— Объясни, что мы делаем? — Нейтан непонимающе смотрел на то, как Илья кликает на какие-то ссылки и окна, всплывающие тут и там на экране. Он делал это словно беспорядочно, но на самом деле Илья знал, куда ведёт его виртуальный путь. Друзья заказали пиццу и теперь сидели на кухне, где единственным источником света был монитор.
— Ставим ловушку.
— Что за ловушку?
Из слов Ильи Нейтан понял не так много. Суть была в том, что Чинилкин создаёт в одном из мессенджеров аккаунт, который будет замаскирован под технический канал для сохранения важных файлов. Мари сама отправит значимые для неё документы ребятам, думая, что просто собирает их в закладках.
— А просто к ней в телефон что, нельзя залезть? Или переписки там достать?
— В разы сложнее. А пока удочка закинута, доставай пиццу.
Васин предложил плотнее заняться Мари именно тогда, когда Ян и Саша уехали из города. Парень утверждал: именно сейчас недоброжелатели блогерши будут активнее обычного. Едва парни успели съесть по полтора куска пепперони, в ловушке обнаружились какие-то файлы.
— Нейт… Похоже, не Саша следит за Яном, а эта отбитая семейка — за ней. Смотри.
Фото, которые должны были отправиться в закладки, попали в распоряжение Чинилкина. Всего три кадра. На первых двух Саша садилась в машину Яна этим утром, на третьей — сидела на скамейке в сквере около клиники доктора Ланде, натянув капюшон толстовки почти до глаз, а рядом находился Нейтан. Вид у них был, как у плохих шпионов.
— Твою мать! Я помню тот день! Сука, я был уверен, что мы не спалимся!
— Нейтан, вспомни, что находится в том месте, откуда, судя по ракурсу, был сделан снимок.
— Да что там думать! — Нейтан швырнул недоеденный кусок пиццы в коробку. — Снимали из клиники! С верхнего этажа!
— Зачем она вас снимала?
— Стой… Нас снимала не она. В тот день мы видели её около входа в клинику, она была вся взъерошенная, очень переживала. Не слишком вяжется с тем, что пару минут назад она могла следить за нами. Чёрт, я понял ещё кое-что! Ян тоже снимать не мог, ведь он приехал за ней через минуту!
— Звони Саше, пусть бросает всё и возвращается. Нездоровая хрень!
Но Саша не брала трубку. Она не отвечала на СМС, не читала сообщения в соцсетях и мессенджерах. Нейтан пытался добиться ответа и на реальных, и на подставных страницах, но Саша была недоступна.
Прошлое
Муж хозяйки поздней ночью видел, как мужчина в форме МЧС-овца хватает бедную девчонку за руку, лишь бы она не бежала туда, к груде бетона, которая ещё недавно была многоквартирным домом. Девушка рвалась так отчаянно, что земля вылетала из под её ног.
Вмешался полицейский, вдвоём они отвели несчастную в сторону. Дмитрий долго сидел за рулём в остывающей машине и смотрел, как её успокаивают; тут и там мельтешили врачи и другие спасатели, а она сидела на облезлой металлической лавке и просто смотрела вниз, себе под ноги. Она что-то говорила и мужчины отвечали ей, но издалека не было слышно, о чём шла речь. Дмитрий заметил только, что в определённый момент её начало трясти, она закричала, и мужик в МЧС-овской форме обнял её по-отцовски, и было такое ощущение, что он тоже плачет в этот момент.
Дмитрий не курил уже пять лет, но в этот момент сорвался. Выйдя из машины, он направился в ту сторону, где сидели участники трагической сцены. Мужчина подошёл к полицейскому и попросил сигарку. Тот поделился. По настроению полицейского было ясно, что он не знает, куда себя деть. Девушка тихо всхлипывала, будто ей не хватало воздуха, и только поэтому кричать она уже не могла. Кулик жестом подозвал к себе Дмитрия, которого ранее лично попросил разместить «своих девчонок».
— Отвези-ка её домой. Я утром заеду. Там, если вдруг надо будет скорую или ещё чего, звони сразу мне.
В гостевом домике её встретили, как солдата с войны: с причитаниями и молитвами. Отец семейства рассказал, что кто-то из близких девчонки погиб пару часов назад. Хозяйка обняла её как мать, а потом повела в комнату.
— Милая! Господи, держись, родная моя! Держись, моя хорошая!
Дочь женщины слышала это и тоже плакала: ей было жалко спасательницу, как она про себя её прозвала. Вопреки её ожиданиям, девушка-психолог уже не рыдала, сотрясая воем дом. Она просто молчала, и от молчания этого становилось страшно: а вдруг руки на себя наложит? Утром дочь хозяйки решила сделать хоть что-то, чтобы облегчить её мучения. Она понимала, что кексы с шоколадным кремом не вернут бедняге дорогого человека, но что ещё она могла сделать?
От кексов та отказалась. Ближе к полудню хозяйка поднялась к ней в комнату и они разговаривали почти час.
— С кем ты живёшь? Кто тебя поддержит?
— Одна. Теперь одна, — вздохнула Александра. Лицо у неё было бледное и опухшее, ужасающе неказистое в эти минуты.
— Останься у нас! — предложила женщина. — Как же ты одна в такие дни? Оставайся! Мы же знаем Юрия Андреевича твоего, он же святой человек! Неужели я тебя теперь отпущу?
Девушка закуталась поглубже в одеяло.
— Мне… — хрипела она, — надо организовывать похороны.
— Кулик всё сделает. Он был утром. Ты спала ещё. Он наказал строго-настрого, чтобы ты не мучила себя. Они поддержат тебя, и мы поможем.
— Что ещё Кулик сказал?
— Завтра в райцентре на Северном кладбище в полдень…
Она хотела добавить: «…похоронят твоего Рустама», но не смогла. Для девушки его имя сейчас — как соль в глубокую рану. Рану до самого сердца.
Покинув комнату, женщина снова заплакала. Как так может быть, думала она: молодая и красивая, а теперь даже некому поддержать её, кроме суровых мужиков, которые сами в шаге от смерти каждый день и каждый час. Вот она и загрубела с ними, повыла-поплакала, да успокоилась. Лицо белёсое, но ни слезинки с утра. Страшно рядом с ней сидеть. Такое лицо как у неё если на покойнике представить, то достоверно получился: бескровное, неживое, блеска нет, да губы ссохшиеся.
— Ма, как там она? — спросила дочь с кухни.
— Плохо… Страдает.
— Она утром есть не стала, может быть сейчас поест?
— Может и поест. Сходи спроси.