Я открываю пиво, когда Логан, футбольный тренер, встает в очередь позади меня.

— Эй, парень, классная рубашка, — говорит он, кивая в мою сторону.

Я не собирался приходить сегодня вечером, но Сэм настояла, чтобы мы показались. Пока я дремал на диване, она выдернула для меня одежду из шкафа. Простая голубая рубашка была ее выбором и не заслуживала комплимента.

— Что это за бренд? — спрашивает он. — Кельвин?

— Кто?

— Кляйн. Как бы то ни было, я видел, что ты пришел сегодня с Самантой. Вы ведь просто друзья, верно? Так все говорят.

Я отвечаю ровно наполовину кивком и наполовину покачиванием головой. Этот жест дает мне правдоподобную историю на случай, если Сэм спросит меня об этом разговоре позже.

— Я не знаю, как ты это делаешь, чувак. Она такая классная.

Он говорит это, глядя на нее, и мне ничего не остается, как проследить за его взглядом. Ее красное платье на тонких бретельках с разрезом посередине ее бедра. Сэм взяла с собой куртку, но оставила ее в моей машине, так как для начала февраля здесь не по сезону тепло. Может быть, нам стоит переехать на север, куда-нибудь с толстыми шарфами и пуховыми куртками, которые приходится застегивать до подбородка.

Ее рыжие волосы собраны в высокий волнистый хвост, а щеки имеют розовый оттенок. Ее кожа светится. В машине она спросила меня, следует ли добавить помаду ее фирменного оттенка красного — боковое примечание: теперь я начинаю пускать слюни в продуктовом магазине перед яблоками Рэд Делишес, — и, к счастью, она выслушала, когда я ответил грубым «нет».

— Господи, прекрасно. Тогда никакой помады. Почему ты так быстро едешь? Я думала, ты не хочешь идти туда.

Я ехал быстро, потому что мне приходилось держать правую ногу прямее, чем обычно, чтобы скрыть... Что ж, она просто отлично смотрелась в этом платье.

Логан прочищает горло, и видно, что он ждет от меня какого-то ответа. Он хочет, чтобы я признал ее сексуальность, но я этого не делаю. Он не уходит. Я делаю глоток пива, и он потирает щетину на подбородке.

— Так что да, в любом случае, не мог бы ты помочь коллеге? Какую еду она любит, какую музыку слушает — ну, знаешь, инсайдерскую информацию.

Абсо-бл*дь-лютно.

— Она большая поклонница этой ферментированной акульей дряни (прим. пер.: Хаукарль — исландское национальное блюдо: вяленое мясо гренландской полярной акулы, либо гигантской акулы) из Исландии, и ее музыкальные вкусы довольно специфичны, в основном полька-поп и йодль. — Мой тон приглушен, как будто я участвую в заговоре.

— Черт, странная, — он ухмыляется. — Какие парни ей нравятся?

— Нежные. Кроткие. Не смеши ее. Ей нужен серьезный тип поэта.

Его глаза загораются. Без сомнения, он обдумывает дерьмовую строфу, которую написал ранее. Она все еще лежит в ящике моего стола. Я чувствую запах чили в его дыхании.

— Что-то еще? — спрашиваю я.

— Если я приглашу ее на свидание, куда нам пойти?

— В зоопарк. Она обожает смотреть на животных в клетках.

Она его ненавидит. Если бы она не боялась последствий, то нашла бы способ освободить их всех.

— Серьезно? Не слишком ли это по-детски для свидания?

— Сэм в душе ребенок. — Это моя первая правда.

Он кивает, принимая мою информацию с широкой улыбкой. Этот парень действительно думает, что получит Сэм — мою Сэм.

— Ладно, круто. Я действительно ценю это, чувак.

Я возвращаюсь к ней, когда меня перехватывает другой парень — учитель фотографии, Малкольм. Он действительно маленький. Они с Сэм прекрасно поместились бы на двуспальном матрасе, и в самом конце было бы место для хаски.

— Привет, Йен. Мне было интересно... гм, Саманта случайно не упоминала тебе о моей записке или о чем-нибудь еще?

— Записка? — В моем голосе звучит искреннее недоумение.

— Да. Я послал ей один из тех подарков на День Святого Валентина от детей из хора. — Он потирает затылок, как будто это нервный тик. — Это была глупая идея.

— Оооо, теперь, когда ты упомянул об этом, вчера я видел скомканную бумагу в ее мусорном ведре.

Он обиженно хмурится. Мне хочется пожалеть этого парня, но я этого не делаю. Знаешь, что самое трудное? Попробуй влюбиться в нее на три года, а потом приходи и поговори со мной.

— Может быть, она еще не видела. Может быть, смятая бумага была чем-то другим.

— Не знаю, эти маленькие купидончики очень быстро доставляют посылки.

Я надеюсь, что он почувствует себя обескураженным количеством конкурентов и двинется дальше. Вместо этого он улыбается, как хороший парень.

— Знаешь что? Может быть, я просто приглашу ее на свидание лично. Мой психотерапевт всегда советует мне выйти из зоны комфорта.

Что за… Он говорит серьезно, как будто действительно собирается пригласить ее на свидание — и хуже того, Сэм может на самом деле сказать «да». Однажды она сказала мне, что, по ее мнению, Малкольм делал «довольно крутые снимки». Что, черт возьми, происходит? Мне нужно узнать, что сделала Сэм, чтобы вывести нас из идеального состояния сбалансированного гомеостаза, в котором мы находились последние несколько лет.

Когда я возвращаюсь к группе, передаю Сэм лимонад, и она делает вид, что обиделась, что я не принес ей пива. Я предлагаю ей глоток своего, и ее лицо искажается от отвращения, когда она пробует его.

— Фу. Бууэ. На вкус как кошачья моча. Я просто не понимаю, как ты это делаешь.

Я не знаю, как ты это делаешь. Слова Логана эхом отдаются у меня в голове.

— Иди сюда, я хочу тебе кое-что показать.

Она следует за мной прочь от группы, и я веду ее в маленький садик рядом с сараем для инструментов, так что мы вне пределов слышимости остальной группы. Сейчас начало февраля, поэтому в саду нет ничего зеленого. Директору Пруитту все еще нужно обрезать мертвые растения с прошлого сезона.

— Что ты хотел показать мне?

— А, это. — Я стучу по стене сарая. — Разве это не круто? Держу пари, что директор Пруитт может поместить туда много инструментов. В любом случае, ты знаешь, что многие в школе всегда думали, что мы встречаемся?

Мой вопрос ставит ее в тупик. Ее темно-синие глаза расширяются, а затем в замешательстве смотрят на меня.

— Да, пффф, так смешно, правда? Почему? В чем дело?

Я провожу рукой по волосам, не зная, как именно это объяснить.

— Ну, теперь люди, кажется, думают иначе.

— Ну, в общем, да. — Она отворачивается, словно вспоминая разговор. — Та новая девушка, Эшли, спросила о нас, и я сказала ей, что мы просто друзья.

Я внутренне застонал, и она залпом выпила половину своего лимонада. Я думаю, что она напугана, и мгновение спустя, когда начинает бессвязно бормотать, мои подозрения подтверждаются.

— Послушай, если ты слышал, что я распространяю слухи о том, что мы пара, то это не так! Я имею в виду, что это... да… — Ее щеки такого же цвета, как вишнево-красная помада в сумочке. Ее светлая кожа означает, что ее эмоции расцветают прямо на поверхности, и обычно мне это нравится. Прямо сейчас мне это нравится. — Очевидно… я этого не делала.

Так и есть.

— Итак, я полагаю, все слышали ваш разговор с Эшли?

— Учительская никогда не отличалась особой приватностью. Вот почему Четверка первокурсников подошла и спросила о твоем футбольном матче. Я думаю, они все влюблены в тебя. — Она раздраженно закатывает глаза.

— Дерьмо. Мне нравилось это заблуждение.

— Потому что все оставили тебя в покое? — Она хмурится. — Ты злишься на меня за то, что я все испортила?

Я не знаю… может быть. Я определенно злюсь, но не могу сказать, почему. Внезапно чувствую себя так, будто нахожусь на стартовой линии марафона, и только что выстрелил пистолет, но я еще не готов бежать. Мои шнурки развязаны. Я не растягивался. В течение трех лет просто ходил в кроссовках, называя себя бегуном. Я боюсь того, что произойдет, если попытаюсь бежать сейчас, но еще больше боюсь того, что произойдет, если этого не сделаю.

Очень плохо.

Гонка за Сэм началась, нравится мне это или нет.