— Да?

Он кладет трубку на рычаг и спешит ко мне.

— Заходила одна дама. Я попытался дозвониться до мистера Уорда, но он не отвечал. Боюсь, я не мог ее пропустить. Женщина средних лет.

— Дама? — переспрашиваю я. Теперь он завладел моим вниманием.

— Да, приятная женщина со светлыми волнистыми волосами. Она сказала, что дело срочное, но ты, конечно же, знаешь правила. — Он поднимает брови.

О да, я знаю правила, и на этот раз рада, что он их придерживается. Светлые, волнистые волосы? Не Сара, определенно.

— Насколько средних лет?

Он пожимает плечами.

— Лет сорока пяти.

Ладно. Сара мне не нравится, но по ней определенно не скажешь, что ей за сорок.

— Клайв, когда это было?

Он смотрит на часы.

— Всего полчаса назад.

— Она назвала свое имя?

Он хмурится.

— Нет. Я встретил ее у ворот. Она собиралась сразу подняться в пентхаус, но когда я не пропустил ее и сказал, что мне нужно позвонить мистеру Уорду, она заговорила несколько туманно.

— Не беспокойся, Клайв. Спасибо. — Я поворачиваюсь и иду к лифтам.

Сев в лифт, набираю код. Дама? Что еще за туманная дама, которая думает, что может подняться в пентхаус без предупреждения?

Двери лифта открываются, и я выхожу, обнаруживая входную дверь Джесси открытой.

Неужели этот мужчина не заботится о безопасности своего дома? Конечно, внизу круглые сутки дежурит консьерж, отслеживая посетителей, и команда охраны, но немного здравого смысла не помешает. Захлопнув за собой дверь, мгновенно настораживаюсь. Играет аудиосистема. Не так пронзительно, как в прошлый раз, но именно звучащий трек заставляет меня нервничать. Тот самый, который я слышала в прошлое воскресенье, когда обнаружила пьяного Джесси.

«Ангел».

Не выключая музыку, бегаю по пентхаусу. Найти Джесси важнее, чем отключить мучительную песню, напоминающую мне о том ужасном дне. Я направляюсь прямиком на террасу, но его там нет. Бросив сумочку, бегу в спальню, перепрыгивая через две ступеньки. Ничего. Где он?

Меня начинает охватывать паника, но тут я слышу звук льющейся воды в душе. Влетаю в ванную и резко останавливаюсь, видя сидящего на полу душевой кабинки голого Джесси, за исключением пары беговых шорт, которые насквозь промокли и облепили его бедра. Прислонившись спиной к холодному кафелю, он подтянул к себе колени и положил на них руки. Вода обрушивается на его поникшую голову.

Словно почувствовав мое присутствие, он поднимает голову и встречается со мной взглядом. Он нежно улыбается, но не может скрыть муки в глазах. Как давно он в таком состоянии? Делаю протяжный вдох облегчения, смешанного с легким раздражением, после чего, полностью одетая, захожу в кабинку и устраиваюсь у него на коленях, обхватив руками и ногами его мокрое тело.

Он утыкается лицом мне в шею.

— Я люблю тебя.

— Знаю, что любишь. Сколько кругов ты пробежал?

Он уже делал подобное раньше. Бегал кругами по Королевским паркам, чтобы отвлечься… от меня.

— Три.

— Это слишком много, — ругаю его.

Речь идет о двадцати милях от «Луссо». Это не легкая пробежка по парку, чтобы снять стресс. В данный момент его организм недостаточно окреп для такого.

— Я испугался, когда не нашел тебя здесь.

— Я вроде как поняла, — говорю с легким оттенком сарказма. Он кладет руки мне на бедра и щипает. Я дергаюсь.

— Ты должна была мне сказать, — сурово произносит он.

Возможно, мне и следовало это сделать, но он, вероятно, все бы уничтожил, а он не может бегать марафон каждый раз, когда мы не вместе.

— Я всегда возвращалась, — уверяю. — Мы не можем быть неразлучны, как сиамские близнецы.

Он делает долгий выдох и глубже вжимается в изгиб моей шеи.

— Хотел бы я, черт побери, чтобы это было так, — ворчит он. — Ты пила.

Я вдруг чувствую неловкость и беспокойство.

— Ты ел? — спрашиваю, не зная, что еще сказать. Он, наверное, сжег миллион калорий, бегая, как Форрест Гамп.

— Я не голоден.

— Тебе нужно поесть, Джесси. — Я стону. — Я тебе что-нибудь приготовлю.

Он крепче сжимает меня.

— Позже, мне удобно.

Так что я позволяю ему немного почувствовать себя удобно. Сижу у него на коленях в прилипшем к телу платье, с мокрыми волосами, и позволяю ему просто обнимать меня. Не может же быть так всякий раз, когда мы расстаемся, я так не выдержу. Мы определенно не забыли о прошлом, и я очень разочарована. Что теперь будет?

— Ненавижу эту песню, — тихо говорю, после того как мы целую вечность сидим, не разжимая крепких объятий.

— Мне нравится. Напоминает о тебе

— А мне напоминает о человеке, который мне не нравится. — Никогда не хочу ее больше слышать.

— Прости. — Он покусывает мою шею, проводя языком по всей длине до челюсти. — У меня зад затек, — бормочет он.

Это самый долгий душ в моей жизни.

— Мне удобно, — передразниваю я. Он двигает рукой и хватает меня за бедро, заставляя дернуться и взвизгнуть. — Прекрати! — воплю я. — Мне нужно тебя накормить!

— Да, нужно. И я хочу мою раздетую догола Аву, лежащую на нашей кровати, чтобы я мог на нее наброситься. — Он встает и без особых усилий, учитывая раненую руку и истощенное тело, подхватывает меня на руки.

«Моя Ава»? Это нормально. «Наша кровать»? Пока я отложу это в долгий ящик.

— Я полностью «за», но мне нужно накормить своего мужчину. — Я уже и так заставила его загнать себя до полусмерти. Я не собираюсь быть причиной его голодной смерти. — Еда сейчас, любовь потом.

— Любовь сейчас, еда потом, — бросает он вызов, выходя из душевой кабинки и усаживая меня на туалетный столик.

— Я тебя накормлю. Точка, — сообщаю сурово. Я серьезно. — Где твоя повязка?

— Точка, да? — Он берет с полки из стопки большое полотенце и начинает здоровой рукой вытирать влагу с моих волос. Я бы не отказалась от шампуня и кондиционера. — Это бы мне только мешало. — Он отмахивается от моего беспокойства.

Я начинаю дрожать, облепившее тело платье холодит, и по мне бегут мурашки. Джесси накидывает полотенце мне на спину и, взявшись за уголки, притягивает меня к себе, крепко целуя в губы. Я замечаю, как он дрожит.

— Да, точка. Мой мужчина так на меня действует.

— Твой мужчина хочет подействовать на тебя по-другому, — шепчет он, прижимаясь своим пахом к моему бедру и нежно захватывая мой рот.

— Прошу, позволь мне тебя накормить.

Он отстраняется, чуть надувшись.

— Ладно, еда сейчас, любовь потом.

Еще одно подчинение? Это, безусловно, прогресс. Обычно ничто не мешает ему овладеть мной, где и как ему заблагорассудится.

— Как твоя рука?

Он бросает взгляд на кулак, сжимающий край полотенца.

— Неплохо. Я был хорошим мальчиком и приложил к ней лед.

— Храбрый мальчик!

Он ухмыляется и тыкается носом в мой нос, потом целует меня в лоб.

— Пойдем, тебе нужно переодеться в сухое. — Он собирается снять меня с туалетного столика, но я отталкиваю его.

— Эй. — Он хмуро смотрит на меня.

— Твоя рука. Она никогда не заживет, если ты будешь повсюду меня таскать.

Спрыгнув на пол, сбрасываю промокшие балетки, расстегиваю молнию сбоку платья и стягиваю его через голову. И тут меня перекидывают через плечо и выносят из ванной.

— Мне нравится таскать тебя, — заявляет он, опрокидывая меня на середину кровати. — Где твои вещи?

— В комнате для гостей, — говорю, приходя в себя после приземления на кровать.

Он демонстративно громко ворчит, показывая свое отвращение, после чего выходит из комнаты и через несколько мгновений возвращается со всеми моими вещами, распределив их между здоровой рукой, подмышками и ртом. Он бросает все это на кровать.

— Вот.

Я лезу в сумку и достаю чистые трусики и свою огромную черную толстовку, но удобные хлопчатобумажные трусики вскоре вырывают у меня из рук. Я хмурюсь, наблюдая, как он роется в сумке и вытаскивает кружевные.

Он протягивает их мне.

— Всегда в кружевах.

Он одобрительно кивает на свое требование, и я, не колеблясь и не жалуясь, надеваю кружевные трусики, а затем слишком большую толстовку. Наблюдаю, как Джесси, сбросив мокрые шорты, меняет их на трикотажные голубого цвета. Когда он тянется вверх, его четко очерченные мышцы на спине и руках перекатываются. Усевшись на кровать, любуюсь зрелищем, пока он снова не поднимает меня и несет на кухню.

Первым делом выключаю музыку, от нее меня слегка передергивает, потом встаю перед холодильником и осматриваю полки.

— Что хочешь? — Может, пару яиц, ему, вероятно, нужен белок.

— Все равно, то же, что и ты.

Подойдя сзади, он прижимается губами к моей шее и тянется через меня за банкой с арахисовым маслом.

— Поставь обратно!

Пытаюсь схватить банку, но он уклоняется и поспешно отступает к барному стулу. Удерживая банку под мышкой, отвинчивает крышку и окунает туда палец, зачерпывая порцию. Он ухмыляется мне, засовывает палец в рот и, сложив губы буквой «О», вытаскивает его.

— Ты как ребенок.

Остановив свой выбор на курином филе, вытаскиваю его из холодильника. Я сыта, но мне придется съесть немного, если так он поесть со мной.

— Я ребенок, потому что люблю арахисовое масло? — спрашивает он с пальцем во рту.

— Нет, ты ребенок потому, как ешь арахисовое масло. Никто старше десяти не должен лазить пальцами в банки, но, хоть меня и держат в неведении относительно твоего возраста, полагаю, тебе все же больше десяти.

Обжигаю его полным отвращения взглядом, нахожу фольгу и заворачиваю цыпленка в пармскую ветчину, а затем раскладываю на противне.

— Не суди, пока не попробуешь. Вот. — Он тянется пальцем в арахисовом масле через кухонный островок и тот оказывается у меня перед носом. Я морщусь. Терпеть не могу арахисовое масло.

— Я пас, — говорю, ставя курицу в духовку. Он пожимает плечами и облизывает палец.

Достаю из холодильника сладкий горошек и молодую картошку и загружаю их во встроенную пароварку, повернув несколько тумблеров, запускаю процесс готовки.

Усевшись на столешницу, с легкой улыбкой наблюдаю за ним.

— Нравится?

Он замирает с пальцем в банке и смотрит на меня.