ГЛАВА 7. СКОРБЬ

ЭСТЕР

ВОСКРЕСЕНЬЕ

— У тебя получится, — подбодрила я себя, вдохнула поглубже и постучала.

Никакого ответа.

Я подождала две минуты, прежде чем постучать снова. Прошла еще минута, прежде чем я услышала, как трясется дверная ручка. Я ожидала, что он откроет дверь пошире маленькой щели, но увидеть я его смогла только наполовину. Его правый глаз был налит кровью, и казалось, будто он плакал. Волосы полностью растрепаны, на нем та же одежда, что и вчера.

— В чем дело? — спросил он низким сердитым голосом.

— Я хотела поговорить о твоем следующем романе…

— Сегодня воскресенье. Выходной. Дай мне отдохнуть, — ответил он и закрыл передо мной дверь.

Мгновение я стояла там пораженная, а затем повернулась и пошла обратно вниз по лестнице. Стоя на подъездной дорожке, я помедлила и посмотрела на его дом. «У него похмелье?» Но я не почувствовала запаха алкоголя.

Может, ему все еще нездоровилось?

— Думаю, лучше пойти обратно в город.

Я засунула руки в карманы новых джинсов и пошла вниз по дороге. Но чем дальше я уходила, тем больше хотелось вернуться и проверить, как он.

Он взрослый мальчик. С ним все будет хорошо. Верно?

ПОНЕДЕЛЬНИК

ТУК!

ТУК!

ТУК!

— Если ты не ответишь, я буду думать, что ты мертв! — кричала я, стоя снаружи у двери. — Кончится тем, что я вызову шерифа и…

— Заткнись, пожалуйста, — донесся голос по другую сторону двери.

Я дотронулась до нее.

— Ты в порядке?

— Был бы, если бы перестала орать.

— Я стою здесь уже час и звонила девять раз!

— Эстер, — вздохнул он. Дверь приоткрыл еще меньше, чем вчера. Я могла видеть только лицо, ему стало еще хуже. Он был бледен, очень бледен, и глаза больше не налиты кровью, но теперь вокруг них темные круги.

— Ты выглядишь…

— Забыл сказать тебе, что по понедельникам я тоже не работаю. — Он попытался, как обычно, ухмыльнуться, но вышло неубедительно, а я стояла, как вкопанная, не успев сообразить, что это вранье, перед тем, как дверь захлопнулась.

— Малакай!

— Уходи!

У меня застучало в висках, я чувствовала, как в голове подступает боль. Глубоко вдохнув, я выпрямилась. «Все окей, Эстер, — сказала я себе. — Он болен. Дай ему время. Он может сам о себе позаботиться».

Но у него даже на день рождения едва ли что-то было в холодильнике, только пара стейков, немного ветчины и хлеба. Что он там сейчас может есть? Он вообще ест? Вопрос поважнее, спал ли он? Он выглядел так, словно не высыпался с тех пор, как... как я приехала сюда, если не дольше.

Достав телефон, я набрала Ли-Мей сообщение.

Операция Великий Роман Малакая — день второй: Провал.

Она тут же ответила, и я написала еще, пока спускалась по лестнице.

Во-первых, нужно новое название операции. Во-вторых, уже четвертый день. День, когда ты приехала, и его день рождения тоже считаются. В-третьих, вот серьезно, что происходит с этим парнем? Это часть творческого процесса или что?

Нет... Я не знаю. Ответила я. Но я не сдавалась. Если мне нужно заботиться о нем, пока он не выздоровеет и не начнет писать, это я и буду делать.

ВТОРНИК

Я поднялась по лестнице к его дому, держа пакеты с едой из супермаркета Невиса. Я уже была готова бросить их у двери и постучать, но приближаясь, увидела, что дверь приоткрыта и зловеще качается туда-сюда на петлях.

— Малакай? — позвала я, но ответа не получила.

Наклонившись поближе, я позвала еще раз.

— Малакай? Ты дома?

Тишина.

Наполняясь страхом, я слегка толкнула дверь и заглянула внутрь. Так и не заметив его нигде, я, наконец, решилась зайти.

Сложно поверить, что я убиралась здесь в субботу. Повсюду были блокнотные листы и кружки — не одна или две, но как минимум четыре разные, просто оставленные в гостиной. Две из них разбитые. Ручка одной из них валялась посреди кучи осколков от всей остальной кружки. Диван странно сдвинут, лампа, которая раньше стояла на кофейном столике, теперь с разбитой лампочкой валялась на полу.

— Малакай? — позвала я снова и поставила покупки на диван. Я повернулась к лестнице и наклонилась поднять с пола несколько листов.

Чернила.

Нет, это краска. Черная краска. Написано по-арабски, вязь яростная, дерганая, с брызгами краски повсюду.

Отец. Значило первое слово, а на следующем листе: Прости. А следом: Боль. Далее Анаркали, что означало имя. Мой арабский не очень хорош, но думаю, что это значит «красное цветение». Самая длинная фраза была написана красным. Любовь спросила у меня, и я ответил «да».

Я собрала все листы и пошла наверх в его комнату. Дверь тоже была приоткрыта, и там, лежа на кровати в одних джинсах, он безучастно смотрел в одну точку. Я поняла, что он побросал кружки, потому что решил сразу принести в комнату кофеварку. Даже она опустела, если не считать небольшого остатка.

— Малакай? — прошептала я, шагнув внутрь, чтобы он меня заметил.

Но он молчал, и из глаз помимо его воли текли слезы. Пройдя дальше в комнату, я обернулась и проследила за его взглядом. Там, опираясь на несколько пустых холстов, стоял портрет индийской женщины с длинными темными волосами в зеленых и золотых традиционных одеждах. В углу изображения белым цветом подписана дата — 1599.

Я подняла руку с листами и указала на нее.

— Анаркали? — спросила я, поворачиваясь к нему. — Это Анаркали?

Он медленно моргнул и оцепенело посмотрел на меня голубыми глазами, словно не мог сфокусироваться и смотрел сквозь меня.

— Я убил ее, — прошептал он. — Я убил ее, чтобы избавить от страданий... Я не должен был! Я не должен был сдаваться! Он бы простил нас! Он собирался простить нас! Я уверен. Мы могли бы остановить их! Мы могли бы жить долго и счастливо, но я убил ее! Я УБИЛ ЕЕ!

— Малакай!

Я бросила бумаги и побежала к нему, когда он закашлял и весь сжался.

— Нет. Прошу. Нет! — умолял он, раскачиваясь взад и вперед, зажав голову руками.

— Что мне сделать? Что случилось?! — причитала я, касаясь его руки, но он только задрожал и перевернулся спиной ко мне. Он вскрикнул еще раз, прежде чем потерять сознание.

— Малакай!

Он был просто ледяной, его трясло, словно он лежал голый на Северном полюсе. Я не смогла вытащить из-под него одеяло, поэтому просто закатала его в него как могла, но он все еще дрожал, поэтому я легла рядом и прижала его очень крепко.

— Все будет хорошо, — шептала я ему в спину. — Все будет хорошо. Это все только в голове. Все будет хорошо.

Я не понимала, что плачу, пока не затуманился взгляд. Я держала его и не смела отпускать, снова и снова повторяя, что все будет хорошо, и в это же время молилась, чтобы все так и было.

***

— Дедушка, он болен!

— Эстер…

— Нет! Никаких Эстер, дедушка! Не говори со мной, будто я переигрываю! Последние пять часов я смотрела, как он ныл от боли, признавался в убийстве четырехсотлетней давности и дважды молил о смерти. Он думает, что он бывший принц Империи Великих Моголов! Это безумие! Малакай не в своем уме, ему нужно к врачу, а не книги писать!

— Он так думает, потому что так и есть.

Я застыла. Из кастрюли стал выкипать суп, о котором я забыла. Разумом я пыталась осмыслить чушь, которую нес дед.

— Прости, связь прерывается... что ты сейчас сказал?

— Эстер, Малакай не псих.

— Ему просто чуть больше четырехсот лет?

Меня окружили сумасшедшие?

— Я люблю сверхъестественное не меньше остальных, но это зашло слишком далеко. Кто он тогда? Вампир? Ценящий мясные блюда, но лишенный клыков вампир-кофеман с Кавказа, четыреста восемнадцати лет от роду, однажды бывший принцем Индии? Эту историю ты пытаешься мне продать?

— Нужно, чтобы ты была объективной, когда я расскажу тебе.

— Какой разговор! — Я выключила плиту и передвинула кастрюлю. — Я объективна, пожалуйста, продолжай, а я постараюсь не улететь в образе летучей мыши.

— Ты закончила?

Я замолчала, чтобы он мог говорить, хотя часть меня прикидывала, принимают ли в психушку по акции два по цене одного.

— Вот ты молчишь, и я не теперь не знаю, как все объяснить.

— Дедушка! Я уже закипаю, не время для шуток…

— Я не шучу. Малакай и правда в прошлом принц Империи Великих Моголов, — повторил он, но звучало не более убедительно, чем минуту назад.

— Нет слов.

По факту мозг хотел c ноги открыть череп и сбежать, потому что, очевидно, адекватность тут больше не нужна.

— Мне тоже было тяжело в это поверить. — Он раз покашлял, и я услышала что-то похожее на сигнал, но он продолжил чуть громче: — Эстер, Малакай не только принц Империи Великих Моголов. Однажды он был Ромео Монтекки для Джульетты, Обинна Великий для Адаезе, Ланселотом для Гвиневры, Вей Сяо для Принцессы Чанпин…

— Дедушка, — улыбнулась я в полной уверенности, что он валяет дурака, — ты хочешь сказать, что писатель-романист Малакай Лорд — реинкарнация всех наиболее трагичных и культовых героев в истории?

— Да, — ответили мне. Но не дедушка.

Я обернулась посмотреть на того самого человека... несчастный герой собственной персоной опирался на перила.

— Можно мне немного? — Кивнул он на кастрюлю.

— Он объяснит.

— Дедушка!

Но он положил трубку, оставив меня с человеком, который, по его словам, прожил пять разных эпох. Придерживаясь за бок, он поплелся ко мне — нет — к кастрюле с едой, а я отошла в сторону, так и держа телефон у груди, безучастно наблюдая, как он взял ложку, которой я мешала суп, и наполнил до краев тарелку. Поставив кастрюлю, он поднес тарелку к губам и выпил большими глотками, пока там не остались только рис, мясо и морковь. Потом он повернулся ко мне, круги под глазами на месте, но уже не такие темные, как раньше.

— Ты не против, если я доем? — Он показал на кастрюлю.

Я молча кивнула, чтобы он продолжал. Что он и сделал. Перелил остатки в тарелку, медленно сел на пол и на этот раз уже ел ложкой.

— Вкусно?

— Отвратительно, но я голоден, — ответил он, продолжая есть.

— Эй! Тогда не ешь это, козел! Поставь обратно, раз так отвратительно.

Наконец он засмеялся, отводя взгляд от тарелки.

— И как ты меня заставишь, если от страха не двигаешься с места?