Глава 12

Йен

Сегодня среда… Среда Западного крыла. Четыре дня с того поцелуя и четыре дня с того разговора с Сэм. У меня нет никакого плана. Я не пытаюсь наказать ее; просто пытаюсь восстановить хоть какое-то подобие контроля. Если она хочет остаться просто друзьями, мне будет трудно. Мы перешли черту. Я не могу стереть тот поцелуй или тот телефонный звонок, и если она хочет, чтобы я попытался, мне понадобится некоторая дистанция. Будет одиноко стоять на ногах в полном одиночестве. И все же я знаю, что веду себя как придурок. Ее лицо было таким печальным, когда я отмахнулся от нее вчера в холле, но чего она ждет? Я не святой. Я парень, который влюблен в свою лучшую подругу, женщину, которая, кажется, ест свой торт, но также держит его в герметически закрытом резервуаре для криоконсервации на целую вечность.

Жизнь продолжается в течение четырех дней с тех пор, как мы в последний раз разговаривали, хотя и намного более дерьмовая. Я вымещаю свой гнев на футболистах. Они думают, что я мудак, заставляющий их бегать так много кругов на тренировках всю неделю, но я бегаю с ними, настаивая, что если могу это сделать, то и они могут ― за исключением того, что у меня есть секретное оружие, которого у них нет: сердечная боль. Я думаю, что мог бы добежать отсюда до Аляски, если бы мне пришлось, в стиле Форреста Гампа. После тренировки захожу в душ и повышаю температуру, пока она не начинает обжигать. Я опускаю голову под воду и закрываю глаза, думая о Сэм. В среду она не придет на Западное крыло. Она не собирается показываться. В холодильнике есть обеды «Blue Apron», которые пропадут впустую, потому что я не собираюсь готовить еду, предназначенную для двух человек, и есть ее в одиночку, как карикатура на влюбленного придурка.

Кажется, я слышу шум в гостиной. Останавливаюсь и наклоняю ухо в этом направлении. Внезапно дверь моей душевой распахивается. Мне кажется, меня вот-вот зарежут, как в фильме Хичкока.

― БЛ*ДЬ! ― кричу я, чуть не ударив, Сэм по лицу, прежде чем понял, что это она. ― Что ты делаешь?

Она игнорирует меня и входит в душ полностью одетая. Я моргаю, пытаясь определить, не галлюцинация ли это. Сколько кругов я пробежал сегодня? Может ли человек поддаться тепловому удару, не осознавая этого?

― Я знаю, что это плохая идея, ― говорит она, поднимая руки, чтобы заслониться от брызг из душа. Это бесполезно. Она промокла за считанные секунды. ― Я почти не пришла. Просидела около твоего дома минут тридцать, пытаясь остыть и обдумывая, стоит ли заходить внутрь. Твои соседи думают, что я малолетний преступник, обследующий окрестности. Подвинься.

― Какого черта?

Она тычет меня в грудь, так что у меня нет другого выбора, кроме как лишиться части горячей воды.

― Я сказала ― подвинься.

― Ты все еще в обуви.

Она агрессивно сбрасывает теннисные туфли, стягивает носки и выбрасывает их из душа. Потом снова смотрит на меня.

― Лучше?

Я совершенно голый, очевидно, а она стоит там, в промокшей хлопчатобумажной футболке и джинсах.

― Какого черта ты делаешь?

― Ищу драку. Я в бешенстве… Я думаю. ― Она толкает меня в грудь.

― Не хочешь подождать, пока я здесь закончу? ― Мне трудно защищаться, держа руку на своем члене.

― Очевидно, нет.

― Почему ты злишься?

Думаю, если бы у меня была рубашка, она бы схватила меня за шкирку. Как бы то ни было, Сэм встает на цыпочки и обнимает меня за плечи. Мои мышцы инстинктивно напрягаются под ее прикосновением. Это своего рода предупреждение: она может быть той, кто сейчас прикасается, но только потому, что я это позволяю.

― Потому что ты сломал меня пополам.

И тогда я вижу печаль в ее лице, опущенные губы, огромные встревоженные глаза. Она говорит очень обеспокоенно, и я заинтригован ее внезапным приступом честности. Вот почему я не выталкиваю ее из душа... или не прижимаю к кафелю.

― Как это?

― Сегодня в школе я довела до слез двоих детей. Я ― злой огненный шар. Не могу перестать думать о том, как ты целуешь меня. ― Ее руки впиваются в мои плечи с каждым произнесенным словом.

― Все это как-то связано?

Сэм пододвигается ближе, и ее грудь касается моей. Ее джинсы касаются моих ног. Моя рука остается твердо зажатой в паху.

― Послушай ты, с меня хватит. Больше никакого молчания. Хватит притворяться, будто мы не друзья. ― Она убирает мокрые волосы с лица. Мы оба промокли насквозь ― промокли и злимся. ― Если нет пути назад, мне нужно, чтобы ты ударил меня об эту плитку, чтобы мы могли разобраться в этом раз и навсегда. Давай, начинай.

― Вероятно, это плохая идея.

Мой отказ заводит ее еще больше.

― О да? Ты продолжаешь давить и тыкать, и, в конце концов, я сдаюсь, нравится тебе это или нет. ― Она делает шаг назад и пытается стянуть футболку через голову, но она прилипла к ней, как вторая кожа. ― Черт возьми! Подожди.

Ей приходится поработать над этим несколько секунд. Теперь она закрывает ей глаза, и Сэм ― малышка, пытающаяся одеться в первый раз. Она дергается из стороны в сторону, опрокидывая мои бутылочки с шампунем и кондиционером на пол, когда спотыкается об одну из них. Я протягиваю руку и поддерживаю ее бедра. С тяжелым вздохом она, наконец, снимает футболку и бросает поверх двери душа. Я ухмыляюсь ее новому взъерошенному виду. Волосы Сэм в беспорядке. Капельки воды собираются на кончиках ее темных ресниц. Ее бюстгальтер кремово-голубой и прозрачный благодаря непрерывному потоку воды, бьющему в нее.

― Ну же, Йен! Соберись! Просто поцелуй меня!

Она так взвинчена, что у нее вся кожа покраснела.

― Нет. Убирайся из моего душа.

Я поворачиваюсь к ней спиной и опускаю голову под воду. Это действительно выводит ее из себя. Ее злые кулаки колотят меня в спину.

― Я говорю, что хочу тебя, а ты вдруг перестаешь интересоваться?!

Она не знает, о чем просит, поэтому я решаю показать ей. Оборачиваюсь, и моя рука падает. Я делаю шаг вперед и прижимаюсь к ее телу, наклоняя голову, чтобы встретиться с ней взглядом. Сэм не шутила — она дымящийся маленький шарик расплавленной лавы. Я думаю, она хочет уничтожить меня за то, что я сделал это с нами, за то, что навсегда изменил нашу дружбу. Мои руки сжимают ее бицепсы, которые похожи на две палочки от мороженого. Моя твердость впивается ей в живот, и ее рот широко раскрывается от удивления.

― Все еще хочешь поговорить об этом прямо сейчас, Горячие губки?

Она мне не отвечает. Она в оцепенении. Я загипнотизировал ее.

― Все еще думаешь, что это хорошая идея?

― Все в школе хотят тебя, ― шепчет она, широко раскрыв глаза. ― Ты мой, и ты даже не знаешь этого. Я никогда не говорила тебе.

Ее признание сводит на нет мое самообладание. Я хочу обернуть ее ноги вокруг своей талии, чтобы зарыться глубоко в нее. Я собираюсь написать у нее на лбу фломастером, пока она спит: Собственность мистера Флетчера. Руки прочь.

― Мне не нравится, какой версией Йена ты был последние несколько дней, ― тихо говорит она, прежде чем прикусить нижнюю губу. Сэм отказывается встретиться со мной взглядом. Вместо этого блуждает по контурам моей груди.

― Какая это версия?

Уголок ее рта приподнимается.

― Хороший парень ― или, скорее, не очень хороший. Вчера ты прошел мимо меня по коридору. Ты пропустил обед в учительской. Ты знаешь, что я проспала в понедельник, потому что ты мне не позвонил?

― Знаешь, делают такие устройства, называемые будильниками. Великое изобретение, думаю, они были еще в каменном веке. ― Не могу удержаться от легкой улыбки.

― У меня уже есть один такой, и его зовут Йен. Не путать с…

Я не смеюсь. Даже немного.

― Видишь ли, вот в чем наша проблема: я больше не хочу быть твоим будильником.

Ее лицо вытягивается, и она перестает прокладывать курс по моей груди.

― Ох.

― Да, можешь считать меня сумасшедшим, но я стою здесь совершенно голый, и мы болтаем ― не совсем мое представление о хорошем времяпрепровождении. Я хочу принять душ с тобой и…

Я отрицательно качаю головой. Нет смысла заканчивать эту мысль. Вместо этого отпускаю ее и делаю шаг назад, чтобы ей было достаточно места, чтобы уйти. Сэм потянет за стеклянную дверь и уйдет. После нее останутся печальные лужи воды. Я, наверное, поскользнусь на одной и съем дерьмо по пути из душа. Но она не двигается. Ее голубые глаза мультяшно большие, когда она смотрит на меня. В ее мозгу одновременно мелькает столько мыслей, что мне кажется, она сейчас перегреется.

― Сэм?

― Просто помолчи секунду, ― огрызается она.

Медленно, мучительно, ее взгляд скользит по моему лицу, по шее, груди и животу, а затем... ниже. Это первый раз, когда она по-настоящему принимает меня, и, господи, клянусь, у нее отвисает челюсть. Эти розовые щеки делают меня еще тверже, и теперь я думаю, что пугаю бедную девочку. Усмехаюсь себе под нос и протягиваю руку, чтобы открыть стеклянную дверь, давая ей легкий выход. Она снова захлопывает ее.

― Я сказала, молчи!

Я не сказал ни слова.

― Что ты… ― начинаю задавать вопрос, на который уже знаю ответ, но Сэм опускается передо мной на колени. Стекло запотевает. Поднимается пар. Она садится на пятки, и я знаю, что плитка, вероятно, впивается ей в колени, но ей все равно. В этой новой позе я закрываю ее от брызг душа. Она вся мокрая, красивая и облизывает свои чертовы губы.

― Я хочу... ― начинает она шепотом.

Теперь перегреваюсь я.

Мы уже говорили о минете раньше, и я знаю, что обычно Сэм не любит их, но она смотрит на мой член, как на рожок мороженого, тающий у нее на глазах.

― Подойди ближе, ― умоляет она.

Я повинуюсь. Ее руки тут же коснулись моих бедер. Ее пальцы крепко сжимаются.

― Боже, у тебя самые лучшие ноги. ― Она смотрит прямо на мой член, и это то, что она говорит.

― Спасибо? Это то, что тебе нужно было рассмотреть поближе?

― Я имею в виду, очевидно, твой... тоже хорош. Я имею в виду, что это намного больше, чем я помню, когда однажды хорошо посмотрела, но я всегда ставила твои ноги и задницу на пьедестал. Вот почему на днях впала в коматозное состояние в спортзале. ― Для пущего эффекта Сэм обхватывает меня обеими руками и хватает за задницу.