Немцы начали бомбить все домики кругом, а мы с моей подругой Геней так испугались, так испугались, что выскочили на улицу одни и побежали в лес. В лесу было много женщин, стариков и маленьких детей: некоторые дети были со своими матерями, а другие были одни, как и мы. Мы сидели в лесу до утра. По дороге мимо нас мчались грузовики с беженцами. Мы с Геней попросились в одну машину, и нас взяли. Эту машину мы всю по бокам обложили березняком, чтобы германские самолеты сверху думали, что это не машина, а лес. Но все равно, когда мы подъезжали к Минску, нашу машину стали обстреливать германские самолеты. Как начали, как начали из пулеметов рокотать! Мы вылезли из машины и побежали в овраг. Мы там в овраге просидели долго. А немцы бомбили и обстреливали всех, кто бежал по полю от шоссе. Недалеко от нас бросили девять бомб; семь человек ранили осколками, и двух насмерть убили. Потом прилетели наши истребители и разогнали немцев. Тогда мы осмелели, вылезли из оврага и поехали дальше.

Добрались мы до Минска и сразу повернули назад - весь Минск горел, одни только каменья торчали. Мы попросились в другую машину и поехали в сторону Смоленска. На дороге мы видели много раненых и убитых. А в одном месте там лежала одна тетя, которую ранило в плечо и ногу. Мы к ней подбежали, и она нам со слезами сказала: "Снимите, девочки, у меня с головы косынку и перевяжите мне ногу". И вот мы сняли косынку и перевязали ей ногу. У нее было хорошее пальто, оно лежало возле. Она говорит: "Возьмите, девочки, пальто себе", - но мы его не взяли, потому что мы думали, что сегодня мы живы, а завтра и нам то же будет: хоть убьют, хоть ранят.

Двадцать четвертого июня, в шесть часов дня, мы прибыли в Могилев и нас усадили в эшелон. Мы сначала очень радовались. Но около Орши наш поезд стали обстреливать германские самолеты, и тут мы все побежали в рожь и сидели во ржи двое суток, а наш поезд фашисты разбомбили в щепки и возле нас, в рожь, тоже сбросили три бомбы. Мы спрятались в канавку. Одна бомба нас совсем засыпала песком. Потом мы обтряхнулись и побежали на линию.

Через несколько часов на линии проходил другой поезд. Он возле нас остановился, и мы с Геней и с другими людьми на него сели. В этом поезде нам сильно хотелось кушать. Многие люди давали нам хлеба и денег и кормили нас, что у кого было. Но этот поезд немцы обстреливали каждую ночь... Наконец, нам соседи рассказали, что в нашем поезде едет шпион. Это был дяденька, но он был одет в тетенькину одежду, и все думали, что он тетенька. Как только настанет ночь, он выходит на подножку. Если люди спрашивают, почему ты, как настанет ночь, выходишь из вагона на подножку, то он отвечает, что в вагоне не может ехать - его тошнит... И вот ночью одна тетенька увидела, что переодетый как тетенька дяденька стоит на площадке с ридикюльчиком, и раскрывает этот ридикюльчик, и показывает своим германским самолетам знак. Когда мы доехали до станции, тетенька позвала двух милиционеров, которые взяли этого шпиона. На ногах у него оказались такие железные провода намотаны.

Теперь я живу в Ташкенте, в детдоме, и учусь в пятом классе. Сперва, как только я приехала в Ташкент, мне было как-то дико, а также очень было жарко. А теперь я уже привыкла, стало мне хорошо. Но только, когда окончится война, я все равно поеду домой, в Белоруссию.

Маруся Лаппо, 12 лет, из г. Пружаны (Белоруссия).

Записано 8/II-42 г., в Детдоме № 1, в г. Ташкенте.

Как началась война, папа ушел в штаб ПВХО. Ему выдали два билетика - билетик на меня, билетик на маму. Вот мы с мамой по этим билетикам двадцатого августа сели в эшелон и поехали. В нашем вагоне ехал еще мой троюродный брат, Яша, со своей мамой.

Ночью поезд прошел сто двадцать километров и мы приехали куда-то возле Нежина. Тут налетели на нас фашистские самолеты. Мы в поле побежали, все побежали, женщины, дети, и моя мама, и Яшина мама, и Яша, и я: мы побежали в кустики прятаться. Тогда немец спустился низко над полем и начал строчить из пулемета по нашим кустикам и по людям. После они улетели. Мы пошли обратно в вагоны - мы с Яшей вместе шли - а на поле сколько людей осталось! Кто на спине лежит, кто на животе. И по траве кругом кровь.

Возле Бахмача снова налетели фашисты. Они все целили попасть бомбой в вагон, но бомбы падали мимо. Мы опять побежали и поле, а они опять из пулеметов по людям. Одна в соседнем вагоне с девочкой ехала, так они девочку на смерть убили. Тут, на поле, мама ее и схоронила. Мужчины вырыли яму. Положили девочку на носилки, закрыли досками и опустили в землю.

Мы поехали дальше, и возле Конотопа фашисты налетели тучей, тринадцать самолетов зараз. Это было днем. Солнышко светило, и мама мне сказала: "Ты посиди на воле, а я буду обед варить". Она в вагоне и варила, и стирала, и все. Я села возле нашего вагона и начала читать книжку - журнал "Затейник". Там были пьески смешные. Вдруг они налетели. Люди сразу попрятались под вагоны. А он спустился низко - не выше чем в рост человека - и начал под вагоны застрачивать. Я испугалась, побежала, не знаю куда, в поле. А тут он начал бомбы кидать и теперь попал в поезд. Вагоны загорелись. Я бежала по полю. Поле было широкое-широкое. Хлеб уже в снопах лежал. Я пряталась в снопы.

Гляжу из-под хлеба - поезд горит, и тот вагон, где была мама.

Таня Айзенберг, 13 лет, из Киева.

Записано 13/II-42 г., в Детдоме № 9, в Ташкенте.

Мы стали на станцию. Батько спал. Я у матери спросился выйти в уборную.

- Скорiйше вертайся! - казала матерь.

3 нашего села уси iхали на том эшелоне.

Уже как раз вечерело. Паровоз набирал воду.

В уборной я слышу: бомбежка началась. Я скорiйше побiг до нашего поезда.

Далеченько от вагона лежали батько з матерью - вже вбиты.

Они, верно, тикать хотели. А их из пулемета вбило. Я затулил им раны, чтоб кровь не текла. Я батька будил: думал - ранен. Но ничего не помогает.

Тогда я матерь подсунул к батьке, чтобы ближче была.

Посмотрел им в лицо, заплакал и побiг за товарным.

Доня Хаенко, 13 лет, из Кириковки (Украина, Сумская область).

Записано 17/III-42 г., в Детдоме № 2, в Ташкенте.

Мы ехали на подводах недалеко от Белой Церкви. Тогда налетели пятнадцать самолетов и началась горячая стрельба. Сперва они строчили из пулеметов, а потом скинули двенадцать бомб. А мы полегли в рожь. Мы лежали все лицом вниз. И вдруг на нас набросилась земля. Я лежал под землею не знаю сколько. Во рту была земля, и в носу земля, и в ушах, как уже лежит не человек, а настоящий мертвяк. Я только думал одно: почему у меня нет нагана, я бы застрелился. Но это я думал зря: ведь, все равно, я не мог бы двинуть рукой.

Один, который с нами ехал, был очень здоровый, или на нем не так много лежало, но он сам вырылся. Он позвал военных, и нас отрыли.

Алеша Зафрейнер, 15 лет, из г. Пелонное (Украина).

Записано 28/III-42 г., в г. Ташкенте.