Еще они одного мастера убили часового и его жинку. Он сидел возле окна, чинил часы. Вот так клуб, а вот так, на уголочке, его часовая майстерня. Они тут же, при дверях, его и убили. Жинка кричать начала, сильно так себя за волосы драла - тогда они и ее из автомата назло пристрелили.

Я к речке пошел. На улице пусто, все по домам попрятались. А на окраинах стрельба. Это наши все хотят прорваться в центр, чтобы не били, не убивали людей. Замешаются там с немцами и бьются, но немцы их пока что не допускают... На речке, на камне, один немец сидел и стирал в воде який-то платочек. А маленький пацан в него камни жбурлял. Жбурлял и жбурлял. Немец тогда подивился - думает: кто ж це, думает, жбурляет? - и заховався за камень, а потом вынул потихоньку автомат или револьвер - длинный такой, не знаю, що це за штука, - и выстрелил. Вин, пацан тот, тикал вже тихим ходом до дому, а вин, немец, его и пристрелил.

Немцы по домам лазили и все нахально забирали. Потом стали людей сгонять на какие-то работы, дорогу чинить: старых стариков и маленьких диточек.

А ввечеру вернулись наши. Как только наши одолевать начали - откуда и бабы взялись! То в домах тихесенько сидели, а то зараз повыскакивали и в драку полезли: палку из забора выломает или вилы схватит - знаете, як это у нас на Украине! - и бежит с Красной Армией немцев бить.

Тут до нас подошел один лейтенант. Собрал ребят и говорит: "Вы, ребята, выходьте отсюда! Зараз выходьте!"

Дiдусь Буряков мне велосипед накачал, я сел и поiхав.

Емеля Уманский, 14 лет, из Кировограда.

Записано 16/III-42 г., в Воронежской Военно-музыкантской школе, в г. Ташкенте.

Ночью один раз Волчок как залает. Мы с ним спали во дворе, чтобы не так жарко. Он всегда первый просыпался от бомбежки. Проснулась я и вижу: из маминых окон валит дым и пламя. Я вскочила и выбежала на улицу. А на улице-то были немцы.

Немецкие солдаты гнали перед собой толпу. Там были женщины и ребята, маленькие и большие, и мужчины, и старики.

Бегут, друг друга ищут, плачут. И меня туда солдат винтовкой втолкнул.

Мы шли бегом по нашим улицам и переулкам, все дальше и дальше.

На мне было белое платье и тапочки на босу ногу.

Если кто хотел убежать, немцы того убивали. Не выстрелом, а больше прикладом били.

Около одного дома они за косы вытащили из ворот женщину. За ней они бросили маленького ребенка. Ему, наверное, был годик. Они его схватили за ножку и бросили на панель. Одна женщина хотела поднять ребенка, но немец оттолкнул ее сапогом.

Они гнали нас за город, в лес. Солнце только вставало. Мы скоро пришли к одной поляне. Тут они женщин и детей в сторону сбили, а мужчинам велели в другую. И я с женщинами стою.

Вот они мужчин спрашивают: "Где расположены красные части?" А те не сказывают. Никто не сказал. Они к нам: "Где расположены красные части?" И мы не сказываем. Кто молчит, кто ответит: "Не знаю".

Они тогда мальчиков постарше взяли от нас и к мужчинам отвели. И стали документы требовать.

Своим они, конечно, по-немецки говорили, а нашим по-русски. Чего не выговорят, так руками покажут.

"Давайте документ". А наши им: "Нету, забыли дома".

Тогда они стали по карманам лазить. Одного дяденьку вывели вперед. Вынули у него из кармана бумаги, читают, аж головами состукнулись. И сразу винтовку ему в грудь. Он только сказал: "За Ленина! За Сталина!" - и упал.

Женщины плакать начали, а которые ребята на землю попадали.

И так они много мужчин постреляли. Застрелят и документ его в сумку положат. У них висели такие желтые сумки через плечо. Они полные сумки документов набили. И которых мужчин не поубивали, тех в лес пустились гнать. И мальчиков наших гонят. Матери за ними бегут, а немцы их прикладами отталкивают. Там был Ваня с нашей школы, и Илюша был, - только он из другого класса.

Теперь мы одни остались. Все немцы за нашими мужчинами ушли. Мы в лес подались. Нас человек сорок женщин и ребят было. Идем, сами не знаем куда, и плачем. Вдруг снова выстрелы. Стреляют откуда-то слева. Мы немцев не видим, а пули ихние слышим. Тут женщина одна упала. На руках у нее ребеночек. Так и упали оба. Женщину убило, а ребеночек живой. Его одна молоденькая тетенька подняла и понесла. Мы уже и не думали, чтобы спастись. Где ж там спастись! Голову за дерево спрячешь, а туловище все равно торчит. Одному нашему мальчику пуля пробила шапку. Значит, счастливый! А у меня на платье задело рукав. Целый кусок вырвало. Хорошее платье: снизу две оборочки и на рукавах две оборочки. Мне его мама сшила.

Бежим мы, смерти ждем и не знаем даже, что скоро увидим наших.

Когда увидели из-под травы пулемет, мы и не думали, что наши. Опять, думаем, немцы. И давай от пулемета бежать. Вдруг нам кто-то закричал: "Не бойтесь!" Видим - из-за деревьев выезжает грузовик, а на грузовике красноармейцы, колхозники. Это были партизаны в лесу. Они все повыскакали с грузовика на землю, а на грузовик посадили женщин с маленькими детьми. И будку шофера детьми набили. А нам говорят: "Вы уже немного взрослые, а детей у вас еще нет, так вы можете пообождать маленько". И махнули шоферу: "Езжай!"

Мы у них в лесу два дня прожили. Потом они остановили красным флажком поезд, усадили нас и сказали: "Счастливый путь!"

Дуся Семенова, 14 лет, из Киева.

Записано 13/III-42 г., в Детдоме № 9, в г. Ташкенте.

Меня бойцы знали. Они были поселены недалеко от нашего детдома в лечебнице, где лечат коней. Пройдешь метров двести - и они. Там был один Петя, молодой боец. Мы с ним познакомились. Он меня сначала так, на шутку, спрашивал: "Хочешь в Красную Армию?" - "Хочу". - "Ладно, - говорит, - пойди до комиссара, может он тебя и возьмет. А не возьмет - вот тебе две гильзы от гаубицы, утешайся. Смастеруешь себе пушку, немцев будешь пугать..."

Меня бойцы заприметили, когда немец разбомбил на станции воинский эшелон. Наши колхозные ребята лазили под вагоны и таскали из огня коробки с патронами. Бойцы лезут, и ребята за ними. Ящики рвутся в огне, вагоны дыбом стоят, страшно - а мы лезем. Недалеко от нас упал один снаряд - как взорвется - меня воздухом в воронку закинуло. Когда я вылез оттуда, вся рубашка была в мазуте и порохе. Но все равно, я из-под поезда вынес патроны, которые для самолетов. Крупный калибр.

Пошел я до батальонного командира. Я ему говорю: "Хочу в добровольцы, в разведчики". Он сначала говорил: "Ты маленький, тебя брать не надо, тебе еще надо жить". Но я набивался и набивался, докладывал ему, что все буду исполнять, что только он прикажет. И бойцы за меня заступились, которые уже знали меня. "Возьмите его!" Он и взял. "Приходи, - говорит, - завтра утром".

Я переночевал в детдоме, а утром говорю заведующей: "Я иду добровольцем в Красную Армию и беру с собой одеяло". И начал уже находиться вместе с бойцами: спал с ними и ел, и шинель мне выдали, и сапоги, и все...

Отец у меня был диспетчер, а мать была Катя. Отца убили в белофинскую войну, а мать сама померла на Зеленой Неделе.

Гляньте на календарь: я служил разведчиком вот отсюда и вот досюда - с 18 сентября по 3-ье декабря. Ходил в разные деревни. На территорию, занятую неприятелем. Теперь сюда гляньте. Видите, в справке наш начальник штаба написал: "К работе относился хорошо". Это он про меня, как я ходил в разведку. Я не форсун, но раз он так написал - значит, я хорошо ходил.

Вот один раз, когда нашу часть перевели стоять на Ворожбу, меня командир послал в совхоз Кошары. Мне от командира велено было узнать: сколько у них мотоциклов, есть ли танки и сколько у них броневиков? И уговор: если я долго не возвращаюсь, наши начнут в то село стрелять из пушки, чтобы под прикрытием огня я мог уйти.

Вот я иду полем. Дохожу до одной скирды - вижу, там расположены немцы. Один крикнул мне "Хальт!" (это по-ихнему значит "стой!"). Я подошел. Он спрашивает: "Куда?" Я говорю: "Иду к матке". Он пробурчал сердито: "К матке, к матке", - но пустил меня итти. Возле скирды стояла пушка. Я уже ее заприметил. На правом боку, около села, опять скирда и опять шестеро немцев расположено, а рядом стоит пушка. "Куда, мальшик?" - "Иду к матке".