— Малыш, я хочу тебя видеть, — прошептала я, и он поднял голову.

Я потянулась к его руке, взяла ее, он переплел наши пальцы и прижал ее к кровати рядом со мной, продолжая входить в меня.

— Я скучала по тебе, — продолжала шептать я, наблюдая за его лицом, упиваясь его красотой. — Как же сильно я скучал по тебе, Грей.

Он не сводил с меня глаз и продолжал двигаться, шепча в ответ со стоном:

— Моя прекрасная Айви.

— Я скучала по тебе, милый.

И он отдался мне. Войдя глубоко, откинул голову назад, затем уронил ее вперед, его лоб прижался к моему лбу, и я наблюдала, как по его лицу разбегается удовольствие, пока его бедра снова, снова, снова, снова и в последний раз вбивались в меня, прежде чем замереть на месте, и Грей всем весом обрушился на меня.

Почувствовав, что его оргазм стихает, я снова прошептала:

— Я скучала по тебе.

Грей закрыл глаза, а затем наклонил голову и поцеловал, влажно, глубоко, да, Боже, да, я скучала по нему.

Его губы соскользнули к моей челюсти, уху, вниз, и он потерся носом о шею, отпустив мою ногу, которую все еще удерживал под колено. Я сдвинула ноги вниз, обхватывая его ими, свободной рукой Грей погрузился в мои волосы и переместил наши сцепленные руки к своей груди, зажимая их между нами.

Наконец он поднял голову, но не посмотрел на меня. Он перевел взгляд к моим волосам, и я наблюдала, как он следит за своими движениями, чувствуя, как перебирает их, будто укладывает веером поверх одеяла.

Он не торопился; выражение его лица поглотило меня, затем его глаза встретились с моими.

— Ты их не стригла, — тихо заметил он.

— Никогда, — подтвердила я.

— Теперь они длиннее.

Да. Намного длиннее.

— Да.

Он пристально смотрел на меня, и я увидела, как что-то вспыхнуло в его глазах, больше боли, но и понимания тоже.

— Ты сделала это для меня.

Да. Я никогда не стригла волосы, разве что только чуть подравнивала кончики, и делала это для него.

— Да, — прошептала я.

— Находясь в разлуке, зная, что это для меня значит, ты не стриглась ради меня.

Я сжала губы. Его голос звучал грубо, хрипло, в нем слышалась мука, будто слова приходилось выдавливать с силой.

— Бл*дь, Айви, — прошептал он.

Я закрыла глаза и приподняла голову, утыкаясь лицом ему в шею.

Он сжал мою руку, и я почувствовала, как он повернул голову, говоря мне на ухо:

— Сейчас я оставлю тебя в покое, куколка. Тебе нужно снова надеть свою милую ночнушку. Нам есть о чем поговорить, и я хочу, чтобы при этом ты не чувствовала себя уязвимой. Хорошо?

Я сделала дрожащий вдох, кивнула, прижавшись лицом к его шее, затем он мягко выскользнул, скатился с меня и потянул за собой. Не выпуская из объятий, слез с кровати и поставил меня на пол в кольце своих рук, но не отпустил.

Я запрокинула голову назад и взглянула на него, увидев, что он пристально смотрит на меня.

— Ты также должна знать, я хочу, чтобы ты снова надела эту ночнушку и эти трусики, потому что они мне чертовски нравятся.

Затем он ухмыльнулся и подарил мне ямочку.

Мне хватило наносекунды, чтобы сделать выбор. Взглянуть на эту ямочку впервые за много лет, видя, как она делала его суровую мужественность такой чертовски милой, вспоминая, как сильно я ее любила, все еще чувствуя эту любовь и возвращая ее, снова разразиться неконтролируемыми слезами. Или взглянуть на эту ямочку впервые за много лет, стоя голой в его объятиях после того, как он сказал, что все еще меня любит, а потом занялся со мной любовью, сдержаться, и, оставив прошлое позади, двигаться вперед с Греем.

Я выбрала второй вариант.

И поэтому улыбнулась в ответ. Было тяжело, боль рвалась наружу, поэтому моя улыбка дрогнула. Но я справилась.

При виде этого, по его лицу пробежала тень, но он принял то же решение, что и я. Я поняла это по тому, как он опустил голову, коснулся губами моих губ, снова поднял голову и крепко сжал в объятиях.

Затем приказал:

— Одевайся, милая.

Я кивнула, схватила ночнушку и трусики. Натянув ночную через голову, пошла в ванную, привела себя в порядок, надела трусики и вышла.

Телевизор все еще работал, Грей голый по пояс застегивал джинсы, и в ту минуту, когда я вошла в комнату, его глаза остановились на мне.

— Иди ко мне, куколка, — пробормотал он.

Я направилась к нему. Как только я добралась до него, он подхватил меня на руки, как жених невесту, и понес к кровати. Потом мы оказались на ней. Он потратил какое-то время, хватая подушки, чтобы сложить их у изголовья, затем устроился на них, прислонившись головой и плечами, а я прижалась к нему, положив голову ему на грудь, и его грудь — единственное, что я могла видеть.

Боже, неужели я действительно была здесь с Греем?

Чтобы доказать это самой себе, я скользнула рукой по его плоскому животу, и закинула на него ногу, переплетаясь с его ногой.

Да. Он был настоящим. Я была здесь с Греем.

— Ты считаешь странным, что я сплю со своим липовым парнем-геем?

Это была я. Высказалась прямо, и на секунду мне захотелось, чтобы у меня хватило сил взять слова обратно, но потом почувствовала, как тело Грея задрожало, и я поняла, что он смеется.

Подняв голову, чтобы посмотреть на его лицо, я снова увидела ямочку.

Проклятье, мне чертовски нравилась эта ямочка.

И Грей, определенно, смеялся.

Это мне тоже нравилось.

Затем он ответил:

— Ага.

Я уставилась на него, пока до меня доходило, что я сморозила.

— Да. Это странно, что я сплю со своим липовым парнем-геем.

Тело Грея начало трястись сильнее, и голос тоже дрожал, когда он повторил:

— Ага.

Ну, здорово.

Он обнял меня крепче, слегка подтянув вверх так, что мое лицо приблизилось к его все еще улыбающемуся лицу.

Затем сказал:

— Такая хрень может быть странной для человека из Мустанга, штат Колорадо, но, вероятно, в порядке вещей в Вегасе. Думается, для Вегаса нет ничего такого, что могло бы казаться странным.

Я долго прожила в Вегасе, поэтому знала, что он совершенно прав.

Грей еще не закончил.

— И он любит тебя почти так же сильно, как люблю тебя я. А ты любишь его. Я понимаю его игру, и по тому, как ты его любишь, понимаю, почему ты сделала ему такой подарок. Ты тоже получаешь что-то от этого, и по тому, как он тебя любит, я знаю, почему ты так поступаешь. Когда любишь кого-то, делаешь подобное дерьмо, и это, Айви, не странно.

Ладно, хорошо, что эти семь лет не изменили того факта, что Грейсон Коди был понимающим, щедрым, добрым и любящим.

Сказанное им дальше, доказало, что эти семь лет не изменили того факта, что Грейсон Коди был серьезным мачо-ковбоем с ранчо.

И я понял это, когда с его лица исчезло всякое веселье, оно стало серьезным, его рука напряглась, и он заявил:

— Тем не менее, это дерьмо прекратилось около получаса назад.

— Я поняла, — прошептала я.

— Хорошо, — прошептал он в ответ.

Настоящий мачо-ковбой с ранчо.

И хоть меня это убивало, но я чувствовала, что справедливо честно его предупредить.

— Знаешь, прошло много времени. Я изменилась. Я не та Айви, которую ты знал. Увидев меня в ту ночь в Вегасе, ты был прав, я тверда, как сталь. Я больше не слабая.

Именно тогда он подарил мне Грейсона Коди, по которому я скучала больше всего.

Крепко сжав меня в объятиях, его тело сильно затряслось, и Грей расхохотался.

Я наблюдала за этим. Мне это нравилось. Мне нравилось это не меньше, чем всегда, но я не смеялась, потому что была смертельно серьезна.

Посмотрев на меня сверху вниз, Грей увидел мое серьезное лицо и подтянул еще выше по своей груди, так что мы смотрели друг другу в глаза, но он все равно продолжал посмеиваться.

Затем пробормотал:

— Чушь собачья.

— Это правда, — возразила я.

Он продолжал ухмыляться и, бормоча, повторил:

— Чушь собачья.

Моя рука обвилась вокруг его шеи, и я прошептала:

— Нет, серьезно, Грей, это правда.

Улыбка Грея исчезла, и он тоже стал серьезным.

— Они приехали ко мне, оба.

— Кто?

— Твой липовый парень-гей и тот черный здоровяк. Они приехали ко мне.

Я моргнула, затем прошептала:

— Что?

— Ключ-карта? — подсказал он, и, поняв о чем речь, я замерла. — Ее дал мне он.

Грей поднял руку, скользнув пальцами мне в волосы, и удерживая их там, продолжил:

— Айви, он рассказал мне о тебе все, абсолютно все. Они приехали оба, но это твой липовый парень выложил все. Эти мужчины сделают для тебя все, что угодно. Ради тебя они прошли бы сквозь огонь. Будь ты тверда, как сталь, этим парням было бы наплевать на тебя, не важно, кто они, чем занимаются, где живут, чему, несомненно, стали свидетелями. Будь ты тверда, как сталь; ты бы не ответила на звонки Джейни, не притащила бы сюда свою задницу и не решала бы мои проблемы. Тебе было бы насрать, где живет бабушка. Думай ты, что я заменил тебя спустя три месяца, ты не спасала бы мою землю. Думай ты, что все в Мустанге считают тебя дрянью, ты не стала бы защищать их наследие. Ты не твердая, как сталь, Айви. Ты — просто Айви.

— Заткнись, иначе я заплачу, — огрызнулась я, борясь со слезами, и Грей снова расхохотался, обхватил меня обеими руками, крепче прижав к себе. — Грей! Я не шучу!

— Куколка, — сказал он сквозь продолжающийся смех, — женщины, которые тверды, как сталь, не плачут на ровном месте, и пусть за эти семь лет я провел с тобой не так много времени, но все это время ты плакала.

Это было правдой.

Дерьмо.

— Ты еще увидишь, какая я жесткая, когда Лэш и Брут вернутся, и я надеру им задницы.

На лице Грея появилось такое нежное выражение, по которому я тоже чертовски сильно скучала, и он прошептал:

— Надерешь, не сомневаюсь, но ты предана им также, как и они тебе, и ты знаешь, что они поступили так ради тебя, и ты всего лишь устроишь шоу, и они все поймут.

Он был прав.

Я решила сменить тему, не на лучшую, но все же.

Поэтому, поколебавшись, спросила:

— Что Лэш тебе рассказал?

— Все.

Великолепно.

К сожалению, мне нужны были подробности.

— Что значит «все»?

— Что он в курсе, что ты мне о нем рассказала, — не колеблясь ответил Грей. — Что приняла близко к сердцу то дерьмо, что я вывалил, когда разозлился, увидев тебя на сцене, и мне нужно разобраться с этим, иначе я снова тебя потеряю. Что твоя мать облажалась, что случилось с тобой и твоим братом, отчего вы ступили на кривую дорожку, как брат оберегал тебя, что объясняло твою преданность ему, о чем я был рад узнать, дорогая, потому что, независимо от того, сколько я раздумывал над этим вопросом, а на это у меня ушло чертовски много времени, так и не понял причины. И последнее, не важно, что ты творила на той сцене, для тебя я был единственным.