, новичок замедляет рабочий ритм всей бригады. Реже следуют удары, а в конце линии, где детали кузова, пройдя руки контролеров, ложатся в стопы, уже заждался автопогрузчик: пошевеливайтесь, ребята, сборка ненасытна.

…Все быстрее идет сборочный конвейер, все меньше запас деталей, нужно вводить новые линии, создавать резерв. И монтажники новых прессов, новых линий спешат. Я нахожу старых знакомых — наладчиков из удивительного двадцать восьмого цеха, где немногим более семисот рабочих, и все, как бы сказать, люди образованные. Почти у всех имеется аттестат зрелости, у каждого десятого — диплом техника, а у десяти рабочих — законченное высшее образование!

Вижу знакомые лица: пресс монтируют Кожемякин, Домненко…

— Мочаловцы?

— Да. Правда, Валентин Мочалов теперь стал начальником участка, так что бригада стала Луневской…

— Нет, — поправляет Домненко, — Лунев уже несколько дней работает мастером, бригадиром теперь наш конструктор.

— Какой конструктор? — не понял я.

— Ревин, Николай Федорович. Он же инженер-конструктор!

Никаких шуток, все верно. Тридцать два года отроду, нешуточный трудовой стаж — семнадцать лет. После ремесленного училища прошел вторую свою школу на монтаже тепловых электростанций. Там, на монтаже, еще шестнадцатилетнего Кольку, уезжая куда-нибудь, бригадир оставлял за себя. Монтажники постарше сначала роптали, а потом поняли: молод, да смекалист, талант у человека к металлу!

На девятом подшипниковом заводе в Куйбышеве Ревин получил должность инженера-конструктора в одном из цехов еще за три года до окончания вечернего техникума! Немудрено, что нет от него тайн и у прессов — не очень-то поупрямятся у Ревина ни эти миланские «Инноченти», ни встающие рядом с ними прессы таганрогские, барнаульские, воронежские…

— Николай Федорович, и все же вы возглавляли конструкторское бюро… А теперь у вас всего лишь бригада…

— «Всего лишь»? Ах, какая бригада мне доверена! Люди знающие, думающие, образованные… Вам не кажется, что как раз такие ребята в близком будущем станут типичными представителями нашего рабочего класса? Знали бы вы, как сложны все эти устройства!

— Но тут у вас лично работа не только умственная…

— Да. Это, по-вашему, плюс или минус? Дать нагрузку и рукам — это же отлично! Я спортсмен, кстати, жена тоже, на лыжне и познакомились… Нет, меня отсюда не выманишь. Разве что, когда каждую деталь вот таких прессов прощупаю, семью потами полью, захочется конструировать нечто подобное. Сменить один творческий труд на другой.

— Устаете?

— Увлечешься — не замечаешь, трудись хоть сутки. Есть, пить, спать — это хочется уже потом, когда все закрутится. У меня дочки-двойняшки, дошкольницы, ухожу на работу — спят, прихожу с завода — спят. Недавно спросили у моей Розы: «Мама, а у нас папа есть?» Такая увлекательная работа! Да вы кого угодно расспросите, то же самое скажут. Вон хотя бы Домненко — тоже техник…

Володя Домненко отвечает, не задумываясь:

— Да, нравится. Только мне приятнее называть то, что я делаю, не работой, а трудом. Это здорово, когда пустишь такую махину и все ее разноцветные лампочки замигают, показывая, на что годишься ты и твои товарищи!

— Вы окончили техникум, а стали наладчиком?

— А может ли современный наладчик работать, не имея так или иначе приобретенных знаний в объеме хотя бы техникума? Я пользуюсь моими знаниями много чаще, чем техник-администратор, обеспечивающий меня материалами и механизмами. Скажу больше, хотя из наладчиков я уходить не собираюсь, поступил в институт, перешел уже на второй курс, доберусь и до диплома. Тогда будут писать в анкетах: «Рабочий. Образование — высшее».

К нам подходит невысокий развязный паренек. Прислушавшись к разговору, поняв, что приехал человек пишущий, он ввязывается в беседу, иронически поглядывая на Домненко:

— Ты, Володя, молодец, ты инженером будешь, и автомобиль у тебя есть, и квартира в новом городе, в гости пригласить не зазорно. А вы, товарищ, ко мне зайдите: три человека моя семья, сверх того теща, а в какой каморке ютимся! Зайдите, сами увидите.

— Получишь квартиру, — успокаивает его Домненко. — Такой город строится, все заводчане получат.

— Тебе хорошо говорить, ты уже получил…

— Я почти три года здесь работаю. Тоже по-всякому жил.

— А вы давно на автозаводе? — спрашиваю я у обиженного.

— Второй год.

— А давно второй год пошел?

— Да уже третий день…

Мы все трое весело смеемся. Все трое, потому что парень понимает: каждый день что-то завершают строители, нигде не получит он благоустроенную квартиру скорее, чем здесь. Он и сам это знает, просто не может упустить случая пожаловаться: вдруг поможет? Характер такой!

Увидев в стороне председателя завкома, мчится к нему.

— Я в эти дела не вмешиваюсь, — выслушав, отвечает Правосуд. — Все решает цеховой комитет. Если будет конфликт, обратитесь к нам, но поможет это вряд ли: товарищам по цеху виднее.

Подвожу Василия Марковича к линии прессов, где по-прежнему мучается новичок. Правосуд понимает меня без слов:

— Да, работа довольно тяжелая. А тысяч у сорока наших рабочих будет достаточно легкий физический труд. Легче ли станет работа у прессов? Да, обязательно что-то придумается и внедрится. Но останется ли она однообразной, монотонной? Да! Отказаться от конвейерной системы, как предлагают сейчас некоторые профработники за рубежом? Нет! Это значило бы задержать технический прогресс.

— Где же выход, Василий Маркович?

— Вопрос перерастает в политический, социальный. В капиталистической стране конвейер закабаляет человека, привязывая к одной операции.

— Чаплинские гайки…

— Именно! А у нас на конвейере трудятся люди образованные, большинство молодежи учится в техникумах, институтах, кто заочно, кто в вечерних отделениях. Могут они чувствовать себя привязанными, как Чаплин? Нет! А это уже психологическая разгрузка, играющая огромную роль: нет состояния обреченности. Всмотритесь в лица: как много улыбок! Видите? Видите? Но мы не обольщаемся, дела здесь много, идет постоянный поиск автоматизации, начиная с тяжелых участков. Система зарплаты поощряет освоение смежных операций: лаборатория психофизиологии труда доказала, что работа по полдня на разных операциях снимает усталость. Наконец, заботимся о том, чтобы всем было удобно и интересно за пределами завода: о жилье, спорте, культуре, быте… На первоочередные объекты нажимаем вовсю! Ведь очень важно, с каким настроением человек пришел на конвейер!

А детские ясли и детсад — вероятно, это не первоочередное! Тоня медленно катит колясочку со своим Сережкой по гладким асфальтам Автограда, между рядами кустов. Тоню догоняет такая же молодая женщина, она ведет за руку трехлетнего мальчугана, мальчонка так заинтересованно заглядывает в коляску, что Тоня останавливается.