— Обманываете! — укорял плановик.
— Да как можно! — обижался Виктор Петрович.
Посетители с неотложными делами сменяли друг друга, и не в пять, а лишь поздним вечером начался у нас разговор об автогиганте, о сроках небывало коротких даже для нашей страны.
Я показал свою статью, написанную для «Литературной газеты». Кое-что Строеву не понравилось, четким косым почерком он внес примерную правку. Чтобы зримее показать грандиозность работ, я дал несколько сравнений. Они удивили Виктора Петровича настолько, что он и сам начал пересчитывать, и помощника своего, заглянувшего по какому-то делу, привлек к этому занятию.
— Вот послушай, тут написано: «Грунтом, перемещаемым на здешней стройплощадке, можно было бы поднять на семь метров полотно Октябрьской железной дороги от Москвы до Ленинграда». Вы какую ширину поверху принимали?.. А откосы какие?.. Так, проверим…
Движок логарифмической линейки пополз вправо, глазок — влево. Виктор Петрович качнул головой:
— Правильно, сорок шесть миллионов кубометров. Дальше: «За счет кровли всех корпусов автозавода ту же дорогу можно спрятать под крышу четырехметровой ширины — как раз хватит»… Знаете что? Не хватит. Полоса получится несколько у́же.
— Хорошо, — согласился я. — Вычеркнем ширину. Пойдет?
— Пойдет. «Тут придумана своеобразная мера грандиозности, где за единицу принят объем МГУ на Ленинских горах — около двух миллионов семисот тысяч кубометров. Так вот, здание Волжской ГЭС, построенной «Куйбышевгидростроем», имело объем 1,7 МГУ, а на автозаводе один главный корпус — почти четыре МГУ».
Движок линейки вправо, глазок влево…
— Правильно. А общий объем всех производственных корпусов почти десять МГУ! Пойдем дальше. «Дважды сюда приезжали небольшие группы итальянских инженеров фирмы «Фиат»: сначала осматривали выбранную площадку, через год знакомились с ходом работ. В Тольятти находятся ярославцы и горьковчане, москвичи и куйбышевцы, кто угодно, только не туринцы. В Италию, в Турин и обратно, летает главным образом почта»… Ладно. Хотя в Турине постоянно находится группа наших специалистов во главе с техническим директором завода — увязывают детали проекта, закупают оборудование…
Добрались до конца статьи. Закурили.
— Да, вот уже и год прошел, — задумчиво сказал помощник Строева.
— Год будет в октябре, — поправил Виктор Петрович.
— Нет, для меня в августе. Работал я главным инженером УКСа одного из заводов. Вдруг заместитель министра Поляков вызывает в Москву. Приезжаю — там еще четверо таких же вызванных, с разных заводов. Виктор Николаевич ставит задачу: будем строить огромный автозавод. Имеется предварительное соглашение об участии в проектировании итальянской фирмы «Фиат», больше пока ничего нет, все нужно начинать с самого начала. Созвал представителей проектных организаций, рассказал о будущем заводе, о сроках.
— Проектировщики ахнули, конечно? — спросил я.
— Они сначала не поняли. Говорят, справиться трудно, но можно, за три-четыре года рабочие чертежи выдадим. А Виктор Николаевич смеется: «Придется уточнить, через три-четыре года наш завод будет выдавать автомобили, а чертежи нужны гораздо раньше, на земляные работы — немедленно!» Все шумят: «Невозможно! Утопия!». Но потом перестроились, большинство институтов справлялось с этими невероятно сжатыми сроками, на их фоне отстающие стали заметней, напыщенность их представителей как рукой сняло… Да вы сами побывайте на совещаниях у генерального директора, послушайте проектировщиков, это интересно…
Побывал. Поляков собрал около ста представителей различных проектных организаций, чтобы согласовать графики поступления чертежей на ближайшие недели работы. Всем заранее были розданы вопросы — индивидуальные, к каждому из институтов. Совещание началось с выступлений «наиболее благополучных». В вопросах и ответах — быстрота и конкретность:
— Вам все ясно? Срок исполнения принимаете? У кого-нибудь претензии к этому институту есть? Есть претензии? Нет? Вот наш представитель, идите вместе с ним, согласовывайте детали, подписывайте. Всего хорошего.
Внешне Поляков абсолютно спокоен, хотя изредка его плечи нервно подрагивают, того и гляди генеральный директор взорвется. Но он корректен и учтив, даже обрывая говоруна, делает это тактично. Тут собрались решать, а не разглагольствовать.
— Нам необходимы уточнения, — заявляет один из проектировщиков. — Мы ставим вопрос так: если «Промстройпроект»…
— Ставящих вопросы слишком много, — говорит Виктор Николаевич. — Привыкайте отвечать. Ссылаясь друг на друга, мы утонем в бумаге. Вы подпишете график?
— Вообще-то я не уполномочен…
— Получите полномочия. Давно изобретен телефон, телетайп. Некомпетентные люди нам в Тольятти не нужны. Свяжитесь со своим начальством. Переходим к следующему…
И так неумолима его логика, что никто не спорит. За минуты решаются вопросы, которые казались вообще неразрешимыми.
Брошена лаконичная фраза:
— Группа институтов, проектирующих промышленную базу КГС, до сих пор предлагает недостаточно современные решения.
— Серьезных претензий к нам не было, — обороняется представитель проектировщиков.
— Я не хотел превращать это в бумагу, — отвечает Поляков. — Если нужно, могу. База проектируется вами без учета того, что в дальнейшем она будет обслуживать завод. А засорять такими зданиями территорию около завода мы не позволим.
Еще вопрос:
— Жилые дома принятого типа оказались слишком дорогими, Виктор Николаевич, скажите, что выбросить: плитку или…
— Слишком скользким путем идете, — вдруг отвечает генеральный директор. — Вы стоите на базе спихотехники, заранее готовите себе оправдания, ищете их у нас. Вы не пробовали спросить не у нас, а у своей совести?
«Спросить у своей совести»…
Наверно, и ты, Марика, спросила у своей совести — остаться тебе или уехать. Успехов тебе. «Йыуду тээле», как говорят эстонцы, — «силы в работе».
Сейчас я все узнаю о тебе у Лени Бойцова. Что-то он скажет?
В позапрошлом году я бывал на этом берегу часто: мы ведь жили-то рядом…
Тут я и познакомился с Леней и Тоней, наверно, у этого самого камня. Вот и обрыв нависает за спиной, как тогда, два года назад, хотя стал он как будто повыше… Да, выше, конечно, выше! И свежая осыпь у его подножия — след новых обрушенных метров земли, и овражек, тогда чуть заметный, теперь глубже врезался в гору, разветвился. Волны-то ходят нешуточные, бьются о берег, шторм за штормом наносит удары.
Как пустынно сегодня на этом берегу! Ни души у осенней хмурой воды.
А тогда стояло лето, первое лето сотворения автозавода. Уже было ясно, что объем работ грандиозен, а сроки предельно сжаты, но сроки эти еще не приближались так катастрофически быстро, как сейчас, провести на пляже длинный летний день никому не казалось зазорным, и по воскресеньям тут бывало шумно и многолюдно. Приезжали сюда и степенные люди, уже коренные тольяттинцы, отправлявшиеся на пляж с термосами, детскими колясками, с надувными крокодилами и лягушками, и пожилые энтузиастки солнечных ванн, томившиеся долгими часами на разостланных одеялах с заклеенными бумагой носами, но тон задавала молодежь — разноязыкая, из разных республик примчавшаяся на ударную комсомольскую стройку, веселая и стройная молодежь.
Тут же возле колокольчиков своих донок застывали рыболовы.
Почему-то в тот шумный полдень клевал любитель тишайших зорек — лещ. Рядом перекликались купальщики, но почтенный рыбак, возле которого я остановился, даже среди пляжного галдежа хранил торжественное молчание, шепотом, односложно отвечал на стандартные вопросы: «Клюет? А ну, покажи, что выудил?»
Леня и Тоня присели на песок рядом со мной, и уже не рыбак, а я, тоже, разумеется, шепотом, рассказывал им, что клюет лещ, а улов плавает вон там, у колышка. И Леня вместе с Тоней, тихо-тихо, чтобы не шлепнуть по воде, хотя неподалеку отчаянно брызгались и орали какие-то парни, брели к колышку, на который было надето проволочное кольцо с трофеями небритого счастливца. Тоня дотрагивалась рукой до тепловатых рыбьих спин и восторженно попискивала.
Она была невысока ростом, казалась девчонкой, настолько, что и слова для ее описания напрашивались уменьшительные: еле упакованная в купальный костюм полненькая, аккуратненькая девочка с ямочками в углах рта. И шрам на щеке Тоню ничуть не портил, и вообще был не шрамом, а шрамиком.
Через четверть часа, уже доложив мне всю свою историю, Тоня добралась и до шрама:
— Это тоже Ленькина работа. Не то в первом классе, не то во втором, я учила его кататься на коньках. А он, нескладеха, падал, падал, пока не заехал мне коньком вот сюда. И как я после этого вышла за него замуж!
Она с притворным ужасом хваталась за голову, а лохматый Леня в тон ей говорил:
— Да, нужно было лягаться так, чтобы уж разом от тебя отделаться!
Может быть, из-за своих очков Леня выглядел много старше Тони, хотя родились они в один день и познакомились… в роддоме! Во всяком случае, именно в роддоме подружились их матери: обе семьи жили в Минске на одной и той же улице. Естественно, потом Леня и Тоня бегали в один и тот же детский сад, а затем учились в одном и том же классе ближайшей школы. Получив аттестаты зрелости, оба провалились на экзаменах в один и тот же институт и поступили на один и тот же завод рабочими. Потом Тоня два года дожидалась, когда Леонид вернется из армии, а дождавшись, предложила ехать на стройку. Они взяли комсомольские путевки, приехали строить автозавод и поженились.
Предоставлять семьям квартиры или хотя бы комнаты «Куйбышевгидрострой» пока не мог: одиночек в те же самые помещения влезало гораздо больше. Леню и Тоню поселили в разных общежитиях, и они получили возможность ходить друг к другу в гости по пропускам.