— Валерий, будь добр, передай мне рюмку с коньяком, а себе налей боржоми. Ты же знаешь, что при твоем давлении пить коньяк опасно: Это просто самоубийство.

— У Валерия Александровича превосходное давление, — вмешалась Ксения, — от рюмки коньяка с ним ничего не случится. Это я вам говорю как врач.

— Вы ошибаетесь, дорогая, — возразила Полина, — ему категорически запретили пить. Все, кроме минеральной воды.

— Кто запретил? — подавив раздражение, спросила Ксения.

— Сам профессор Кулагин.

— Но Кулагин — хирург! С какой стати он консультировал Валерия Александровича?

Они говорили об Игашове так, будто его и не было тут же, в комнате, и Ксении становилось от этого не по себе.

Полина молча смотрела на мужа.

Гости за столом перестали разговаривать. В их взглядах читалось напряженное внимание, неловкость, любопытство — словом, ожидание крупного переполоха. Наконец кто-то громко, пожалуй преувеличенно громко, сказал:

— А вот забавная историйка… У меня есть приятель, которому велели пить перед едой «Ессентуки». Он и пил три раза в день. Так продолжалось с полгода. И вот жена его начинает замечать, что муж изменился, стал с ней удивительно нежным и ласковым. Ну, само собой, она пришла, понимаете, к выводу, что всему причиной — минеральная вода… Жене тоже захотелось отплатить мужу, стало быть, той же монетой… Ну, она и глотнула однажды его минералочки… А это — водочка… Самая распрекрасная водочка за четыре двенадцать.

Все рассмеялись, правда, несколько принужденно.

— Это еще не все, — воодушевился рассказчик. — Она, стало быть, ничего не сказала мужу, а просто заменила водку «Ессентуками». Можете представить себе физиономию моего приятеля, когда он, ничего не подозревая, хватил, как обычно, двести грамм?.. И ведь, знаете, разошлись они потом… Разбежались, простить друг другу не могли.

Полина выслушала все это со снисходительной улыбкой.

— Спасем счастливую семью! — неожиданно сказала Ксения, взяв стоявшую перед Валерием рюмку, и одним глотком выпила коньяк. — Видите, я на все готова ради ближнего… Жертвую здоровьем.

За столом шутливо зааплодировали, кто-то крикнул «бис», кто-то гаркнул «горько». Валерий благодарно взглянул Ксении в глаза, молча налил себе коньяку и выпил до дна.

— За вас, — просто сказал он…

— Вы, наверное, думаете, что я полное ничтожество?

Ксения промолчала. В голове у нее слегка шумело от выпитого вина, было хорошо и спокойно — даже разговаривать не хотелось.

— Трудно с ней, — вздохнул он. — Никогда не угадаешь, что у нее на уме. Я по складу характера — человек тихий, семейный. Детей люблю… Когда-то мечтал, что будут у меня два мальчика и две девочки… А нет никого. Бессмысленно все-таки существование человека, если у него нет детей…

— Ну уж это вы слишком! У многих… не было детей. Разве их жизнь бессмысленна?..

Валерий вдруг заметил, как потускнела Гаранина, съежилась и притихла, крепко держась за его согнутую в локте руку.

— Не бессмысленна, но… пуста, что ли. Впрочем, не тот разговор я, кажется, затеял…

— Ничего, ничего, — пробормотала она, — у каждого человека, наверное, свой крест. Главное — научиться его нести…

— Я не хочу так, Ксения, — тихо, через паузу, произнес Игашов. — Досадно, что мы редко встречаемся. А если встречаемся, то лишь по случаю болезни… Не кажется ли вам, что пора изменить этот порядок? И свалить в костер наши с вами кресты?

В тот вечер они расстались, каждый взволнованный неожиданным разговором, странной этой, мимолетной близостью и полупризнанием. Они никогда больше не возвращались к этой теме, но отношения их стали ближе и, пожалуй, стесненнее, словно их связала какая-то тайна, которую надо скрывать от посторонних.

Однажды Ксения пришла к Игашовым просто так, без вызова. Валерия Александровича не было дома. Часа полтора она проболтала с Полиной и ушла, унося с собой чувство какой-то вины перед ней. Она пришла домой, взглянула на себя в зеркало и вдруг со страхом впервые подумала: «Я же люблю его!..» И это открытие так потрясло ее, что она рухнула на диван, лицом вниз, и сжала виски руками.

Сергей Сергеевич лениво помассировал щеки, легкими движениями расчески взбил мягкие волосы, сунул ее в карман.

— Аннушка! — входя в столовую, весело позвал он жену. — Я голоден как волк! Завтрак готов?

Анна Ивановна молча поставила на стол дымящуюся сковородку, в которой потрескивала колбаса, густо залитая яйцами.

— Все еще сердишься? — улыбнулся Сергей Сергеевич. — Ей-богу, зря.

Анна Ивановна по-прежнему молчала. Кулагин почувствовал, как у него начинает портиться настроение. Он с трудом сдержался, чтоб не сказать жене что-нибудь обидное.

Анна Ивановна тщательно пережевывала хлеб, запивая его маленькими глоточками кофе.

— Спасибо! — вдруг крикнул Сергей Сергеевич и швырнул вилку на стол. На скатерти расплылось небольшое масляное пятнышко. — Это просто поразительно, как ты умеешь с утра терроризировать человека…

— А ты с вечера, — невозмутимо парировала Анна Ивановна.

— Послушай, чего ты хочешь? — взмолился Сергей Сергеевич.

— Извини, Сергей, но я не могу поверить, что ты… — Она сделала сильное ударение на этом «ты» и подняла вверх указательный палец.

— Что я? — взорвался Кулагин. — Маг и волшебник?! Пойми, я не могу класть в свой институт любую твою подругу лишь потому, что она твоя подруга…

— Она никогда не просила меня об одолжении! — с обидой выкрикнула Анна Ивановна.

— Но зачем?.. Зачем ложиться со всякой ерундой в мой институт, если с равным успехом удалят ее бородавку в районной поликлинике?!

— Она боится, — поджала губы Анна Ивановна, — и доверяет только тебе…

— Пожалуйста, — сдался Кулагин, — черт с ней, пусть приезжает.

Анна Ивановна, победно вскинув голову, вышла из комнаты.

Настроение у Сергея Сергеевича было испорчено вконец. Первым это ощутил на себе его шофер. Лихо подрулив к подъезду главного корпуса НИИ, он влетел в большую лужу. Мутная вода брызнула на ветровое стекло.

— Что еще за штучки? — вскипел профессор. — Отправляйтесь в гараж и немедленно приведите машину в порядок!

Зло хлопнув дверцей, он скрылся в подъезде.

— Добрый день, Сергей Сергеевич, — почтительно поздоровался с директором гардеробщик.

— Добрый, добрый, — проворчал Кулагин, проходя мимо.

Не сняв пальто и широко размахивая руками, Сергей Сергеевич вошел в свой кабинет. Швырнул пальто в кресло, а шляпу — на стол.

Тут же затрещал телефон. Кулагин, помедлив, поднял трубку и услышал знакомый голос ректора Прямкова:

— Приветствую, Сергей Сергеевич!

— Здравствуйте, Иван Тимофеевич, — без особой радости ответил Кулагин, — никак не ожидал, что вы так рано позвоните. Что-нибудь случилось?

— Как вам сказать, — неуверенно пробасил Прямков, — и да, и нет… У меня из-за вашего Фатеева уже бессонница.

— Что такое, — насторожился Кулагин, — плохо работает?

— Да что вы, — вздохнул Прямков, — прекрасно работает! Так, понимаете, работает, что родители абитуриентов обходят его за километр… Все ко мне кинулись.

Слова Прямкова немного развеселили. «Так тебе и надо, дружище, в следующий раз не будешь загребать жар чужими руками», — с удовольствием подумал Сергей Сергеевич.

— Может, нам его отозвать? — схитрил Кулагин. — И вам спокойно будет, да и нам, честно скажу, люди нужны.

— Шум поднимется, — отозвался Прямков, — скажут, что специально честного человека отстранили. Может, вам с ним поговорить, Сергей Сергеевич?..

— О чем же? — перебил Кулагин. — Уж не хотите ли вы, чтобы я заставил Фатеева…

— Что вы! — испугался ректор. — Избави бог! Но пусть он, по крайней мере, хоть разговаривает с родителями. Я из-за них работать не могу. Скрываюсь, понимаете ли, от всех бегаю!..

— Боюсь, Иван Тимофеевич, — вздохнул Кулагин, — ничего не получится. Я вам прислал одного из самых принципиальных работников… Отозвать Фатеева могу, а заставить изменить своим принципам — увольте!..