Бреслау, среда 4 июля 1923 года, семь часов вечера
Ильсхаймер в течение сегодняшнего дня дважды засыпал. С ним такого не случалось уже много лет. Конечно, дремота была важной составляющей его дневного расписания занятий, но он вообще сократил ее только до одного раза — после позднего обеда, около шести, когда уже объехал несколько магазинов с восточной галантереей. Из-за Мока он не мог сегодня реализовать этого важного момента дня. Однако этот весьма явный срыв плана не противодействовал появлению в мозгу Ильсхаймера сигнала голода, который наступал преимущественно во время посещения магазинов с экзотическими товарами. Но потом произошло нечто необычное. Импульс голода сопровождался нерегулярным и необъяснимым импульсом сна. Советник, благословляя прохладу своей комнаты, долго не сопротивлялся. Его разбудили действия Мок во дворе, а также визит посыльного из закусочной «Жареная колбаса под колокольчиком». Ильсхаймер съел две хрустящие булочки из дневной выпечки, обильно намазанные бархатной нежной печенкой и переложенные несколькими кусочками лука, после чего выпил бутылку темного пива из пивоварни Хааса. И тут появился совершенно обычный сигнал, который всегда наступал после полуденной трапезы.
От этого сна он только что отряхнулся, читая три документа, лежащие на его столе. Первый он отбросил через несколько секунд. Это была жалоба на Мока, которая внесла такой ужасный беспорядок в его педантичную жизнь. Еще два документа были написаны рукой Мока, что уже само по себе вызывало отвращение у любителя рапортов, настуканных на машинке. Первый документ был очень лаконичным рапортом.
«Выполнение служебного приказа № (номер не помню) от дня (прошлая суббота, не знаю, какая именно). Идентифицированы убитые проститутки по делу (номер не помню). Клара Мензель, 27 лет, и Эмма Хадер, 27 лет. Место работы: кафе Франка, место жительства: Матиасплац, 8/24, опекун Макс Негш, 32 года, место жительства: без постоянной прописки, пропал. Дело передано в криминальную полицию. Мок».
Ильсхаймер почувствовал прилив теплых чувств к Моку. Его подчиненный прекрасно знал, какую радость ему доставляет восполнение таких пробелов, как «не помню» или «прошу проверить». Он знал также, что выстукивание рапортов на новой машинке «Rheinita Record» звучит для шефа, как музыка сфер, и что он с радостью отдает себя этому занятию, вместо того чтобы идти по стопам своих коллег и поручать такие действия секретаршам или практикантам. Ильсхаймер любил дополнение рапортов и личное их переписывание на машинке, но терпеть не мог их составления, когда у него было мало данных или ему приходилось переделывать какой-нибудь текст, написанный на колене и лишенный всякой бюрократической орнаментации. А таков был третий лежавший перед ним документ.
«В тюрьме на Фрайбургерштрассе в воскресенье я напал на ублюдка, называемого охранником. Я встал на защиту заключенного, моего давнего информатора Ганса Прессла, которого этот охранник начал истязать при мне. Этот заключенный ранее был опущен сокамерниками и находится в тяжелом психическом состоянии. Именно так и было. Мок».
Для составления приличного рапорта из записки Мока требовалась немалые навыки. Ильсхаймер этими способностями обладал, но ему нужны были ответы на несколько вопросов. Но, однако, не было кому их задать. Зонта уже не было за металлической подставкой. Поэтому он решил в своем рапорте литературно приукрасить благородство Мока, который заступается за обиженного пленника, и скотство охранника.
Шли часы, а перо Ильсхаймера рисовало на бумаге страшные видения позора Прессла, зверства охранника и героизма Мока. Пишущий тихо хихикнул. Он мог убить двух зайцев одним выстрелом. Если бы пострадавший охранник доказал ложь Мока, это закончилось бы отстранением надвахмистра из децерната IV, что Ильсхаймера нисколько не огорчило бы. В небольшом отделе не было места двум шефам: официальному и неофициальному.
Ильсхаймер переписал рапорт через кальку в трех экземплярах. Один попадет на стол президента Клейбёмера, другой останется в делах. Третий экземпляр был для Генриха Мюльхауза. Пусть этот надутый старый масон знает, что люди децерната IV, презрительно именуемые «бюстоносцами», бесстрашны и благородны. Он отстукал последнюю точку, и звонок машинки «Rheinita Record» торжествующе бренькнул. Ильсхаймер откинулся назад вместе с креслом и заложил руки на затылок. Весь день он провел на работе. Ничего. Никто в доме его не ждал, кроме восточных красавиц, необычайно терпеливых. Он написал сегодня особенный доклад, стилистика которого была крайне несовместима с правилами бюрократического искусства. Ничего. Сегодня был необыкновенный день. Он не осмотрел новую поставку галантереи, дважды в течение день засыпал, в обычном рапорте дал волю своим литературным склонностям. Ничего.