Выдающийся мастер хирургии и организатор военной медицины А. А. Вишневский писал однажды в своем военном дневнике: «Ведь вот как интересно получается: я, профессор, главный хирург армии, почти непрерывно изо дня в день разъезжаю по многим лечебным учреждениям, главным образом для того, чтобы учить. Однако практически выходит так, что я не только учу, но и учусь сам у работающих со мной хирургов, получая от них много весьма полезных сведений, которые передаю другим. Ясно, что от этого выигрывают все… Волею судьбы я оказался в таком положении, что ежедневно и ежечасно знакомлюсь с огромным коллективным опытом очень многих хирургов»[8].

Тогда никто еще не знал, что со временем лучшие достижения советских военных медиков будут широко отражены в 35-томном издании «Опыт советской медицины в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.». Вышедшее в течение 1951—1955 годов, это монументальное издание не имеет аналога во всей мировой истории. В нем отражены результаты изучения около 200 отдельных видов боевых травм и заболеваний, обобщены материалы и наблюдения не только крупных советских ученых и руководящих деятелей военной и гражданской медицины, но также и многих рядовых врачей.

Все это было еще далеко впереди, а пока эвакогоспиталь № 3829, в котором работал автор, находился на фронтовой госпитальной базе в Калинине, внося свою лепту в борьбу советских медиков против фашистской агрессии.

Летом 1942 года напряженность боевых действий на советско-германском фронте вновь возросла. К этому времени фашистское командование, использовав производственные мощности почти всей Западной Европы, смогло восстановить боеспособность своих войск, поколебленную поражением под Москвой.

Гитлеровское руководство, пользуясь отсутствием второго фронта, направляло на восток все новые и новые войска. Фашистская Германия и ее союзники имели на просторах от Баренцева до Черного моря 217 дивизий и 20 бригад, причем 178 дивизий, 8 бригад и 4 военно-воздушных флота были только германскими. На остальных фронтах и в оккупированных странах гитлеровцы держали не более 20 процентов своих вооруженных сил[9].

Ни до, ни после этого за всю войну против нас не выступали одновременно такие огромные силы.

Вновь захватив стратегическую инициативу, фашистский агрессор развернул мощное наступление на ряде важнейших направлений, прежде всего на юге. В то же время не ослаблялось его давление на Центральном направлении.

Судя по многим признакам, немецко-фашистские захватчики намеревались осуществить тем летом то, чего не могли достичь на первом году войны, — разгромить Красную Армию, сокрушить Советский Союз. Это подтвердила документация гитлеровской клики, попавшая в руки победителей и увидевшая свет позже. Поэтому-то в течение всего летнего периода, когда накал сражений в зоне главного удара агрессора, на юге, достиг, казалось бы, предела, фашистское командование упорно продолжало держать на Западном направлении, с прицелом на Москву, около одной трети соединений, действовавших на советско-германском фронте.

Лишь однажды, в разгар боев под Сталинградом, стремясь усилить натиск на волжскую твердыню, враг решился было забрать для этого группу соединений с Западного направления.

Но как раз в это время Ставка Верховного Главнокомандования наших Вооруженных Сил, разгадав планы противника, приказала провести на Западном направлении частные наступательные операции с целью сковывания вражеских резервов и недопущения переброски их под Сталинград. Крупнейшая из таких операций, состоявшаяся в августе — сентябре в районе Сычевка — Ржев, была проведена совместно с войсками правого крыла Западного фронта и левого крыла Калининского фронта. В результате длительных и ожесточенных боев войска Калининского фронта ликвидировали укрепленный плацдарм врага на северо-западном берегу Волги, а войска Западного фронта прорвали оборону 9-й немецко-фашистской армии, глубоко эшелонированную, с бетонированными узлами сопротивления.

Естественно, гитлеровское командование встревожилось. Чтобы остановить развитие успеха советских войск на Западном направлении, оно поспешно перебросило туда значительные силы, предназначавшиеся для поддержки наступления на Сталинградском и Кавказском направлениях. Гитлеровский генерал К. Типпельскирх писал по этому поводу: «Прорыв удалось предотвратить только тем, что три танковые и несколько пехотных дивизий, которые уже готовились к переброске на южный фронт, были задержаны и введены сначала для локализации прорыва, а затем и для контрудара»[10]. Точности ради заметим, что речь шла, судя по официальным данным вермахта, в общей сложности о 12 дивизиях, оттянутых, таким образом, от наиболее уязвимых тогда для нас районов фронта и изрядно потрепанных в последовавших затем боях.

Поскольку войска Калининского фронта в то лето охватывали с тыла группировку противника, действовавшую в районе Ржев — Вязьма, группировку мощную, с оборонительными рубежами по последнему слову фортификации, они не знали спокойных дней и легких боевых схваток.

А горячая пора для войск была, как уж водится, особенно горячей для армейской медицинской службы, для военных госпиталей.

Накануне того дня, который стал одним из горестных дней моей жизни, заехал к нам утром Б. В. Милонов, военврач 2-го ранга, главный хирург 4-й ударной армии, входившей в состав Калининского фронта.

— У меня собралось довольно много тяжелораненых, — сказал он, как всегда считая своими всех, кто лечился в медсанбатах и госпиталях 4-й ударной. — Мы сделали все, что можно было у нас, теперь помогите вы.

— Какие ранения?

— Преимущественно ваш контингент — в крупные суставы и бедро, немного раненых с комбинированными повреждениями.

— А что скажет Дроздов? — спросил я, имея в виду начальника калининского сортировочного госпиталя № 2749.

— Все обговорено.

Как раз в тот день, к вечеру, мы собирались отправить поездом на дальнейшее лечение в глубоком тылу довольно большую группу поправляющихся раненых, и я был рад сообщить Милонову, что койки его подопечным будут обеспечены.

А назавтра, около полудня, он позвонил мне в госпиталь и неузнаваемым голосом, в котором слились воедино скорбь и гнев, поведал негромко, что произошла беда: фашисты разбомбили санитарную летучку с ранеными, которая направлялась к нам, в эвакогоспиталь № 3829.

Повторилась все та же гнусная расправа с беспомощными жертвами войны, которую гитлеровцы учиняли несчетно, покуда не утратили численный перевес в воздухе: обнаружив где-нибудь в пути, а тем более на станционных узлах, составы с ранеными, обозначенные международными знаками — красными крестами на белых полотнищах, они бомбили и обстреливали их с воздуха словно остервенелые. Это было преступным по международным нормам, бессмысленным с военной точки зрения, но, судя по всему, вдвойне устраивало фашистских бандитов: они имели возможность легко избавиться, при полной безопасности, от всего бомбового запаса да заодно потешиться всласть кровавым зрелищем.

— Они вертелись над летучкой колесом, проносились на бреющем полете и все кидали бомбы, палили из пулеметов, — говорил главный хирург 4-й ударной армии Борис Владимирович Милонов. — Были прямые попадания, были близкие, от которых все равно рушились или загорались вагоны. Кто мог, сам выпрыгивал наземь. Тех, кто не имел сил подняться самостоятельно, вытаскивали из огня медики, им помогали легкораненые. Многие получили дополнительные ранения и ожоги. Некоторые врачи и медицинские сестры, сопровождавшие раненых, погибли.

И называл фамилии. Среди павших были мои знакомые, с которыми я встречался на конференциях хирургов, в разных госпиталях.

Б. В. Милонов вдруг замолчал.

— Может, помочь чем? — спросил я, встревожившись за него.