Глава 5

На следующий день иду в бакалейную лавку. Грустно от того, насколько я взволнована моим первым свиданием за ужином. И Феникс... Я ворочалась всю ночь, пытаясь его понять. Не могу сказать, действительно ли я ему нравлюсь, или он жалеет меня, или находит немного раздражающей/забавной. В том, как он смотрит на меня, есть что-то такое сильное, из-за чего я дрожу, желая узнать, что скрывается за его внешностью.

Все это проносится в мыслях, пока я закупаюсь продуктами. Решила сделать тушеную курицу и лимонный чизкейк на десерт. В магазине сталкиваюсь с Маргарет, и она предлагает мне присоединиться к ним с ее мужем Томасом за субботним обедом завтра. Я отвечаю: с удовольствием.

Вернувшись домой, я готовлю рагу, а затем принимаю ванну. Несу стереосистему наверх и устанавливаю вне ванной, чтобы можно было слушать, как Леонард Коэн поет о гостинице "Челси". Этот диск у меня уже три года, и все, что я когда-нибудь слушала, - эта песня на повторе. Есть в ней одна строка, которая меня всегда трогает.

"Говорила, что любишь ты статных парней, но ты сделала мне исключенье."

Не уверена, почему, но это напоминает мне о Фениксе. Он самый привлекательный мужчина из всех, кого я встречала, но я чувствую тьму внутри него. Думаю, в ней он видит уродство.

Я обожаю возможность оставлять дверь открытой, когда я в ванной. Появляется так много места, которого у меня не было раньше. В том доме, где я выросла, постоянно кто-то кричал и шумел, вторгаясь в твое личное пространство. Даже не считая этого, в доме Паундов не существовало такого понятия, как личное пространство; эмоциональное — тоже.

О том, как со мной обращался Максвелл, я рассказывала только Гарриет. Мучительные издевательства, создавшие ту тревожную массу, которой я стала. Никто никогда не пытался его остановить. В моей семье было очень много детей, мои родители были слишком загружены, чтобы уделять внимание каждому. Их даже никогда не было днем дома.

Максвелл был старшим. А я — младшей. Ему было четырнадцать, а мне — семь или около того, когда он впервые начал издеваться надо мной. Все началось с малого, типа удар по животу ни за что, и выросло в запрет пользоваться ванной, когда мне было нужно. Если мне надо было куда-то идти в два часа, я не могу этого сделать, потому что не разрешал Максвелл. Шанс у меня появлялся только когда домой приходили родители — в семь-восемь часов вечера.

А это как минимум пять часов плена.

Несколько дней он не разрешал мне есть. А иногда мне не позволялось говорить, но, если я заговаривала, он ударял меня так сильно, что я теряла сознание.

Я пытаюсь вытолкнуть эти мысли из своей головы. Ничего хорошего из этого не выйдет. Из-за аппетитного запаха готовящегося внизу рагу чувствую себя лучше. Теперь я свободна от Максвелла и от своей семьи. Иногда мне приходится напоминать себе об этом, потому что бывают времена, когда я забываю. Например, когда встаю по утрам и не помню, что я в Корнуэлле, больше чем за сотню миль от дома. Максвелл понятия не имеет, где я. Для него я могу быть где угодно.

Выйдя из ванны, надеваю новый серебряный браслет на лодыжку. Не люблю носить туфли дома, поэтому иду босой. Годы обносков не по размеру развили мне фобию обуви.

Затем я надеваю простое черное платье без рукавов. Взглянув на часы, отмечаю, что Феникс должен был быть здесь еще пять минут назад. Я с замиранием сердца задаюсь вопросом: а если он решил не приходить? Будет очень одиноко.

Я спускаюсь и накрываю на стол. Около десяти минут спустя в дверь стучат. Грудь отпускает от облегчения. Я рада, что меня не обманули. Открыв дверь, понимаю, что Феникс одет в серую рубашку и брюки.

— Ева, — говорит он, осматривая мою одежду. — Ты выглядишь...

Хорошо или плохо? Я хочу спросить, но не решаюсь. Вместо этого я сглатываю и отхожу, чтобы он мог зайти.

— Я кое-что принес, — говорит он, передавая мне бутылку красного вина. — Это обычай для вечерних гостей, не так ли?

— Да, спасибо. Обычно я не пью, но за ужином пропущу стаканчик, — отвечаю я, забирая бутылку.

Я веду его на кухню и спрашиваю:

— Тебе наливать?

— Было бы неплохо, — отвечает он, усаживаясь за накрытый стол.

Я роюсь в шкафчике для посуды в поисках места, куда поставила винные бокалы. Отыскав их, хватаю штопор; пока я думаю, как им пользоваться, уходит еще некоторое время. У меня было вино раньше, но я, на самом деле, никогда не открывала бутылку сама. Слышу, как со своего места мягко усмехается Феникс. Я впервые узнаю, как он смеется, и из-за этого мое сердце глухо стучит безо всяких видимых причин.

— Хочешь, это сделаю я?

Я вздыхаю и бормочу:

— Если не возражаешь. Никогда не понимала, как открывать эти бутылки.

Поднявшись с места, он подходит и встает рядом со мной. Однако вместо того, чтобы просто открыть бутылку, он решает научить меня. Он медлит, возвышаясь надо мной, и на секунду мне кажется, что я слышу, как он вдыхает запах моих волос. Если я сдвинусь хотя бы на пару сантиметров, мы соприкоснемся, как прошлой ночью.

Он дает мне указания, и мои руки заметно дрожат. Мне даже пришлось поставить бутылку и штопор на секунду, чтобы попытаться собраться. Он, должно быть, думает, что я сумасшедшая.

Я чувствую, как он двигается ближе и кладет ладонь на мою руку.

— Дыши, Ева, — мягко приказывает он, пока его пальцы нежно массируют мою кожу.

Я забираю у него бутылку, и после четырех попыток у меня получается ее открыть. Я улыбаюсь Фениксу с триумфальным восторгом, услышав короткий свистящий хлопок.

Он качает головой, изумленно изогнув губы и бормоча что-то типа:

— Слишком невинна...И разливает вино по бокалам.

— Пахнет вкусно, — комментирует он.

— Рагу из цыпленка, — говорю я, накрывая на стол.

Сидя друг напротив друга за столом, несколько минут мы едим в тишине. Иногда он прекращает есть смотрит на меня. Мой взгляд постоянно мечется между Фениксом и тарелкой, ни на чем не останавливаясь дольше, чем на пару секунд. Он наклоняется, поставив локти на стол. Прожевывая кусочек хлеба, он улыбается мне в тихой комнате. Почему я внезапно чувствую себя жертвой?

— Как долго ты здесь живешь? — спрашиваю я, чтобы отвлечь от себя его нервирующее внимание.

— Около десяти лет.

— Долго. Должно быть, ты был подростком, когда только приехал.

— Мне было двадцать. — Он заглянул мне в глаза.

— Хммм, ты на шесть лет старше меня, — замечаю я.

— Слишком стар для тебя, — тихо говорит он.

Я хмурюсь.

— Не очень.

Он усмехается, показывая зубы.

— Ты правда так думаешь?

Засуетившись, я кладу немного еды в рот и отвечаю:

— Как по мне, шесть лет — не большая разница. И в любом случае, нам не нужно быть одного возраста, чтобы стать друзьями. Гарриет была почти на шестьдесят лет меня старше, и она была моим лучшим другом.

Что-то меняется в выражении его лица, появляется что-то похожее на тепло.

— Ах, да, друзья. Я и забыл, что именно этим мы и занимаемся.

— А что, по-твоему, мы делаем?

Он пожимает плечами.

— Ты не первая женщина, которая пытается подружиться со мной, Ева.

— О, нет?

— Нет. Но ты не такая, как остальные, верно?

— Не уверена. Кто эти остальные?

Уголок его рта изгибается.

— В основном, скучающие домохозяйки.

— О, — смущенно говорю я. А потом на меня накатывает понимание. — О. Фу. Это ужасно. Я точно не такая, как остальные. Тоненький голосок в моей голове пытается возразить, но я его игнорирую. Может, я и нахожу Феникса привлекательным, но я, в конце концов, не замужем.

— Когда я увидел, как ты кидаешь стихотворение мне в почтовый ящик, подумал, что ты такая же, как другие, просто используешь необычные уловки для привлечения моего внимания. Теперь я вижу, как ошибался.

Ах, стихотворение. Я боялась, что он поднимет эту тему. А тот факт, что он видел, как я оставляю его ему, был еще более смущающим.

— Знаю, это было странно, — смущенно признаюсь я. — Мне просто нравится дарить людям стихи.

Он ничего не говорит. Я по правде хочу, чтобы он не согласился со мной насчет того, что это странно. Я близка к пониманию того, что Феникс не очень умело читает все эти социальные знаки, как, например, когда кого-то нужно избавить от собственного унижения. Или, может, он просто не волнуется об этом достаточно сильно, чтобы подарить облегчение.

Я откашливаюсь. — Так, ммм, как ты пришел к выводу, что я не такая, как они?

Мне действительно хочется знать ответ на этот вопрос.

— Я наблюдал за тобой, когда узнал у Монтгомери. У тебя все на лице написано, Ева. Ты не такая, как они.

Ладно, наверно, я не должна так энергично реагировать, на этот ответ.

— Ненавижу быть такой очевидной, — говорю я, глядя на него. — Должно быть, ты моя полная противоположность. Ничто тебя не выдает. Я этому завидую.

— Нет, ты не хочешь быть такой, как я, милая.

Не глядя в мою сторону, он поднимает свой бокал вина и делает глоток. Я делаю то же самое.

— А какой ты?

— Много-много незавидных вещей. Опасность. Плохая новость.

Еще один глоток вина.

— Ты все еще хочешь быть моим другом?

У меня нет ответа, поэтому я молча продолжаю есть. Уголки его губ изгибаются.

Разговор становится серьезным, когда он спрашивает:

— Что с тобой случилось?

— А?

— Я спросил, что с тобой случилось. Я всегда узнаю беглецов, когда их вижу.

— Феникс, мне двадцать четыре. Я не беглянка.

— Ты от чего-то убежала.

— Я начинаю заново, а не убегаю.

— В любом случае, тебе не комфортно в окружении людей. Иногда, когда мы разговариваем, тебе как будто физически больно. Кто тебя такой сделал?

Я несколько раз моргаю, чтобы сдержать слезы. Дорогой Боже, он видит меня насквозь. И без зазрения совести задает такие личные вопросы прямо вот так!

— Никто, — наконец шепчу я.

— Когда я увидел, что ты пришла к Монтгомери прошлым вечером, ты мне показалась загнанным в угол животным, — настаивает он.

Я морщусь от его описания. Мне некомфортно знать, что кто-то вроде Феникса может так ясно меня видеть. Мне удобно, когда я невидима. К сожалению, я поняла, что Феникс может читать других людей как открытую книгу, и, если я действительно хочу дать нашей дружбе шанс, не нужно позволить себя прочитать.