— Не делай этого, — попросил я. — Возьми меня. Оставь их в покое. Я пойду с тобой.

Его улыбка угасла.

— Так скоро жертвуешь собой?

— Просто возьми меня, — еще один шаг вперед. — Я пойду не сопротивляясь. Куда захочешь.

— Так ты убьешь меня или пойдешь со мной? Ты запутываешь ситуацию, Окс. Как же непостоянна воля людей.

Я с трудом перевел дыхание.

— Тридцать секунд, Окснард. И мне не нужны люди, разве лишь для того, чтобы получить то, чего я хочу. Ничего не выйдет.

Еще один шаг и вот она. Я увидел ее. Прямо в гостиной. С ней были другие люди. Омеги, все до единого. Их глаза горели ярко-фиолетовым, и моя мама… О боже, моя мама стояла на коленях, глядя на меня. С кляпом во рту. Слезы текли по ее щекам. Она увидела меня и глаза ее распахнулись шире, она подалась вперед, ко мне, но один из Омег схватил ее за волосы, и, откинув голову назад, обнажил шею.

— Убью вас, — хрипло пообещал я. — Всех вас. Каждого. Клянусь. Клянусь всем, что у меня есть.

Они рассмеялись.

Беты Осмонда стояли на коленях по обе стороны от нее, кровь лилась из незаживающих ран. Ран, которые уже не заживут.

— Пятнадцать секунд, — напомнил Ричард.

— У меня нет телефона, — сказал я. — У меня нет его, клянусь, у меня его нет.

И я не мог дышать, потому что это были мама, Джо и Томас, а он заставлял меня выбирать, он заставлял меня выбирать между ними.

— Убейте Бет, — велел Ричард Коллинз.

И прежде чем я успел сделать хоть шаг, двое Омег вышли вперед и схватили головы стоящих на коленях волков. Резкое движение запястьями — раздался треск костей и разрываемой плоти, а еще через миг те упали на пол, ноги задергались, руки превратились в когтистые лапы. Их головы были так сильно скручены, что кожа порвалась и пролилась кровь. Возврата после такого уже не будет. Никакого исцеления. Омеги стояли над ними и ждали, когда те умрут. Это не заняло много времени.

— Я серьезно, Окс, — негромко произнес Ричард. — Мне кое-что нужно. И следует кое-что сделать, прежде чем я смогу уехать отсюда. Я готов на все, чтобы забрать то, что принадлежит мне, то, что мне причитается. Неужели ты не видишь? Окс, она напугана… Это же твоя мать. Вы с Джо пока что не пара. Еще нет. Ты сможешь найти себе кого-нибудь другого. В будущем у тебя появится хорошенький мальчик или девочка, но другой матери у тебя никогда больше не будет, Окс. Она у тебя одна единственная. Прошу, не заставляй меня причинять ей боль. Я бы очень расстроился из-за этого. Правда. Честное слово.

И я знал это. Я знал. Знал. Она была моей единственной и неповторимой. Кроме нее у меня больше никого никогда не было.

— Я схожу и приведу их, — сказал я. — Обещаю. Возьму и приведу их.

— Окс. Окс. Окс, — вздохнул Ричард. — Так не пойдет.

Он казался таким разочарованным. Подошел к моей маме.

Я посмотрел на нее, и мне снова стало семь лет. Или шесть. Или пять, и я смотрел на свою маму, спрашивая ее, что же мне делать, умоляя ее сказать мне, какого хрена я должен сделать, потому что все вокруг было фиолетовым и синим, а глаза мне застлала красная пелена.

И моя мама снова взглянула на меня. Потемневшими глазами. Она больше не плакала. Ее лицо было мокрым, как и глаза, но слез больше не было. Там были огонь и сталь, погребенные в холодной решимости, она просто посмотрела на меня, и я понял. Я знал, что она собирается сделать.

Она была храброй и глупой, и я ненавидел ее.

Я ненавидел ее за это.

Потому что она сделала выбор за меня.

Она прощалась.

— Нет, — ответил я. — Нет, нет, нет…

И сделал шаг ей навстречу.

Омеги зарычали.

Ричард был уже в нескольких шагах.

Ее взгляд метнулся к двери, в которую я вошел. Дверь, через которую мама велела мне выйти, когда она шевельнется.

— Мама…

Она кивнула.

— Это очень трогательно, — произнес Ричард. — Окс, последний шанс.

— Мам, — прохрипел я.

Она улыбнулась сквозь кляп. Яркой и сияющей улыбкой, и ничего более жуткого я в жизни еще не видел.

А потом мама начала двигаться.

Изящно. Красиво. Плавно, будто вода и дым. Съежившись на миг, она вдруг быстро вскочила. Резко откинув голову назад, мама врезала Омеге позади нее. Его нос сломался, и он закричал от боли, а я, споткнувшись, сделал шаг назад, потому что если буду достаточно быстр, если выскочу из дома и из кокона магии, которая душила меня, тогда смогу позвать свою стаю, и они спасут нас, спасут ее, и мы никогда больше не будем одни.

Вот только рука Ричарда превратилась в черные когти.

И он занес ее в воздух.

Я вспомнил ночь своего шестнадцатилетия, когда мы с мамой танцевали на кухне.

То, как она мне улыбалась.

Мыльный пузырь на моем ухе.

Как она смеялась.

И когда я уже толкнул дверь, чтобы завыть песнь и позвать свою семью, рука зверя опустилась на ее горло.

Весь пол стал мокрым. Вокруг нее.

Она издала влажный звук.

Ее глаза были влажными. Ее уста.

И ее горло тоже. Ее горло.

Ее горло.

И мама начала падать, а я изо всех сил толкнул дверь, магия удерживала ее, тянула меня, я закричал свою песнь утраты и ужаса, каким-то чудом все-таки протиснувшись сквозь нее.

А оказавшись снаружи, почувствовал, как в груди образовалась дыра, там, где порвалась связь, и я понял почему. Я знал, я знал, я знал.

И тогда я запел. Упал на четвереньки и завыл.

Эта песнь посвящалась моей маме, песнь разбитого сердца из самых глубин души.

Они поняли. Моя стая. Как только моя песнь достигла их слуха, они все поняли.

Их ответный вой был наполнен гневом, яростью и отчаянием.

И я пополз к ним, зовя, умоляя, чтобы они избавили меня от этой боли. Умоляя, чтобы это был сон. Ночной кошмар. Но я читал, что во сне не бывает настоящей боли. Я вспомнил об этом сквозь туман магии и тьмы. Я это прекрасно помнил. Так что все происходящее не могло быть сном, потому что единственное, что я испытывал — это боль. Она прокатывалась волнами по всему телу, пока я не начал задыхаться от нее.

Джо добрался до меня первым, в волчьем обличье, с него свисали клочья одежды, которые он даже не потрудился сбросить. Джо прижался ко мне и задрожал вместе со мной, скуля и потираясь своим носом об меня. А потом перекинулся и прорычал:

— Окс, Окс… Пожалуйста. Прошу, просто посмотри на меня. Пожалуйста. Где рана? Почему ты пахнешь кровью? Он ранил тебя? Пожалуйста, только не это. Прошу, скажи мне, что случилось. Ты не можешь пострадать. Просто не можешь… Ты ни за что не можешь пострадать, — его руки шарили по мне, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь рану.

Волки пролетели мимо нас, направляясь к дому.

Солнце уже садилось, прячась за горами.

Джо взял мое лицо в ладони и поцеловал в лоб, щеки, подбородок.

— Прости, — шептал он. — Мне так жаль. Прости.

Как будто это была его вина. Как будто это сделал он.

И на какое-то мгновение — какое-то дико ужасное мгновение — подумалось, что так и есть. Я подумал, что они все виноваты. Беннеты. Потому что если бы они никогда не вернулись, если бы я никогда не повстречал их, никогда не слышал, как они разговаривают, не видел, как раскрываются их тайны, моя мама все еще была бы со мной. Мы были бы печальнее. Тише. Возможно, более одиноки.

Но мы были бы.

И этот момент минул.

Это прошло, потому что у меня был выбор. Между ней и ими.

И я сделал свой выбор.

Воздух был теплым, птицы пели, а руки Джо казались гладкими, но я ничего не чувствовал. Ничего не слышал.

На моем лице не было слез.

Я не плакал, потому что мой отец говорил мне, что мужчины не плачут.

Я оттолкнул руки Джо и встал.

Томас вышел их моего дома. Он перекинулся из волка в человека. Вцепился в перила крыльца и закрыл глаза. Осмонд вышел из-за его спины. Я слышал, как остальные двигались внутри дома.

— Где он? — спросил я.

— Ушел в лес, — ответил Томас.

— Можешь его выследить?

Томас сделал шаг ко мне.

— Окс. Я…

— Можешь его выследить? — повторил я.

— Да, — вмешался Осмонд. — Но именно этого он и хочет. Сколько их было?

— Пять или шесть, — ответил я. — Омеги, все.

Осмонд прикрыл глаза.

— Они собираются вокруг него. Он ведет их за собой. Там будут и другие. Он пытается стать Альфой для Омег.

Элизабет вышла с пепельно-бледным лицом. Она все еще была одета, так что, должно быть, не перекидывалась в волка. Протиснувшись мимо Осмонда и Томаса, Элизабет потянулась ко мне еще до того, как спустилась по ступенькам. Обхватив меня руками, прижала к себе. Мои руки безвольно свисали по бокам.

— Окс, — заговорила она.

— Мы найдем его, — пообещал я, не отводя взгляда от Томаса. — Сегодня.

— О, Окс… — произнесла она и у нее перехватило дыхание.

— Он не убежит, — заметил Осмонд. — Таков и был его план.

И Томас сказал:

— Позвони Гордо. Нам скоро нужно будет выдвигаться.

* * *

Я сидел на крыльце с монтировкой в руке.

Стая собралась вокруг меня. Джо не отходил от меня ни на шаг.

Я никогда раньше не чувствовал такого холода.

Когда Гордо вернулся, уже совсем стемнело.

Он вышел из машины.

— Окс…

Я встал.

— Мне так жаль, — начал он.

— Из-за чего?

— Из-за всего, что случилось. Я… позвонил кое-кому. О ней позаботятся.

— В каком смысле?

— Я не позволю, чтобы с ней что-нибудь случилось.

Для этого было уже слишком поздно.

— Хорошо.

Он сделал шаг в мою сторону.

— Я могу забрать тебя отсюда. Подальше от всего этого.

Волки вокруг меня зарычали.

Я проигнорировал их.

— И куда же мы уедем? — спросил я.

— Куда пожелаешь. Можем уехать из Грин-Крик и никогда больше не оглядываться.

Джо встал и обошел меня.

— Отвали, — прорычал он, и я знал, что его глаза полыхают оранжевым.

— Джозеф, — предупредил Томас, и его альфа-голос прокатился по нам. — Не вмешивайся.

Джо выглядел так, словно его ударили.

— Окс, — сказал он. — Ты не можешь.

— Может, — отрезал Гордо. — Он может делать все, что захочет.

— Правда? — переспросил я.

— Да. Что угодно.

Я повернулся к Томасу.

— Правда? Могу?

— Да, Окс, — тихо ответил он.

— Хорошо, — сказал я. — Я хочу выследить Ричарда Коллинза и убить его.

Никто не произнес ни слова.

— Окс, — задохнулся Гордо. Он сделал еще шаг в мою сторону.

Мои пальцы крепче сжали монтировку.

— Она бы этого не хотела, — сказал он.