Прожив в Америке десять лет, я, наконец, выбрался в Израиль и зашел навестить своего старого школьного друга. Его не оказалось дома — как всякий программист он возвращался с работы поздно. Девиз хайтека во всем мире одинаков — преданность компании определяется не ранним приходом на работу, а поздним уходом с нее.

В ожидании друга я пил чай с его не работающей женой, и тещей-пенсионеркой. В это время в квартиру заглянул сосед-израильтянин, и стал что-то говорить на иврите. Жена приятеля неуверенно переглянулась с матерью, а потом обратилась ко мне с просьбой помочь в переводе. Не зная иврита, я заговорил с вошедшим на английском. Оказалось, что парень вполне прилично говорит по-английски, хотя и с характерным израильским акцентом. Мы быстро выяснили незначительные соседские проблемы, и израильтянин ушел.

Я удивился, что обе женщины, живя в Израиле совершенно не знают иврита, но выяснять ничего не стал. Позже, когда вернулся мой друг, и мы вышли вдвоем покурить, я спросил, знает ли он иврит. Он рассмеялся и, по местной привычке, ответил мне вопросом:

— А как бы иначе я здесь работал?

— Однако, насколько я успел заметить, твои женщины иврита не знают?

Приятель вздохнул и рассказал мне следующую историю.

— Да, ты прав. За столько лет нашей жизни в Израиле ни Вероника, ни ее мама, так и не выучили иврит. Теща сразу после приезда решила, что поскольку пенсию ей дадут и без знания иврита, то учить иностранный язык ей совершенно ни к чему. Общаться она будет только со своими, местные ей на фиг не нужны, а по телевизору русских программ больше, чем в Москве.

Вероника первое время с удовольствием ходила на курсы, где щеголяла перед иммигрантками из отдаленных республик московскими нарядами и сплетнями из жизни известных артистов. По мере того, как задаваемые объемы росли, а полученные знания оставались на прежней нулевой отметке, началась критика преподавателя. Вероника и ее мама пришли к выводу, что преподаватель в группе никуда не годится, и конечно там Вероника язык не выучит.

Было предпринято организованное наступление на дирекцию курсов. Для поддержки привлекли знакомую, служившую в министерстве по делам иммигрантов. Кампания требовала всех сил, к тому же на посещение инстанций требовалось время. Занятия на курсах, таким образом, были временно прекращены. Это никого не смущало — ведь скоро Веронику переведут в другую группу к прекрасному преподавателю с большим опытом, и под его руководством Вероника вскоре заговорит на иврите, как на родном языке. Время шло. Вожделенную группу уже сформировали, и чтобы включить туда Веронику потребовались все имеющиеся связи.

Наконец, цель была достигнута. Вероника пошла заниматься в группу самого лучшего преподавателя. Группа начинала с самого начала, и те элементарные знания, которые Вероника запомнила с предыдущих курсов, дали ей некоторое преимущество. Две недели Вероника была первой ученицей в группе, и это оправдывало всю затеянную карусель. Обе женщины были счастливы и горды. В разговорах с подругами, теща не уставала расхваливать Веронику, скромно добавляя, с каким трудом она устроила дочь в хорошую группу. По-моему именно это и было главной целью всего мероприятия. Как обычно, был важен сам факт присутствия в престижной группе. Мол и здесь, в Израиле, мы можем постоять за себя и достать дефицит.

Прошло еще две недели и я увидел, что Вероника снова перестала ходить в ульпан (языковые курсы в семье теперь называли словом на иврите, как это делают здесь все). Объяснение было найдено очень скоро. Оказывается, причина не в преподавателях. Все система ульпанов — бесплатных государственных курсов иврита — неправильна и бесполезна. Там никто и никогда не выучил иврит. Единственная возможность выучить иврит, убеждали меня жена с тещей, это платные курсы. Там принципиально другое отношение к ученикам. Там работают совершенно другие люди, которые заинтересованы в результате своего труда потому, что получают за это деньги. В отличие от преподавателей в ульпанах, которые еле живут на свою мизерную государственную ставку.

Платные курсы требовали больших расходов, но язык учить надо, и я взял дополнительные часы на работе. На поиски подходящих курсов ушло немало времени, еще больше пришлось ждать, пока укомплектовывали группу. Через две недели после начала занятий выяснилось, что это неправильные курсы, и на них иврит, конечно же, не выучить. Единственный вариант, как утверждали знакомые, это какие — то особенные курсы на улице Ротшильд в Тель-Авиве. На этих курсах училась племянница Розы Самуиловны. Говорят, она выучила иврит так, что никто теперь не верит, что она приехала из СССР. Все считают ее коренной израильтянкой.

К тому времени, когда были найдены те самые уникальные курсы, где училась племянница тети Розы, пошел второй год нашего пребывания в Израиле. Мы жили в небольшом городе, который по непонятной причине притягивал к себе новых русских репатриантов. Вероника с мамой давно освоились в нашем городке, в котором можно прекрасно жить, обходясь одним русским языком. Начиная от продуктовых магазинов и кончая поликлиникой и банком, все в нашем районе было к услугам местного русскоговорящего населения. Воплощение мечты эмигрантов, не желавших учить иностранный язык.

Однако, на курсы Вероника записалась. Это, все же, считалось престижным, а такого шанса она упустить не могла. Снова начались телефонные разговоры о потрясающих успехах Вероники. Все объяснялось престижностью курсов.

— Ну, вы же знаете, это такие замечательные курсы. Что? Да, конечно, это безумно дорого, но ведь какой они дают эффект! Моя Вероничка буквально на третий день заговорила! Да, да. Нет, надо очень долго ждать. Там огромная очередь, они не успевают записывать всех желающих. Да, нам помогли устроиться. Да. Не знаю, я конечно спрошу про вас, но не могу ничего обещать.

Ни на третий, ни на пятый день Вероника так и не заговорила. Шестой день был выходным. А после выходных, Вероника на курсы не пошла. На этом изучение иврита было прекращено. Не потому, что больше не было вариантов, а просто она давно убедилась, что и без иврита она может жить здесь той жизнью, которая ее устраивает. Вероника с тещей уже не считали себя чужими. Это был их город, это была их страна, и язык в их мире признавался только русский. Однажды, я стал свидетелем того, как они в два голоса кричали на хозяина небольшого магазинчика за то, что тот не понял, о чем его просят. Когда я попытался их остановить и объяснить, что он в общем — то не виноват, они мне хором возразили:

— Нет виноват. Раз он не знает русского, то должен нанять помощницу, знающую русский. Сейчас все так делают.

Вопрос с языком был окончательно закрыт. Официальная версия гласила следующее. Коренные израильтяне заинтересованы в том, чтобы русские не учили иврит. Тогда их будет легче обманывать и держать на тяжелой, низкооплачиваемой работе. Для всех курсов разработана специальная методика преподавания, и преподавателям даны соответствующие указания. Они вроде бы и учат языку, но на самом деле делают все, чтобы никто их язык не выучил. Поэтому выучить иврит русскоязычному иммигранту просто невозможно.

Эта тема мусолилась в бесконечных телефонных разговорах, и все соглашались с тем, что существует заговор на государственном уровне. В качестве доказательства теории о невозможности изучения иврита, подруги приводили самих себя.

Февраль 2007

Израиль