ГЛАВА 11. ХОРОШИЕ ЛЮДИ

МАЛАКАЙ

— Там сзади все нормально? — Я обернулся и увидел, что Эстер смотрит на меня. Она налегала на педали со всей силой, когда я начал догонять ее, и вот спустя двадцать пять минут мы добрались почти до окраины города, и ей дышалось намного тяжелее, чем мне. — Ты, кажется, недавно говорила, что я не в форме?

— Как тебе удается почти даже не вспотеть?

Она остановилась у обочины.

— Я часто бегаю, и обычно намного дальше.

И намного быстрее, но не нужно было ее этим расстраивать.

— С каких пор? С момента моего приезда ты был отшельником. В городе тебя называют горбуном из Нотр-Дама.

Я смотрел на нее растерянно, так, что она ошибочно подумала, будто я оскорблен, поэтому добавила помягче:

— И я сказала им, что это очень грубо и что у тебя всего лишь простуда.

— Меня не задело.

— Уверен? — Она оперлась на руль, пристально вглядываясь в меня. — Потому что хоть рот и говорит «мне все равно», на лице написано «какого черта?».

— Как проницательно. Но и лицо, и рот, как он есть на лице, говорят именно это: мне все равно. Я просто сбит с толку тем, что люди считают диснеевскую версию горбуна каноном. Виктор Гюго — единственный, кто верно записал одну из наших историй.

Она открыла рот и взглянула на меня карими глазами, готовыми сорваться в слезы.

— Это тоже был ты?! — с жалостью выдохнула она. — Серьезно?

— Да. Серьезно. Поэтому я и не задет.

Да и как можно? Я на самом деле был горбуном из Нотр-Дама.

— Вообще-то в студии Дисней меня обидели больше. Они полностью изменили историю, закончив ее счастливо, но счастливый конец там даже не для Квазимодо, а для Феба де Шатопер, из-за кого на самом деле повесили Эсмеральду. А он не спас ее, хотя мог. Вместо этого он смотрел, как она умирает, и женился на своей невесте, с кем он и был все время. Вот кого Дисней сделали ее настоящей любовью. Горбуну не может достаться красавица, потому что он по-прежнему монстр, хоть и хороший парень, поэтому взамен он получает овации города. Ему не нужен был город, ему была нужна она. Поэтому к черту Дисней и их долго и счастливо.

— Ну, хорошо, — прошептала она, слезая с велосипеда, чтобы идти рядом со мной. Теперь я был недоволен. Я не хотел заканчивать разговор так неуклюже, но... Я терпеть не могу этот фильм. Я не могу вынести его насмешку.

Думаю, она погрузилась в мысли. Стала тихой. Она молчала; было слышно только, как вертятся колеса у велосипеда. По этой причине я и людей не любил — они не понимали. Никто не понимал... кроме нее. А я не мог попасть к ней.

В городе мы прошли мимо полицейского участка. Там на парковке стояли четыре патрульные машины, несколько офицеров пили кофе и громко смеялись. Один из них даже покраснел, и нас никто совсем не замечал, пока она не крикнула:

— Доброе утро, Коби! Доброе, Бу!

Все резко повернулись. Один из них — Коби или Бу — подался вперед, чтобы разглядеть нас, потом улыбнулся и поднял в приветствии стаканчик с кофе. Он был намного старше остальных.

— Доброе утро, Эстер!

— Идешь сегодня на праздник? — прокричал другой.

Эстер кивнула.

— Ага. Я приду!

Первый показал ей «класс» большим пальцем, а тот, кто моложе, выкрикнул:

— Доброе! Ты вчера собиралась встретиться с Джоанной?

— Черт! — Эстер готова была сорваться с места. — Она уже сходила к своей невестке? Кто-нибудь смог ей помочь?

— Да, говорят...

Я перестал слушать. Невестка? Джоанна? Пит? Коби и Бу? Кто все эти люди, и как она так близко с ними сошлась?

Бип.

Бип.

Подъехала еще одна патрульная машина и остановилась прямо за нами. Изнутри на нас смотрел знакомый блондин со своей притворной улыбкой, его имя я не мог вспомнить. Рядом с ним сидела рыжеволосая женщина офицер, чей нос был весь в веснушках.

— Привет, Дэвид. Привет, Мерфи.

Отлично, еще какие-то имена.

— Эстер, специалистер.

Специакто?

— О-о-о-о... — передразнила женщина, какие слова ты знаешь, Дэвид, — специалистер.

— Заткнись, Мерф. Накинулся он на нее.

Она не обратила на него внимания и, подавшись вперед, помахала мне.

— Привет. Я Мерфи Дэниелс. А ты печально известный Малакай?

— Горбун и все такое, — ответил я без эмоций, из-за чего Эстер пнула меня локтем в ребро.

Дэвид покачал головой.

— Не принимай на свой счет...

— И все же это обо мне, — отрезал я, а Эстер свесила голову, готовая умереть от смущения.

— Дэвид, Мерфи, мы собираемся перекусить, знаете ту рекламу про сникерс?

Чего?

— Ту, где сбивают Бетти Уайт? — спросила рыжеволосая и засмеялась. — Мне нравится. (Прим. пер.: Бетти Уайт (Betty White) — американская актриса, которая снялась в рекламе батончиков Сникерс в образе усталого игрока в бейсбол)

— Ага, вот он сейчас в режиме Бетти Уайт. Увидимся на празднике.

Каком режиме?

И когда я соглашался на праздник?

Я как будто очнулся в параллельной вселенной.

— Окей, займу вам место, — кивнул Дэвид и ей, и мне. — Приятно видеть вас в городе, мистер Лорд.

Я собирался сказать ему правду, но Эстер перебила:

— Пока! Очень жду!

— Готов поспорить, это не сравнить с большим городом, но надеюсь, тебе понравится, — подмигнул он ей и поехал дальше к остальным машинам.

Она подождала, пока мы отойдем, а потом ударила меня по руке.

— Пожалуйста, пытайся не показывать, что ты ненавидишь людей.

— У меня нет ненависти к ним. Я просто не хочу их знать.

Она глубоко вздохнула.

— Два шага вперед, семь назад. Они хорошие люди, Малакай...

— Ты едва с ними знакома. Мне встречалось много людей, и хороших найти очень трудно.

— Ну так стань им! — выпалила она, уходя вперед.

Я хотел сказать ей, что я пытался. Старался быть хорошим, но это никогда не срабатывало. Если бы она прожила достаточно долго или хотя бы видела, как разворачивается история человечества, она бы узнала, что миром правят негодяи. Часть меня думала стать таким негодяем... но более рациональная моя часть размышляла: если то, что я обречен жить, любить, умирать и все время повторять это, — мой ад, то в чем тогда, черт возьми, моя судьба?

И страх никогда не давал мне уйти на ту сторону.

ЭСТЕР

— Держите. Один «Разбуди Меня» для Эстер и один «Здоровяк» для... вас. Еще раз — как вас зовут? — спросил Пит у Малакая, поставив перед ним тарелку с беконом, ветчиной, сосисками и картофельными оладьями. Но Малакай... его здесь не было. Он сидел передо мной. Я видела его, все видели. Но по глазам было понятно, что он где-то в другом мире... в другом воспоминании или, по крайней мере, по пути туда. Я не уверена, как лучше поступить. Не хотелось закатывать скандал, но, если все так же серьезно, как в прошлый раз... вскоре он окажется на полу. И я бы не смогла уберечь его от больницы или слухов.

— Это Малакай. Спасибо, Пит, — улыбнулась я.

Пит кивнул мне, прежде взглянув через плечо на свою жену Милли, которая неловко смотрела на Малакая, будто он... горбун. Потянувшись к нему, я крепко сжала ему запястье.

— Малакай, прошу, — тихо прошептала я. — Что бы ни было... оно уже случилось. Очнись. Малакай... Малакай.

Он несколько раз моргнул, прежде чем голубые глаза сосредоточились на мне. Он поморщился и потянулся к шраму. Когда всего через секунду он осознал, что мы в закусочной, он огляделся вокруг и те, кто пялились на него, быстро отвели взгляд, тем самым выдавая себя, что смотрели на него с самого начала.

Схватив вилку, он сгорбился над тарелкой и спрятал лицо.

— Тебе не нужно смущаться...

— Я бегаю по ночам, — прошептал он, поднимая глаза. — Где-то между часом и тремя часами ночи. Я бегаю, потому что нормальные люди спят в это время — вот ты тоже спишь. Но это единственная возможность для меня выйти из своей безопасной зоны. Я не смотрю телевизор, не читаю новостей и не уезжаю дальше двадцати миль от места, где в конкретный момент живу. Я не смотрю в глаза тем, кто меня окружает. Почему? Я боюсь, что однажды могу увидеть ее. И теперь, когда я знаю, кто она и где, боль уже не такая сильная, но воспоминания я контролировать не могу.

Он указал на постер позади меня. Это была стоявшая в горах с посохом в руках индейская женщина, оглядывающая лес. Пит был индейцем — наполовину Кри и наполовину Кроу, поэтому образ идеально вписывался в обстановку закусочной.

— В одной из жизней ты был индейцем?

Он кивнул.

— И она тоже. Но из другого племени, которое враждовало с моим. Меня взяли в плен, ранили. В той жизни топор ее отца оставил мне это. — Он дотронулся до лица. — В определенных обстоятельствах я получаю этот шрам в каждой жизни. В той, когда я очнулся, и вернулись все воспоминания, она уже была рядом и заботилась обо мне. Она сказала, что все вспомнила, когда увидела меня. Мы проговорили час. Мы воссоединились всего на час перед тем, как напало мое племя, и мы оба погибли. Всего час, можешь себе представить?

Он горько усмехнулся и поднес кусочек бекона ко рту.

— Малакай...

— Не нужно подыскивать слова. Их никогда ни у кого нет. Мне не нужна твоя жалость. Честно, я не знаю, чего хочу... мне кажется... забудь.

— Нет, скажи мне. — Я тоже взяла вилку.

Он заставил себя улыбнуться.

— Ты теперь мой психотерапевт?

— Я твой друг.

Он приподнял брови.

— Друг?

— Да. Кивнула я. — Ты меня иногда раздражаешь... вообще-то часто. Ты упрямый и всегда знаешь, что сказать, чтобы вывести меня из себя. Но... ты... ты и друг, и семья. Я знаю, дедушка тоже много о тебе заботится. Иногда я немного завидую, когда ты попадаешь в список бестселлеров. Дедушка всегда бормочет себе под нос «это мой мальчик». Меня это заставляло стараться сильнее. Я люблю посоревноваться.

— Ты и соревноваться? — ответил он. — Мисс Приторможу-тут-белочки?

— Я не тормозила, я повернула! — сказала я быстро.

Он кивнул и уголком рта улыбнулся.

— Поэтому пеший мужчина смог обогнать тебя на велосипеде.

— Поправка — натренированный атлет смог обогнать нью-йоркца, обутого в сапоги на каблуках.

— Бег по несколько часов в день не делает из тебя натренированного атлета.

Я не удержалась от изумленного вздоха.