Глава 4

Лобелия

По ее мнению, Лиза пострадала так же сильно, как и Вэл. Даже больше. В конце концов, не она связалась с этим психом. Она предупреждала Вэл о нем, но глупая девчонка просто не послушалась. Как бабочка на свет, Вэл полетела к опасности. Лиза винила «Сумерки» и предвзятые представления о мужчинах (особенно опасных мужчинах), которые они, как правило, формировали в впечатлительном подростковом сознании.

Но нет, Вэл думала, что сможет спасти его.

Оказалось, что это она все время нуждалась в спасении. От него.

А потом... потом случилась та вечеринка, и Лиза больше не знала, что думать о Вэл, о мире или о чем-то еще. Все... Ну, сейчас все казалось неправильным. Все время.

Блейк понимал. Блейк был единственным, кто действительно понимал, единственным хорошим, кто вышел из этого кошмара. Но Блейк уехал в колледж, а она застряла здесь, в этом захолустном городке, пытаясь подсчитать количество своих баллов, чтобы перевестись из общественного колледжа Дерринджера. Прочь из этого города.

Просто куда угодно.

Она хотела уехать куда-нибудь, где никто никогда не слышал о Валериэн Кимбл или о том, что пресса окрестила «Бойней в поместье Мекоцци».

Может быть, в Европу. Она всегда хотела побывать в Городе Огней. «Нет лучшего места, чтобы забыть о своих горестях, чем маленькое парижское кафе», — подумала Лиза.

Она натянула ночную рубашку XXL размера и почистила зубы. Под глазами у нее были темные круги, заметные теперь, когда она смыла макияж на ночь. Она потерла их, нахмурившись, потом вспомнила, что от хмурого взгляда появляются морщины.

— Черт, — пробормотала она. — К черту это, к черту его и к черту ее. К черту всех в этом отсталом городишке.

Это заставило ее почувствовать себя немного лучше.

Правда, совсем немного. Проклятья ничего не решили, не стерли ее страхи, не остановили кошмары.

Каждую ночь ей снились кошмары. Не то чтобы это кого-то волновало. Никого, кроме Блейка, то есть. Но он был так же изранен, как и она, и так же отвергнут, что Лиза ненавидела добавлять к его собственному грузу свои проблемы. Его голос звучал так мрачно и напряженно, когда он звонил, чтобы поболтать.

Так устало.

Что, если бы Вэл похитили? Лиза часто ловила себя на том, что задается этим вопросом. Что, если бы Гэвин просто похитил Вэл, как он хотел на первом курсе? Неужели бы ничего этого не случилось?

Родители Вэл были бы убиты горем. Ей было жаль думать об этом из-за них. Это отстойно, когда родители теряют ребенка. Но они все равно потеряли свою дочь? Просто по-другому.

Никто не знал, куда делась Вэл, хотя многие из них этого хотели. Она просто исчезла. «Унесенная призраками», — Лиза поймала себя на мысли и вздрогнула.

Глупо втягивать в это призраков и сверхъестественное. Вэл просто уехала из города. Возможно, она сменила имя, если была умной. Именно так бы Лиза и поступила, окажись на месте Вэл. Сменила имя, изменила внешность, пошла к пластическому хирургу, а затем сожгла все следы своей личности, чтобы развеять пепел по ветру.

«Не то чтобы я с самого начала оказалась в таком положении». Лиза выключила свет в ванной и забралась под одеяло. Хотя воздух был горячим, она все еще чувствовала холод. Она подумала о Джейсоне и содрогнулась.

В этом тоже была вина Вэл. Вэл предала ее, чтобы спасти собственную шкуру, — вела себя так, словно невинная овечка все это время.

От одной мысли об этом у Лизы закипала кровь. Кто бы мог подумать, что ее бывшая лучшая подруга, самая милая девушка в Дерринджере, может быть такой бессердечной змеей? Черт возьми, они с Гэвином заслуживали друг друга.

«Может быть, мне стоит сменить имя. Кто сказал, что психопат не вернется за ней? Он делал это и раньше».

Эти мысли, как и телефонные звонки Блейка, стали еще одним ночным ритуалом, хотя и гораздо менее утешительным. Такими же были и кошмары. Ее психиатр прописал ей снотворное, чтобы помочь уснуть. Но проблема была не во сне, а в сновидениях.

Когда она почувствовала давление на матрас, тяжелое тело, навалившееся на нее, Лиза подумала, что ей снится сон. Один из тех ужасных, душащих кошмаров, из-за которых она дышала слишком медленно, чтобы прийти в себя. Приступы паники. Апноэ во сне. Либо то, либо и то, и другое в сочетании с сонным параличом.

Но потом она почувствовала прохладный металл на своей вспотевшей коже. Почувствовала острую боль, когда из нее потекла кровь, почувствовала, как теплая кровь стекает по горлу, впитываясь в наволочку, и она поняла, что вторжение вовсе не воображаемое, а реальное.

Ее кошмары стали пугающей реальностью.

С хриплым криком Лиза взбрыкнула. Обтянутая кожей рука закрыла ей рот и сжала так сильно, что у нее заболели челюсти и на глаза навернулись слезы. Кислый, приторный вкус кожи наполнил ее рот и нос, и Лиза подумала, что это самое худшее, что она когда-либо чувствовала в своей жизни.

— Я бы не стал, — произнес очень глубокий, очень мужской голос, заставив ее снова вздрогнуть — на этот раз от узнавания. Гэвин.

Она беззвучно прошептала имя в его ладонь, только потом осознав, что, возможно, было бы лучше притвориться не узнавшей, хотя, возможно, он не почувствовал, как ее губы шевельнулись сквозь кожу. О боже, это было хуже, чем она могла себе представить. Он. На ней сверху. С ножом. Его ноги в джинсах натирали ее обнаженные бедра, и Лиза с острым уколом ужаса подумала, не собирается ли он изнасиловать ее.

Его губы коснулись ее уха, заставляя ужас кристаллизоваться в острую, граненую ясность. Когда он прошипел:

— Где... она? — Лиза чуть не упала в обморок от облегчения.

«Он не хочет меня».

Бессмысленный животный ужас улетучился, и гнев хлынул, чтобы заполнить пустоту.

«Конечно, он не хочет меня. Ему нужна Вэл. Это всегда связано с Вэл».

Она сглотнула.

«Успеет ли он перерезать мне горло, прежде чем я закричу?»

Не то чтобы это имело значение. Мертвый был мертв, хоть с криком, хоть со стоном. Она снова сглотнула, на этот раз с большим трудом.

— Я... я не знаю, где она.

— Ты думаешь, я поверю в это? — Его голос был холоден, даже насмешлив, но нож в его руке красноречиво говорил о темных мыслях, которые кружились под этой тщательной конструкцией спокойствия.

— Я... я не знаю. Я не знаю, я имею в виду, действительно, правда. Я не знаю. Н-никто не знает, кроме ее родителей, может быть. Она исчезла. Она исчезла... и... и я не думаю, что она когда-нибудь в-вернется.

Он пробормотал ругательство.

Лиза ждала в безмолвной темноте и снова задавалась вопросом, не умрет ли она сейчас.

— Вставай, — сказал он, на мгновение отбросив эти страхи. Она снова вздрогнула, когда он соскользнул с нее, разворачиваясь с грацией змеи, когда исчез обратно в тени.

Спотыкаясь, Лиза так и сделала. Она испуганно пискнула, когда он схватил ее сзади. Острие ножа уперлось в ее пульсирующую яремную вену.

— Если я хоть на мгновение заподозрю, что ты собираешься сбежать или закричать...

— Я не буду.

Она чувствовала слабость. Слишком слаба, чтобы попытаться сбежать. Он подтолкнул ее к стулу со спинкой у стола, на который она упала с приглушенным шлепком.

— Пока, — добавил он с рассеянной жестокостью, которая охладила ее гораздо сильнее, чем мог бы простой гнев.

Гнев был такой человеческой эмоцией.

Его жестокость казалась чем-то упорядоченным, логичным.

— Возьми лист бумаги, и что-нибудь, чем можно писать, — небрежно приказал он.

— З-зачем? Что ты собираешься делать?

Он проигнорировал ее вопрос.

— Когда возьмешь, запиши то, что я скажу. Слово в слово.

Он задал простой вопрос, и только когда повторил его, она поняла, что это был не вопрос, адресованный ей, а слова, которые он хотел, чтобы она записала. Она написала их дрожащей рукой, затем уронила карандаш.

— Ладно. Я закончила.

— Хорошо. — Она почувствовала, как его дыхание защекотало ей шею, когда он посмотрел через ее плечо, и Лизе пришлось подавить желание ударить его. — Сложи лист. Положите его в конверт, напиши свой домашний адрес в качестве отправителя — не запечатывай его. — Последнее он прорычал.

Лиза застыла, конверт все еще был частично поднесен к ее губам. Он выхватил его у нее, теперь ослабевшей еще сильнее. Схватил конверт, по-видимому, чтобы осмотреть его. Последовала напряженная пауза. Она не переводила дыхания, пока не почувствовала, как он кивнул.

— А теперь, — сказал он, наклоняясь ближе, — ты должна слушать очень, очень внимательно. Ты слушаешь, Лиза? Потому что я подозреваю, что это талант, которым ты не обладаешь от рождения.

— Пошел ты в пиз**, — сказала она так холодно, как только осмелилась, что было не очень разумно в этих условиях.

Он рассмеялся. Ужасный звук, лишенный юмора и леденящий душу.

— Это вряд ли. Боюсь можно что-нибудь подцепить.

Она снова вздрогнула.

— Считаешь меня шлюхой, — сказала она, — очень оригинально.

— Могу предположить, что именно поэтому вы поссорились. Ты и Вэл. Ты и твое довольно бесстыдное и бессмысленное предательство с этим Джеймсом.

— Что... — голос Лизы сорвался. Она никому об этом не говорила. Это была ее самая большая ошибка в старшей школе, за которую ей ужасно стыдно. Она знала, что Джеймс тоже ничего не сказал, потому что поклялся ей хранить это в тайне — под страхом того, что она расскажет остальной футбольной команде, какой у него крошечный член и как он скрывает это набивая трусы. Откуда Гэвин мог узнать?

Имело ли это значение?

— Это не имеет к нашей ссоре никакого отношения, — сказала она, пытаясь выглядеть высокомерной и с треском провалившись.

— Интересно. В любом случае, — продолжил он, — ты скажешь им, что это письмо-извинение. Ее родителям. Попытка примирения, которую ты хотела бы направить ей при первой же возможности.

— Это все? — Когда он не ответил, она спросила. — И что дальше?

— Жди.

Прошло десять минут, пока она сидела там, застывшая, как олень в свете фар, прежде чем поняла, что Гэвин Мекоцци исчез из комнаты.