— Ну да, но на то были причины.

— Какие? — спросила она и тоже присела. Она наконец-то переоделась в свои обычные черные шмотки. Ее волосы были растрепаны, а глаза покраснели. — Тебе просто нравилось драться?

— Ха. Нет. Просто я боялся дать отпор матери или отцу, когда они на меня наседали, вот и компенсировал это перед чужими.

Адриана немного поразмышляла, а потом внезапно спросила:

— Папа ведь никогда не бил тебя, да?

— Нет, не бил. Хотя все считали иначе, ведь он такой страшный черт. Но физическая стычка была у нас всего раз — в День благодарения.

Она медленно кивнула и посмотрела на свои босые ступни.

— Как думаешь, он ударил бы Мику?

Я фыркнул.

— Нет. Он не должен был его трогать, но я думаю, он отреагировал так, потому что Мика тронул тебя, а Мика отреагировал так, потому что тебя тронул отец. Ими обоими двигало желание защитить. Но у нашего папы нет ни крупицы самоконтроля.

— Ясно… — Она прищурилась. — Глупо вышло, конечно. Я не хочу, что папа и Мика вели себя так, будто мне нужно, чтобы мужчины защищали мою честь.

— Мужики любят чувствовать себя великими защитниками, когда дело касается женщин.

— А с отцом Мики что было?

Черт. Я снова вспомнил, как он ударил отца по лицу. Но все же собрался и дал ей разумный ответ.

— То же, что и с нашим отцом. Увидел, что его ребенка толкнули, и слетел с катушек. Сработал инстинкт.

— Ясненько.

Я украдкой взглянул на нее, и мне показалось, что она занимается тем, чего ждал от меня Люк: выбирает сторону, а не пытается взглянуть на ситуацию с обеих сторон.

— Слушай, тут необязательно выбирать чью-то сторону. Если хочешь знать мое мнение, они оба повели себя, как болваны. И я говорю это, потому что люблю их обоих.

Она развернулась так быстро, что ее волосы хлестнули меня по лицу.

— Ты любишь Микиного отца?

— Да, я люблю Люка Роулингса, — пробормотал я. — Короче, они оба насовершали ошибок, но мы не в книжке про Ромео и Джульетту. Никто разлучать вас не станет. Наверное. И тебе не надо их ненавидеть.

— Я не ненавижу их, — сказала она. — Но ты не думаешь, что они теперь возненавидят друг друга?

В этом можно было не сомневаться. Если Люк не принесет Даффи подробнейших извинений или не признает его правоту, отец никогда не забудет, что он ударил его — да еще на глазах у соседей. Но судя по прощальному заявлению Люка, уступок с его стороны можно было не ждать.

— Я не знаю. Мне кажется, им обоим следует извиниться друг перед другом. — Я вздохнул и ссутулился. Ступенька впилась мне в поясницу, но я даже порадовался дискомфорту. Он меня почти заземлял. — Отец не всегда был таким злым. Да, он и раньше был вспыльчивым человеком, который… плохо умел поддерживать и любить, но из-за проблем с деньгами превратился в настоящего монстра. Даже не знаю, как ты жила с ним все эти годы.

— Мне помогали видеоигры. — Она, видимо, ожидала, что я засмеюсь, но я и не думал смеяться, и она улыбнулась. — Многие этого не понимают, но… FWO помогла мне не лишиться рассудка. Когда я играю, то перестаю быть собой… и превращаюсь в крутую эльфийскую лучницу. В игре тоже полно дураков. Но я сильная и могу их наказать. А если они сильнее, то я всегда могу догнать их по уровню. Там столько всякий занятий и столько интересных людей, что я забываю об аде дома.

— Понимаю тебя.

— Что, серьезно? — удивилась она.

— Угу. Люди чем только не занимаются, чтобы сбежать от реальности. — Я подтолкнул носком неоткрытую бутылку виски. — И видеоигры по сравнению со всякой нездоровой херней — еще неплохой вариант.

— Вау. Ну ничего себе. До сих пор меня понимал только Мика.

— Ха. Не, я понимаю. Поверь. — Моей отдушиной в юности был секс, драки и вечеринки. Уж лучше я выбрал бы видеоигры. — Для Мики игра значит то же?

Она закатила глаза.

— Нет. У него дома все идеально. Ему нравится наша игра, но он увлекается и другими играми тоже. Он не настолько… эмоционально привязан к ней, как я.

— Ясно. — После упоминания Мики ее поведение изменилось, и я решил копнуть глубже. — Почему вы с ним не встречаетесь?

— Я не нравлюсь его отцу.

— Ну и что?

— Ну и то. Семья для него всегда будет важнее, чем девчонка с района, и он всегда будет слушать отца. А еще… — Она пожала плечами. — Мне не нравится чувствовать, будто я недостаточно хороша. Не хочу, чтобы до меня снисходили.

— Адри, ну перестань…

— Но это правда, — перебила она. — Что будет, когда он уедет в крутой универ, а я пойду в местный колледж? Уж лучше остаться просто друзьями, чем он будет со мной просто из жалости.

Эта тема была больной и для меня. Вокруг моего сердца словно сжался кулак, а мысли вернулись к Люку.

— Ты не знаешь, что будет.

— Да, — сказала она. — Но иногда мне сложно делиться с ним своими проблемами, потому что я знаю, что по сравнению с ним выгляжу жалко. Ненавижу чувствовать, будто я недостаточно хороша.

Она попала в самую точку. Похожие мысли были и у меня.

Я сглотнул ком, набухающий в горле, и обнял Адриану за плечи.

— Все с тобой будет нормально, сестренка. И с тобой, и со мной.

Она вздохнула, но не отстранилась. Мы сидели так на крыльце, пока холод осеннего вечера, пробравшийся под одежду, не загнал ее в дом. Я знал, что мне тоже хорошо бы пойти, но никак не мог перестать думать о драке, о словах, брошенных Люком, о будущем…

Эти выходные должны были стать для нас поворотным моментов. Больше никаких перепихонов тайком, никаких взглядов украдкой. Это был словно тест-драйв, словно проверка на то, сможем ли мы выдержать долгие отношения, и я знал, что мы бы прошли ее с блеском… если бы не история с фестивалем.

Но никакие «бы» не считались, ведь наша машина сломалась на первой же кочке. Стоило возникнуть первой настоящей проблеме, и мы в один миг стали чужими людьми, у которых не было ничего общего за пределами спальни.

Я распрямился из своего скрюченного положения, ушел со двора и, пока не успел передумать, зашагал к Люку. Скоро я уже стоял у него на крыльце.

Стучать я не стал. Написал ему, чтобы открыл, что он и сделал через минуту.

На нем была та же одежда, что и пару часов назад, а на челюсти уже наливался синяк. Раньше я бы поцеловал его, потом проложил дорожку из поцелуев вниз по его сильному телу, но сегодня я просто стоял и переминался с ноги на ногу.

— Нам нужно поговорить.

Он помрачнел. Потом отошел на шаг в дом, но я покачал головой.

— Нет, выйди на улицу.

— Почему?

— Потому что обсуждать это, когда твои дети дома, я не хочу.

Он явно хотел возразить, но потом бросил взгляд за плечо и передумал. Один шаг — и мы оказались лицом к лицу на крыльце, в сумраке ночи, которую освещал лишь одинокий фонарь. Стоя молча в тени, он казался крупнее и больше.

— Я много думал, — заговорил я тихо, но быстро, — обо всем, что случилось со вчерашнего дня.

Люк кивнул.

— Да, я тоже.

— Хорошо. — Я стиснул ладони, чтобы перестать теребить край толстовки. Мои руки будто пытались как-то отвлечь меня от боли в груди. — Мне кажется, что мы не подходим друг другу так, как нам надо.

— Что это значит?

— Это значит, что в нашем нынешнем состоянии мы не вписываемся в жизни друг друга. — Сердце словно сжали в тисках, но я проглотил ком, вставший в горле, и заставил себя отвести глаза вбок. Мои слова не удивили его. Расстроили — да, но не удивили. — Я думал обо всем, что ты говорил — о разграничениях в твоей жизни, о том, что бывает, когда с нею пересекаются люди извне, и похоже, что нашим путям не суждено совпасть правильно. Понимаешь? Ты не хочешь, чтобы я высказывался о твоих детях, а у тебя… у тебя явно нет никакого желания ладить с моей семьей. И закрывать на это глаза ни тебе, ни мне невозможно.

— Доминик. — Люк шагнул ко мне, вынудив меня отступить. Было темно, но я увидел, что его голубые глаза заблестели. — Он тронул Мику, вот я и сорвался.

— Да, я все понимаю. С моим отцом любой может сорваться. Но… мне кажется, что ты бы не стал сразу орать на него, если б заранее не считал, что он мусор. Если бы ты не поспешил вновь низвести меня до роли случайного парня из грайндра, то, может, перед тем, как накинуться на него, ты бы подумал о том, как отреагирую я. И о том, прощу ли я тебя за этот поступок.

— Ты делаешь из нашего столкновения чересчур много выводов, — выдохнул Люк. — Я сорвался. Прости. С тобой это не связано…

— Связано. Напрямую, — хрипло произнес я.

— … и ты прав, — продолжил Люк, — я невысокого мнения о твоих родственниках. Но к тебе это никакого отношения не имеет. Совершенно. Ты расстаешься со мной из-за семьи…

— Люк, просто вспомни, как ты отреагировал на исчезновение Мики. И кого сразу назначил виновным. Из парня, который был тебе дорог, я превратился в препятствие. В причину, из-за которой ты перестал постоянно контролировать сына. В гребаную проблему.

На это Люк ответил не сразу. Он глубоко вдохнул, снова оглянулся на дом и медленно, судорожно выдохнул.

— Возможно ты прав. — Он сжал кулаки. — У нас слишком разные жизни.

Я хотел, чтобы он понял меня, но как только он со мной согласился, мое сердце раскололось на части. У меня словно отняли весь свет и всю радость прошедших нескольких месяцев, и мой мир погрузился во тьму.

— И… — Я откашлялся. — И у меня тоже есть свои промахи. Я так переживал о том, что ты думаешь обо мне, и как мне приспособиться к твоей жизни, что забил на свою. Просто, когда что-то становится хорошо здесь и сейчас, то мне начинает казаться, что этого хватит. Я всегда слишком занят тем, чтобы понравиться людям, как привлечь их внимание, интерес, и поэтому редко думаю про долгосрочную перспективу. Я по-прежнему бесцельно плыву по течению. А значит никогда не почувствую, что достаточно хорош для тебя.

— По-другому я никогда и не думал. — Люк качнулся ко мне, словно собираясь обнять, но его руки дрогнули и опустились. — Даже не сомневайся. И не предавай своих целей. Я знаю, ты хочешь помочь отцу, но черт побери, тебе надо заботиться и о себе. Закончи те курсы.

— Я не могу.

— Почему? — спросил он настойчиво. — Отказываться от своего будущего, чтобы спасти магазин… по-моему, это бред.