Скажи это
Когда дверь в номер открылась, я, лежа поперек кровати в крошечных черных трусиках и черной атласной ночнушке, бретельки которой перекрещивались на почти полностью открытой спине, подол чуть прикрывал мне зад, разрезы по бокам шли до самой талии (комплект купил мне Лэш, он не только следил за красивой одеждой для вечера, костюмами и интерьером, но и был адски хорош в плане нижнего белья), не отрываясь от просмотра фильма, который взяла напрокат в отеле, поприветствовала вернувшегося Лэша.
Лэш отлучился без объяснений, сказав, что ему «нужно кое-что уладить». Я не вдавалась в подробности. Лэш владел успешным клубом, ему часто приходилось «кое-что улаживать». Так часто, что он не мог избежать этого, и я знала, часть этих дел, в конечном итоге, доберется до нас здесь.
Поэтому, не отрывая глаз от телевизора, заявила:
— Дорогой, полагаю, предупреждать персонал обслуживания номеров о том, что у меня срыв из-за горячего парня, было излишним. Они не принесли мне нож и «забыли» его даже после того, как я позвонила им с просьбой, что он мне нужен, поэтому пришлось резать багет и мазать на него паштет вилкой.
Наступила тишина, затем я почувствовала в спальне присутствие Лэша.
— Ты не выглядишь так, будто у тебя срыв из-за горячего парня.
Голос принадлежал не Лэшу, и мой взгляд метнулся к широкому дверному проему, ведущему в спальню, где, прислонившись плечом к косяку, стоял Грей, он скрестил руки на груди, ноги в лодыжках, и глядел на меня.
Я лежала на боку, облокотившись рукой на кровать и подперев ею голову, но при виде Грея, воздух из легких, словно выкачали, я резко выпрямилась и уставилась на него.
Взгляд Грея не отрывался от меня, затем скользнул вниз по моему телу, выражение его лица сменилось тем, которое я не видела уже семь лет. Тем, что я наблюдала чуть больше двух месяцев и очень часто. Тем, который я никогда не забывала, ни на день, и который сильно повлиял на мое тело.
— Боже святый, — пробормотал он.
— Как ты сюда попал? — прошептала я.
Его взгляд переместился на меня, он вытянул руку и между двумя длинными пальцами показалась ключ-карта.
Но Грей так ничего и не ответил.
— Как ты ее достал? — спросила я.
Он небрежно сунул ключ-карту в задний карман, снова скрестил руки на груди и, не сводя с меня глаз, продолжал молчать.
— Грей? — позвала я.
— Ты спишь с ним.
Это было утверждение — не вопрос.
Я выдержала его взгляд и по какой-то нелепой причине тихо объяснила:
— Перед сном, мы шепчемся о том, как прошел наш день, и он любит обниматься. Мне это нравится. Я не чувствую себя одинокой, даже во сне.
Грей оттолкнулся от дверного косяка и направился к кровати, говоря:
— Я запомню это.
При его движении я поднялась на колени и отодвинулась, спрашивая:
— Что?
— Я запомню, что перед сном, ты любишь шептаться о том, как прошел день и тебе нравится обниматься. Я это запомню. Хотя, последнюю часть я уже знал.
Я ударилась о спинку кровати и сменила направление, быстро соскочив на пол и повторяя:
— Что?
Грей тоже изменил направление, обошел кровать и направился ко мне, со словами:
— Думаю, ты меня услышала, Айви.
Что происходит?
— Что ты здесь делаешь?
Он был почти рядом со мной, когда заявил:
— Я же сказал, что нам нужно поговорить. Сначала мы займемся другими делами, а потом поговорим.
От его присутствия, его действий и слов мое сердце подскочило к горлу, а затем мои ноги запрыгнули на кровать. Я пробежала по широкому матрасу и спрыгнула с другой стороны, глядя на дверной проем, зная, что веду себя как сумасшедшая, но мне было плевать, и тут я увидела, что Грей изменил направление и снова приближается ко мне.
Если он поставил себе цель добраться до меня, то быстро с ней справится. Я знала. Мне не устоять.
— Стой! — воскликнула я, поднимая руку, но он даже не замедлился.
Однако, заговорил.
— Честное слово, куколка, лучше тебе перестать бегать в этой гребаной ночнушке. Ты меня убиваешь.
Я часто дышала, хоть и не двигалась, не в состоянии сосредоточиться на всем, что чувствовала. Паника — немного. Смятение — определенно. Возбуждение.
О, да.
Как это обычно бывает, паника победила, и я бросилась к гостиной, даже не понимая, зачем, но меня поймали, обхватив рукой за живот, притянули к твердому телу, быстро развернули, и я начала падать. Грей приземлился на кровать, я приземлилась на Грея, затем он соскользнул с меня и перекатился, оказавшись сверху.
Да, именно так.
Сверху.
Я приняла тяжесть его тела, мне она всегда нравилась, и смотрела в его горящие глаза.
О Боже.
– Грей... — прошептала я.
— Бл*дь, Господи, бл*дь, — прошипел он, опустившись лбом на мой лоб. — Как же я скучал по тому, как ты так произносишь мое имя.
Глаза заволокли слезы, сердце забилось в три раза чаще.
— Что происходит? — прошептала я.
Он вновь поднял голову, обхватив ладонью мое лицо, большой палец скользнул вверх по моей скуле, утирая влагу под глазом.
— Айви, умоляю, не плачь больше.
Я сделала дрожащий вдох, пытаясь взять себя в руки, преуспела в этом усилии и повторила:
— Что происходит?
— Мне нужно, чтобы ты знала, я не считаю тебя кем-то, кроме как Айви.
В замешательстве я слегка покачала головой и спросила:
— О чем ты?
— Ты не кто иная, как Айви. И видя, как эти два парня защищали тебя, никогда и не была.
— Я не... — Я прочистила горло, потому что голос звучал хрипло: — Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Я не считаю тебя шлюхой. Не считаю тебя дрянью. Не считаю, что ты кто-то, кроме Айви, — самое прекрасное создание, которое я увидел семь лет назад, и, серьезно, самое охрененно прекрасное создание, которе я увидел пять минут назад в этой гребаной ночнушке.
Я замерла под ним, взгляд не отрывался от его лица.
Грей еще не закончил.
— Я любил тебя тогда. Люблю и теперь. Я любил тебя каждый день все те семь лет. Твой уход, всколыхнул воспоминания о моей маме, о том, как отец цеплялся за нее. Он ее любил, Господи, как же он ее любил. Ее уход съел его живьем. Он так и не оправился. Никогда. И эта боль проникла в самые глубины, превратившись в горечь, так что, когда она вернулась, он не смог ее простить. Три года они жили в одном городе, а он так и не простил ее. Придя на его похороны, она выглядела подавленной. Правда. Словно ее миру только что пришел конец, и даже сейчас я вижу это в ее глазах, то, что она потеряла, что выбросила, то, чего уже никогда не вернуть. Таким был я, когда ты ушла, Айви. Я знал, что тоже самое происходит со мной, чувствовал это, понимал, прожив с отцом, что его история повторяется и со мной, и ни хрена не делал, чтобы попытаться это остановить.
Он не мог говорить серьезно.
Такого не бывает на самом деле.
— Ты любишь меня? — выдохнула я.
Его глаза не отрывались от моих, и напряженность не покидала его.
— Да.
— Ты любишь меня, — заявила я.
— Да.
— Каждый день все семь лет?
— Каждый день, каждую минуту, каждую секунду с тех пор, как ты ушла от меня.
О боже.
О боже мой.
Я посмотрела ему в глаза.
Он говорил серьезно.
Это происходило на самом деле.
О боже.
Грей снова скользнул большим пальцем по моей скуле и мягко произнес:
— Теперь, понимая это, можешь расслабиться, чтобы я поцеловал тебя, потом трахнул, потом мы поговорим о важном дерьме, потом я трахну тебя снова и мы ляжем спать, а перед тем, как заснуть, будем обниматься.
Я снова уставилась на него, а затем прошептала:
— Скажи это.
— Сказать что?
— Прикажи мне признаться тебе в любви.
В тот момент, когда слова слетели с моих губ, его глаза закрылись, тень боли пробежала по его лицу, и он склонил голову, прильнув к моей щеке.
Он вспомнил.
Он тоже скучал по этому.
Сильно скучал по этому, как и я.
Затем его рука нашла мою, его пальцы крепко сжались, а губы приблизились к моему уху.
И он прошептал слова, которые я жаждала услышать более семи долгих лет:
— Скажи, что любишь меня, Айви.
Я повернула голову, обвила его шею рукой и прошептала в ответ:
— Я люблю тебя, Грей.
Он поднял голову, я же продолжала поворачиваться к нему, и, приблизившись, наши губы соприкоснулись.
Нам нужно было многое наверстать. Семь лет.
И было ясно, что у нас обоих на уме одно и то же.
Отчаянно, даже жадно, хватая ртами, водя языками, натыкаясь руками друг на друга, я сорвала его футболку через голову, а затем дернула за ремень. Грей принялся расстегивать молнию, а я двинулась вниз, снимая с него ботинки, носки, стягивая за штанины джинсы.
И вот он оказался обнажен, великолепен и тверд, тверд везде. Он откатился от меня и, вжух! Мои трусики исчезли, вжух! Ночнушка исчезла, и тут мы набросились друг на друга, возбужденные, почти обезумевшие, будто один из нас мог раствориться в воздухе, и у нас был только этот момент.
Пальцы Грея оказались у меня между ног, заставляя всхлипнуть ему в рот, а моя рука, ласкающая его член, заставляла его стонать в мой. Грей задвигался.
Он приподнялся, рывком утягивая меня за собой. Усадил на себя, мои ноги раздвинулись, оседлав его бедра, его рука обвилась вокруг моей талии, и он потянул меня на себя, наполняя.
Грей внутри меня, наполнял, соединялся со мной.
Да.
Я вцепилась в его волосы, сжимая кулаки, уронила голову, врезавшись лбом в его лоб, и начала двигаться. Вверх, вниз, снова и снова, с тем же отчаянием, охватившим нас обоих с самого начала. Я прижалась к его губам поцелуем, наше дыхание смешалось. Я продолжала двигаться, как и мой рот, приоткрыв губы, кончиком языка скользнула вниз по его щеке, вдоль челюсти.
Боже, мне нравился его вкус.
Всегда нравился.
Грей скользнул руками вверх по моей спине, собирая волосы в кулаки, удерживая их у шеи, он крепко меня обнимал, пока я продолжала на нем скакать.
У меня не заняло много времени, чтобы кончить, прошло более семи лет, волна удовольствия накрыла меня стремительно, и я выдохнула:
— Грей.
Он услышал, знал, что сейчас произойдет, и опрокинул меня. Я приземлилась на спину, а Грей продолжал толкаться, и, когда яркий, жгучий, прекрасный вихрь пронесся сквозь меня, набросился на мои губы, и я простонала оргазм ему в рот. Обе его руки подхватили меня под колени, дернули вверх, и, все еще мяукая от восхитительного послевкусия оргазма, я продолжала принимать его, покачивая бедрами, чтобы взять больше, дать ему больше. Он уткнулся лицом мне в шею, кряхтя при каждом толчке, крепко стискивая мои колени, и я знала, что он близко.