Знаменитое израильское словечко «бесэдэр» дословно означает «в порядке». То есть тот же «ОК», но на иврите.

Однако, «бесэдэр» — это нечто большее. Если вслушаться в разговор израильтян, то это слово можно услышать в каждой второй фразе. Израильский «бесэдэр» — это тот самый бессмертный «God damn it», который по уверениям Фигаро составляет большую часть английского языка. Так и «бесэдер» занимает в израильской речи главенствующее положение.

Прожив в Израиле два месяца, и выучив сотню-другую ходовых фраз на иврите, я решил заняться ремонтом и установкой жалюзи на окнах. Работа для меня несложная, спрос просто немереный. Мой приятель держал мастерскую по их производству, и обещал снабжать заготовками в любом количестве. Он же помог с заказами. Все складывалось как нельзя лучше, или как здесь говорят — «бесэдэр».

Оставалось купить машину, на которой я мог бы перевозить инструменты и сами жалюзи. В газете я быстро нашел то, что нужно. Некто по имени Йоси предлагал небольшой пикап рено, идеально подходивший для моих целей. Возраст у машины был солидный, но этот недостаток с лихвой компенсировала цена. В любом случае, это была единственная машина, которую я мог себе позволить.

С Йоси мы встретились на следующий день. Я ожидал его возле почты, на которой по местным законам и следовало оформить сделку. Машину я сначала услышал. Откуда-то издалека донесся низкий рокочущий звук. Когда он приблизился, я расслышал музыкальную пьесу в стиле очень тяжелый техно, которую изрыгала самая мощная из когда-нибудь слышанных мной акустических установок. Затем из-за угла выехал пикап. Он едва не подпрыгивал в такт ухающим басам.

Машина остановилась возле меня, и оттуда выскочил улыбающийся парень, ярко выраженной восточно-еврейской национальности. Не выключая ревущей музыки, он усадил меня на пассажирское сиденье, и предложил сделать небольшой круг по городу. Когда Йоси устроился за рулем, я указал рукой на магнитофон и попросил выключить музыку.

В ответ владелец машины разразился длинной речью, из которой я понял, что он всегда ездит с музыкой, и без этого он никак не может. Тогда я попросил хотя бы уменьшить громкость, для чего сопроводил свою корявую ивритскую фразу выразительным похлопыванием себя по ушам, и гримасой боли. Йоси лишь дружески улыбнулся, и сообщил, что все будет «бесэдэр». На самом деле он сказал намного больше, но я расслышал только эти слова.

На том дискуссия окончилась. Сопровождаемые грохотом барабанов и воем синтезаторов, мы тронулись в путь.

Нельзя сказать, чтобы машина поражала своими ходовыми качествами. Но для небольшого пикапа было вполне приемлемо. Кроме того, рекорды скорости я устанавливать не собирался. Мне нужна была простая рабочая лошадка за приемлемую цену. Этим параметрам машина, похоже, удовлетворяла.

Сделав небольшой круг по свободным в это время дня улицам, мы вернулись к почте. Я попросил разрешения проехать самому. Однако за руль Йоси меня не пустил. Он долго что-то мне втолковывал, непрерывно улыбался и похлопывал по плечу. Я растерянно слушал его, почти ничего не понимая. Наконец я выловил слова «страховка» и «нельзя». Проделав нехитрые умозаключения, я пришел к выводу, что условия его страховки не позволяют постороннему человеку садиться за руль.

Йоси закончил речь непременным «бесэдэр», и поволок меня оформлять покупку. Через двадцать минут я вышел полноправным владельцем машины. Йоси опять хлопнул меня по плечу, и нырнул в машину к своему приятелю, который, по странному стечению обстоятельств, ждал его у тротуара, не выключая двигатель. Йоси захлопнул дверцу, и машина рванула с места.

Я проводил автомобиль недоумевающим взглядом, и уселся за руль теперь уже моей машины. Мотор завелся с трудом. Но насторожило меня не это, а звук, которым сопровождалось данное событие. Мотор скрипел, хрипел и похрюкивал. Он стонал, жалуясь на прошедшие годы, с ностальгией вспоминая дни своей молодости. Он кашлял и захлебывался чересчур богатой смесью, благодаря которой он только и мог работать на холостых оборотах.

В зеркальце заднего вида я увидел, как позади машины собирается облачко выхлопных газов. Пора было ехать. Осторожно выжав сцепление, я со скрежетом вставил сопротивляющуюся рукоятку на первую скорость, и попробовал тронуться. Мотор немедленно заглох. Понятно, сказал я себе, это не жигули, а пикап, машина тяжелая. Надо активнее работать педалью газа.

Две следующие попытки сдвинуть с места мое новоприобретенное имущество также провалились. И только полностью утопив педаль газа, я добился от своей машины того, чего друг детства Остапа Бендера Коля Остен-Бакен добивался от подруги их детства красавицы Инги Зайонц. Машина тронулась.

Я отъехал от тротуара. При попытке перейти на вторую передачу, машина конвульсивно задергалась и вновь заглохла. Скрип тормозов позади предупредил меня, что подобное поведение на дороге не приветствуется. Я лихорадочно завел мотор и двинулся вперед.

Через некоторое время я обнаружил, что вполне справляюсь с управлением. Секрет состоял в том, чтобы держать педаль газа постоянно прижатой к полу, а работать только сцеплением и рукояткой коробки передач. Скорость передвижения при таком способе управления зависит от множества факторов. Например, насколько удалось разогнаться, не переключая передачу, а также в какую сторону наклонена улица. В общем, все было бы «бесэдэр», если бы не звуки, которые издавал мой автомобиль при движении.

Это громыхание не имело ничего общего с примитивным гулом взлетающего самолета. Шум грузового поезда в туннеле проигрывал моему с разрывом в десять очков. Грохот породы, ссыпаемой в отвал из карьерного самосвала, скромно отошел в сторонку покурить, чтобы не позориться при сравнении.

Это не был простой однообразный шум. Кроме необыкновенной интенсивности, он обладал огромным количеством тонов и оттенков. Было в нем что-то от дрели с тупым сверлом, безуспешно грызущей стену из двадцатилетнего бетона. Брачный крик тиранозавра сменялся скрежетом бетономешалки; гудел гигантский миксер, смешивая очередную порцию коктейля на вечеринке у пьяных бегемотов. Десяток паровозов перекликались на всевозможные лады, безуспешно стараясь заглушить противотуманную корабельную сирену, которая подавала голос с настойчивостью, достойной лучшего применения.

Сравнения с ревом урагана, извержением вулкана и грохотом водопада я не привожу лишь по причине их шаблонности. Но все эти звуки, конечно, также имели место.

Когда в окружающей меня адской какофонии послышался рык львов, терзающих христиан на арене Колизея, я сдался. Остановившись у тротуара, я выключил мотор, достал сигареты и несколько минут курил, вновь привыкая к тишине.

Мой взгляд упал на магнитофон. Это была, пожалуй, единственная вещь в машине, которая содержалась в должном порядке. От магнитофона расходился пучок толстых проводов, прилепленных скочем к передней панели, к дверцам и даже к потолку. Провода шли к динамикам, установленным в крошечной кабине, казалось, повсюду.

Делать было нечего. Я вздохнул и включил музыку. Разом исчезли все звуки, доносившиеся снаружи. Мощный удушающий ритм техно заполнил кабину, и, сквозь неплотно прилегающие двери вырвался на улицу.

Я осторожно включил мотор. В акустическом плане ничего не изменилось. Я несколько раз газанул. В кабине по-прежнему была слышна лишь музыка. После рева мотора, безобразный техно звучал, как изысканные пассажи Моцарта.

И тут в моем оглушенном неимоверным грохотом сознании произошел перелом. Мне уже нравилась моя машина, и то, что я не слышу ее рева. Я оценил глубокую мудрость Йоси, установившего в машине магнитофон с динамиками, и записавшего на пленку эту дурацкую музыку. Я больше не сердился на него за обман.

Я ехал по городу, купаясь в волнах ревущей музыки, и улыбался. Я прошел очень важный этап адаптации к израильской жизни. Теперь и в самом деле все будет «бесэдэр».