Капитан ничего не боялся, кроме плена, не из-за возможных страданий, этого и на фронте хватало, как голода и холода. Егор боялся безвестности. Один из разведчиков рассказывал ему, как еще в сорок первом выходил из окружения и чуть не был расстрелян своими же: «Отрезали убитому командиру голову, в вещмешке принесли и только тем спаслись от особистов, доказав, что не предатели3».

Гущин пересказал тогда эту то ли правду, то ли байку Семёнычу и взял с того клятву поступить в случае своей гибели в окружении так же. Заряжающий, щуря много повидавшие глаза, согласно кивнул и, тяжело вздохнув, сказал: «А мне просто письмо домой отпишите. Так, мол, и так, погиб, такого-то числа поминать раба божьего».

Гущин раздал письма бойцам, прилёг отдохнуть.

Сам он писем не получал. Родители и жена, на седьмом месяце беременности остались в оккупации. По всем приметам бабки им пророчили сына. В полузабытье между боями Гущину часто снилось, как жена купает малыша в деревянном корыте. На дворе стоит лето, и видно, как солнце отражается в мыльных пузырях, а кожа у сыночка тронута легким загаром.

***

Гущин командовал первым огневым взводом, а вторым - Михаил Колесник. С Михой по прозвищу Скорострел Гущин учился в артиллерийском училище. Парень окончил десятилетку, не где-нибудь, а в Москве.

Будущие артиллеристы были очень разными и по возрасту, и по жизненному опыту, но быстро сдружились. Миха схватывал всё на лету, а Егор записывал лекции и часто недосыпал, заучивая теорию. Друг уважал такое упорство Гущина, хотя на учебных стрельбах они часто соперничали.

Они оба командовали артиллерийскими взводами в одном стрелковом полку.

В боях под Житомиром, когда они противостояли танковой дивизии «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» с её «Пантерами4» , Миха спас Егору жизнь. Тяжелораненого друга приказал бойцу унести в тыл. Если бы об этом узнало командование, Колеснику не миновать расстрела за то, что снял бойца с фронта для эвакуации раненого. Но по-другому он поступить не мог: санинструктора батареи убило в начале боя.

Солдат дотащил офицера на санитарной волокуше до санроты и возвратился на передовую. Где и был убит со всем расчётом прямым попаданием вражеского танка.

****

Ночь на новом месте для Гущина пролетела, как мгновение. Все-таки он еще был слаб после контузии. Егор слышал сквозь сон, что пришёл Михаил, но смотреть на часы не стал. Утром прибежал, запыхавшись, начхоз со стопкой чистого белья, полотенец и мыла. Как колобок вкатился по ступенькам в блиндаж, где офицеры, сидя за столом, разбирали и чистили оружие, а Миха хвастался перед другом трофейным пистолетом «Вальтер5»:

– Ты смотри, как в руке лежит, как влитой, даже в темноте патрон вижу, только по целику6 пальцем провести.

Начхоз замер по стойке смирно, казалось, даже не дышал.

– Товарищ гвардии капитан, поздравляю с новым званием. Баня уже ждет, надо быстрее, после обеда женский час.

В баню поехали на «Студебекере», оставив только часового. Помылись славно, потом, вернувшись, ели наконец, горячую перловую кашу с тушенкой, а не сухой паёк. Миха, сославшись на неотложные дела в посёлке, ушёл, и объявился только вечером. На фоне неброского Егора он поражал девушек атлетической фигурой. Офицерский китель, казалось готов был треснуть на его мощном торсе. Парень очень сокрушался, что в последнем бою, когда выжить казалось невозможно, а он выжил, седые подпалины то тут, то там заблестели в его кудрявой шевелюре.

Михаил вернулся из посёлка не один – с двумя девушками из роты связи. В кармане топорщилась бутылка самогона. Видно, что девчонки только что из бани: носы и щеки блестели. Одна - худенькая, с черными редкими волосиками, больше похожа на мальчишку и стрижкой, и фигурой. Вторая – постарше, в туго обтягивающей немалые груди гимнастёрке, конопатая и рыжая. Разместились не тесно: слева на нарах Миха и рыжая, напротив – Егор, Тася и темненькая.

Егор поставил на деревянный столик пять кружек, трофейную шоколадку, и остатки подогретой каши с американской тушенкой.

Когда друг попытался налить самогон в пятую кружку, Егор закрыл ее ладонью:

Связистки прыснули, а Колесник, смеясь, спросил:

– Ты кому пустую кружку поставил?

– Чайник скоро закипит,– удивился странному вопросу Гущин. Неужели Миха не видит, что Тася слишком молода, чтобы пить самогон. По привычке поднял руку, чтобы пригладить хохолок на макушке, опять забыл, что голова забинтована. Девчонки снова засмеялись.

Товарищ сочувственно посмотрел сначала на Гущина, потом на кружку, но больше ничего не сказал.

В блиндаже тепло. Жарко горела буржуйка, и в отблеске пламени видно, как Миха тискает грудастую, а та только посмеивается. Выпили еще по одной порции мутной жижи. В сполохах пламени лицо Таси вдруг показалось Гущиуну знакомым, но где он видел ее, так и не вспомнил – отвлёк Колесник..

Друг вызвал Егора якобы покурить на воздух и зашептал, дыша самогоном:

– Выйдите на полчасика, может и быстрее управлюсь, потом вы пойдете.

Миха, подмигнув другу, вернулся в блиндаж. Оттуда торопливо вышла темненькая и присоединилась к Егору. Они присели на пустые ящики из-под снарядов, и девушка закурила. Рядом примостилась Таиска, опять в одной рубашке, и это после бани. Егор крякнул и стянул с себя ватник. Таиска заботы не приняла, скинула телогрейку на землю, вот ведь характер!

Из блиндажа скоро послышался утробный бабий стон, потом он стал слабее, наверное, Миха зажал связистке рот рукой. Но видно это его самого заводило, потому что скоро стонали уже оба. Да так громко и смачно, что у Егора вздыбилось все естество и заболело в паху.

Он приказал Таське заткнуть уши и сам прикрыл одной рукой своё здоровое ухо. Черненькая усмехнулась, закурила еще одну папиросу. Минут через двадцать Миха вышел, поддерживая под локоть связистку, которая шла, пошатываясь то ли от самогона, то ли от любовных утех. У обоих лица красные, как после парной, но довольные. Друг вопросительно глянул на Егора. Тот отрицательно помотал головой. Пришлось Михе одному провожать девушек в поселок.

Гущина нестерпимо клонило в сон, но он снова обошёл окопы. Всё было в порядке. Холодный воздух отрезвил, но стала мучить зевота, до ломоты в скулах.

***

– Товарищ гвардии капитан, проснитесь! – разбудил его голос старшего сержанта.

Егор вскочил. Печка еле теплилась, в блиндаже царил полумрак, на нарах у столика белела Таискина тень.

– У пулемётчиков первого номера убили!

– Как?! – закричал Егор.

– В леске фашистский сортир обустроен, вот он и сбегал, аккурат в темечко пуля и прилетела. Снайпер, не иначе.

Сёменыч подождал, пока командир оденется, потом они побежали по окопу скользкому от осевшего тумана. Выглянув из -за бруствера Егор увидел такое, что холодок пробежал у него по спине. Рядом с окопом стреляли две «сорокапятки», а возле них копошились солдаты, которые остались лежать под Житомиром: и его расчет, и тот самый солдат, спасший его от гибели. Картинка перед глазами была нечеткой,но он узнал их всех. Гущин стиснул зубы: «Какие призраки?! Я советский человек, не верящий ни в Бога, ни в черта!» Капитан выругался. Крепко зажмурился. Открыл глаза. Отпустило. Мираж исчез.

На поле, изрытом воронками, стояло два подбитых танка с крестами и одна «тридцатьчетверка7», с сорванной взрывом башней. Возможно под одним из танков и залёг вражеский снайпер.

– Может, из пушки жахнем по танкам? – спросил его заряжающий.

–А если снайпер на березе сидит? Помнишь, как ты про финскую рассказывал? – но капитан уже жаждал действовать.

Подносчик, узбек Алимов, со своей извечной присказкой «Один – яиц, два – муди, один – человек, два – люди» — уже тащил боеприпасы. Сёменыч быстро открыл замок и ловко послал подкалиберный снаряд8. Закрыл замок и доложил:

– Готово.

Егор работал за наводчика. На всякий случай ударили и по танкам, и по роще. Горючего в танках не осталось, поэтому ни пламени, ни дыма не было. Если снайпер прятался внутри машины, его должно нашпиговать осколками под завязку. Егор осторожно осмотрел поле в бинокль – никого, только каркали потревоженные грохотом вороны да покачивали срезанными от взрыва верхушками деревья. Через некоторое время прибежал из блиндажа радист:

– Товарищ гвардии капитан, вас из штаба. Срочно!

Пришлось идти докладывать начальству. Егор отчаянно пытался докричаться сквозь треск и шум эфира:

– Снайпер, товарищ гвардии полковник, пулемётчика у меня положил. И так людей нет, так еще и самых обстрелянных теряю.

– Откуда снайпер? Противника отогнали за сто с лишним километров.

– Пришлите, товарищ гвардии полковник, нашего охотника.

Голос командира полка, раздосадованный и злой, видно, утренняя бомбежка в тылу помешала каким-то планам: «Чёрт знает что у вас творится. Снайпера не дам, нету. Сами справляйтесь!»

После разговора с полковником Гущин был весь на нервах, будто перед боем.

Миха, ночевавший у связисток и вернувшийся утром, получил от Егора пару крепких слов:

– Прекращай шляться, снайпер орудует. Очень рад будет тебе в звездочку попасть.

Но друг нисколько не обиделся, а предложил взять снайпера живьем.

– Устроим ему психическую атаку, – сверкая белками, предложил он. – Споем фашисту «Интернационал».

– Ну, по полю нам самим без саперов ходить опасно, – остудил кавказский пыл Сёменыч.

– Гвардии старший лейтенант Колесник, приказываю оборудовать наблюдательный пункт для обнаружения снайпера. Выполнять! – не сдерживая раздражения приказал Гущин Михаилу.

– Есть, товарищ, гвардии капитан,– отчеканил Миха. Лицо его побледнело, но он чётко приложил руку к фуражке и встал по стойке смирно.

Вчера в бане повязка на голове Гущина намокла, да еще утренний туман, снять бинты самостоятельно не получилось, надо было идти в госпиталь на перевязку, оставив за себя Миху.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: