— Рад познакомиться с тобой, Элоди Стиллуотер. Всегда приятно завести нового друга. Может быть, ты захочешь как-нибудь заглянуть в наш дом? Мы будем рады оказать тебе свое гостеприимство.

Одновременно раздаются два голоса: один торопливый и настойчивый, другой явно скучающий.

— Она не может!

— Этого не будет, Дэш.

Обладатель первого голоса, сидя рядом со мной, вздрагивает. Не думаю, что Карина собиралась так громко высказывать свое возражение. Она смущенно берет меня за руку и переплетает свои пальцы с моими.

— Ты же знаешь, что у нее будут неприятности, если Харкорт узнает, — говорит она.

На диване, уткнувшись лицом в подушку, рычит Рэн Джейкоби.

— Она не приглашена. — То, как он это говорит, звучит как распоряжение, как приказ, переданный свыше, который должен быть соблюден.

Дэшил угрюмо вздыхает; похоже, он искренне разочарован.

— Не волнуйся, Стиллуотер. Джейкоби меняет свое мнение, как меняет носки. Разумеется, исключая его нынешнее состояние одежды. Обычно он очень часто меняет носки. Думаю, что это то, что мне нравится в нем больше всего.

— Ну ладно, класс! Усаживайтесь! Шевелись, шевелись, шевелись!

В передней части комнаты высокий парень в обтягивающей черной рубашке и черном галстуке-карандаше выбивает деревянный клин, который держал дверь открытой, и закрывает дверь за собой, входя в комнату. В свои тридцать с небольшим лет этот парень излучает какие-то тяжелые флюиды Кларка Кента. У него такая острая челюсть, что кажется, будто о неё можно порезаться и пустить кровь. Темные, волнистые волосы и темные глаза, и теперь я понимаю, почему половина девушек в комнате тают на своих местах, когда понимают, что он вошел.

Доктор Фитцпатрик, мой новый профессор английского языка, супергорячий красавчик.

— Рэн, убери подушку с лица, парень. Сядь. Ты знаешь правила, — командует он, кладя стопку бумаг на книжную полку.

В другой руке у него кофейная чашка, из которой он делает большой глоток, и мышцы его горла работают, когда он осушает содержимое чашки одним глотком.

Каким-то чудом Рэн оттаскивает подушку от своего лица и выпрямляется в сидячее положение. Подчиняется, но при этом бросает на Дока Фитцпатрика яростные взгляды.

Это очень неожиданно. Действительно, очень, очень неожиданно. У меня создалось впечатление, что Рэн никому никогда не подчиняется. Я, конечно же, не ожидала, что подчинится такой не авторитетной фигуре, как профессор английского языка.

Ужаснувшись, я быстро осознаю сразу несколько вещей. Прошлой ночью было так темно, что я даже толком не разглядела Рэна. В свете, вспыхнувшем от огонька его сигареты, я неохотно признала тот факт, что он был хорош собой. Но сейчас при дневном свете, когда слабое солнце вливается в массивное панорамное окно прямо за его головой, я могу видеть гораздо больше... и у меня просто нет слов.

Он очень красивый.

Его черные волосы вьются вокруг ушей, словно нарисованные на голове искусными мазками кисти мастера. Они густые и растрепанные, и мои пальцы сами по себе скручиваются, желая почувствовать их текстуру, и я сжимаю руку в кулак.

Его глаза зеленые, живые и пугающе яркие. Цвет нефрита, свежей, молодой травы, липы, и весеннего пробуждения после зимы. Они выглядят почти нереальными. У него необычный рот. Его верхняя губа немного полнее нижней, что должно выглядеть странно на парне, но чувственный, женственный рот умудряется сделать Рэна мужественным и суровым.

Я упиваюсь его видом: тем, как его мышцы перекатываются между лопатками, когда он опирается на край кожаного дивана и подтягивается вперед, чтобы опереться локтями на колени. То, как он свирепо ухмыляется, когда его быстрый взгляд скользит по комнате и он ловит девушку с косами, смотрящую на него. То, как он стискивает пальцы, все его тело оживает, как будто он только что был активирован.

— Ладно, всё, — говорит доктор Фитцпатрик. — Слушайте внимательно. Я читал ваши задания, и они оказались очень интересными. Очень эмоциональными. Очень реальными. А некоторые... были откровенно живописными.

— Что вы имеете в виду под живописными? — спрашивает девушка, сидящая впереди на пуфике. — Эссе было посвящено викторианской морали в английской литературе.

— Да, Дамиана. Да, так и есть.

О, круто. С того места, где я сижу, мне виден только ее затылок. Я и не подозревала, что учусь в том же классе, что и гадюка из сегодняшнего утра.

Доктор Фитцпатрик качает головой из стороны в сторону, возвращаясь к своей стопке бумаг. Он перебирает скрепленные скрепками документы на самом верху, пока не находит тот, который ищет.

— Это произведение называется «Покоренная гувернантка» и на четыре тысячи слов превышает наш лимит в две тысячи слов. Я выделил несколько разделов, которые показались мне весьма поучительными. — Он делает вид, что прочищает горло, а затем начинает читать задание.

— Раньше она была такой невинной, а теперь выглядела испуганной. Страх в ее глазах заставил его член затвердеть в штанах, когда он двинулся вперед, намереваясь загнать ее прямо в свою ловушку. Ее грудь вздымалась и опускалась так быстро, что большие груди грозили вот-вот выскочить из корсета. Ничто так не возбуждало его, как вид ее оголенной и ставшей уязвимой перед ним. Теперь в нем росло предвкушение, как всегда, когда он был так близок к достижению своих гнусных целей. В течение нескольких месяцев он трудился, обрабатывая гувернантку, зная, что ее церковь, вера и ее сумасшедший отец не позволят ей исполнить его самые темные желания. И все же он не сдавался. Он видел злой огонь, пылающий в ее душе, и был полон решимости выпустить его на волю.

Гувернантка вскрикнула, когда ее спина ударилась о стену. Она знала, что загнана в угол и выхода нет. Но как только она осознала свое положение, то сразу же смирилась с ним. Ее дыхание участилось еще больше, на этот раз от волнения. Можно было что-то сделать с тем, чтобы уступить контроль над собой чудовищу в черном цилиндре, и теперь, когда он быстро приближался с таким угрожающим выражением в глазах, гувернантка обнаружила, что вовсе не так боится своей бесспорной судьбы, как ей казалось вначале. Она увидела угрожающую выпуклость его жезла, прижавшегося к передней части брюк. Видела, как он ощупывает себя, сжимая свою плоть самым зловещим образом, и, как бы она ни была удивлена, знала, что у нее влажно между ног, а ее женское лоно скользкое от желания, как…

Доктор Фитцпатрик останавливается, опускает руки по швам. Он раздраженно качает головой.

— Честно говоря, должен сказать, что впечатлен этой прозой. Отличное использование слова «зловещий». И «женское лоно». Тебе, наверное, пришлось долго это искать, Джейкоби?

Все взгляды устремляются на Рэна.

Конечно же, это он написал. Я совсем не удивлена. Вполне логично, что этот дьявол в черном сдал викторианское порно в качестве своего задания по английскому. Рэн не выказывает ни малейшего раскаяния, когда пристально смотрит на доктора.

— Ага, — говорит он. — Интернет — замечательная штука. Можно найти всякое странное дерьмо, если знаешь, что ищешь.

— Ты ведь понимаешь, что это эссе должно было быть посвящено викторианскому чувству морали, верно? — спрашивает доктор Фитцпатрик.

Рэн пожимает плечами.

— Ага. Но у них её не было. Викторианцы были такими же похотливыми, развратными и грязными ублюдками, как и мы. Просто им лучше удавалось это скрывать. Тогда было так же много книг о грязном сексе, как и книг о милых, порабощенных женщинах, которые жили по строгим правилам приличия. Просто у них не было такой огласки.

— Значит, ты хочешь сказать, что во многих викторианских произведениях женщины изображались слабыми, покоренными созданиями?

Рэн устало вздыхает, как будто ему не нужно ничего объяснять.

— Я не хочу это сказать. Все так и было. Джейн Остин описывала женщин того времени добродетельными, добрыми, нравственными созданиями, которые никогда и не думали о том, чтобы трахаться. Это ложь, Фитц. Женщины любят трахаться с незапамятных времен, как и мужчины. Тот факт, что викторианцы охраняли этот маленький лакомый кусочек, как будто это был какой-то огромный гребаный секрет, делает их еще более изворотливыми, чем мы.

Брови доктора Фитцпатрика удивленно ползут вверх. Думаю, что он не впечатлен аргументом Рэна, но и неохотно впечатлен им тоже. Швырнув бумагу в сторону Рэна, док отправляет пачку бумаги, трепеща, падать вниз к ногам парня.

— Сделай это снова. Сорок восемь часов, Джейкоби. Придерживайся задания, или будешь переделывать в третий раз. Это станет твоим Днем сурка по написанию эссе, пока не сделаешь все правильно. И никаких ругательств. Ты уже должен знать, что шоковая тактика со мной не сработает.

Рэн оставляет свое задание валяться на тонком персидском коврике у ног. Большинство парней были бы раздражены тем фактом, что им придется переписывать эссе с самого начала, но ему, похоже, все равно. Он воспринимает все это совершенно спокойно.

— Шоковая тактика действует на всех. Я просто еще не нашел для вас подходящего уровня шока, Фитц. Но я очень настойчив. Поверьте, я разберусь с этим еще до конца семестра.

Боже, этот парень — профессионал в придумывании заявлений, которые звучат как тонко замаскированные угрозы. Интересно, так ли он разговаривает со своими родителями? Мой отец снес бы мне голову с плеч, если бы я посмела так разговаривать с ним или с кем-нибудь из моих учителей. Родители Рэна, может быть, и военнослужащие, но у нас должно быть совсем разное воспитание, если он знает, что ему сойдет с рук такое поведение.

Доктор Фитцпатрик широко улыбается, предпочитая не отвечать, просто отворачивается от Рэна Джейкоби, делает глубокий вдох и поворачивается лицом к остальным ученикам.