О, Боже, да.

О, Боже, да.

— Грей, — выдохнула я.

Мне нравилось, когда он так делал. Нравилось семь лет назад, как и три с половиной недели назад.

Он скользнул рукой между моих ног, нежно раскрывая меня пальцами, хлестнул языком по моей трепещущей плоти, а затем глубоко всосал.

— Грей, — всхлипнула я, звук вышел глубоким, гортанным, главным образом потому, что через полсекунды после того, как я произнесла его имя, он заставил меня кончить.

Все еще купаясь на волнах оргазма, я ошеломленно открыла глаза, почувствовав, как его рот покинул меня, как меня подхватили под колени, а затем его руки оказались на моих бедрах, притягивая на себя.

Затем Грей оказался глубоко внутри меня, пульсируя.

Все еще витая высоко, но уже спускаясь, я смотрела на его красивое, возбужденное лицо, как его пылающий взгляд наблюдал за мной, когда он входил в меня с такой силой, что с каждым толчком мое тело дергалось, его пальцы впивались мне в бедра, притягивая к себе, когда он совершал выпады.

Мои тело двигалось, напрягаясь, приподнимаясь. Я хотела приблизиться к нему, прикоснуться, прижаться, поцеловать, но он погрузился глубоко, сделал круговое движение бедрами и прорычал приказ:

— Лежи спокойно, Айви. Я хочу видеть твои волосы, рассыпавшиеся по моей кровати, тебя в моей постели и себя в тебе.

Я инстинктивно напрягла ноги в его хватке, когда при его словах меня пронзила еще одна волна жара и прошептала: «Хорошо», — и расслабилась в ответ.

Потом я смотрела, как мой мужчина трахает меня.

И мне нравилось смотреть.

О Боже, это было горячо.

— Пальцы между ног, детка, — тихо пробормотал Грей хриплым голосом.

Я сделала, как мне было велено, и как только я выполнила приказ, моя шея выгнулась, голова откинулась на кровать, а глаза закрылись.

Да, это было горячо.

— Айви, смотри на меня, — пророкотал Грей, и это потребовало усилий. Мне это нравилось. Нравилось быть в его комнате, в его постели, открытой для него, чувствовать, как он входит в меня, знать, что он наблюдает, как я трогаю себя, когда он меня трахает. Мне это очень нравилось.

Но ради него я посмотрела ему в глаза, и от горячего, темного взгляда по моему телу пробежала дрожь.

Должно быть, ему тоже понравилось то, что он увидел, потому что его пальцы глубже впились в мою плоть, и он сильнее притянул меня к себе, погружаясь все быстрее и глубже.

О Боже, о да. О Боже, о да.

Это было горячо.

— Грей, — выдохнула я, а затем кончила снова, сильнее, интенсивнее, подавляюще. Так сильно, что не почувствовала, как он отпустил мои колени, или как навалился на меня всем весом, или как уткнулся лицом мне в шею, пока я не начала спускаться на землю.

Я обвила его руками и ногами, а затем его бедра начали дергаться такими знакомыми движениями.

— Милый, отдайся мне, — прошептала я, он поднял голову, входя глубоко, и замирая, и я смотрела, как он отдавался мне.

Кончив, Грей снова уткнулся лицом мне в шею. Одна моя нога соскользнула вниз, обвиваясь вокруг его бедра, другая опустилась на кровать, но прижалась внутренней стороной бедра к его бедру. Я обводила контуры его спины, чувствуя кожу, мышцы, тепло и запоминая это, как запоминала его вес, член, все еще находящийся внутри меня, его запах.

Боже, как хорошо от него пахло. Я забыла об этом. От него пахло воздухом и мужчиной.

Он повернул голову и, приблизившись губами к моему уху, прошептал:

— Добро пожаловать обратно в Мустанг, куколка.

Я моргнула, глядя в потолок. Потом расхохоталась.

Он поднял голову, и его смеющиеся глаза уставились на меня, к счастью для меня, его губы тоже ухмылялись, так что мне досталась ямочка.

Я сдержала веселье и заметила:

— Надеюсь, ты не всех так приветствуешь в Мустанге, дорогой, а только меня.

Его улыбка слегка померкла, он опустил голову, касаясь моих губ поцелуем, прежде чем отстраниться и тихо сказать:

— Только тебя, Айви.

Только меня. Весь он был только для меня.

Я вздохнула.

Потом улыбнулась.

Взгляд Грея поймал мою улыбку, он посмотрел на меня и мягко приказал:

— Скажи, что любишь меня, Айви.

Я расслабилась под ним и прошептала:

— Я люблю тебя, Грей.

— Добро пожаловать домой, куколка.

Подняв руку, я обхватить его челюсть, и мои губы прошептали:

— Спасибо, малыш.

Его взгляд затуманился, прежде чем он снова подарил мне ямочку.

*****

Шесть часов спустя...

Освежив макияж, побрызгавшись духами, пробежав пальцами по волосам и снова облачившись в приталенный, сказочный черный сарафан с завязками на шее и черные босоножки на шпильках, я, держась за руку Грея, спускалась с крыльца.

И старалась не задыхаться.

Потому что сегодня была пятница.

А поскольку была пятница, мы направлялись к его грузовику, чтобы поехать в город на стейки Центра ветеранов.

Я не была к этому готова.

Совершенно.

— Может, мне стоит переодеться, — предложила я, когда Грей вел нас вниз по ступенькам крыльца.

— Дорогая, ты прекрасно выглядишь, — ответил Грей, сжимая мою руку, по пути к грузовику.

Проржавевшая развалина все приближалась по мере того, как мое беспокойство росло все больше и больше.

— Мне нужно распаковать кучу вещей. Вероятно, стоит начать с этого, — попыталась я.

— Айви, ты не работаешь. У тебя достаточно времени, чтобы распаковать вещи, — заметил Грей, провожая меня к пассажирской стороне грузовика.

Ладно, черт.

Ладно, черт.

Я не хотела встречаться с жителями Мустанга лицом к лицу, не сейчас. Они знали, что я танцую в бурлеск-шоу. Знали, что я спала с крутым парнем, и они никогда не узнают, что он гей. Эти люди ходили в церковь. Их жизнь крутилась вокруг маленького городка. Они не были повидавшими виды, закаленными жителями Вегаса.

Они бы подумали обо мне невесть что.

Они уже обо мне так думали.

Я это знала.

Мне бы удалось справиться с этим, если бы у меня было время подготовиться. Но целый день занимаясь сексом с Греем, прервавшись, только, чтобы перекусить сэндвичами с индейкой и сыром, и пошептаться, пока лежали голыми в постели, переплетясь ногами, держась за руки и касаясь губами в легких поцелуях, не подготовили меня к обеду в Центре ветеранов, где соберется почти весь Мустанг.

Дерьмо.

Грей остановил меня у пассажирской дверцы грузовика, открыл ее, и она громко заскрипела. Мои мысли о том, что все в Мустанге осуждают меня, улетучились, и я взглянула на дверцу.

Мои губы медленно расплылись в улыбке.

— Залезай, милая, — пробормотал Грей, и я посмотрела на него.

— Грузовик тот же? — тихо спросила я, и он сосредоточился на мне.

Затем ухмыльнулся.

Боже, эта ухмылка. Столько всего происходило, но от одной этой ухмылки на душе становилось легко.

— Он на ходу, так что, да, — ответил Грей.

— Сколько тебе приходится над ним работать, чтобы он был на ходу?

— Куколка, он американского производства, так что не так уж и много.

Он лгал. Эта консервная банка ездила на одних лишь молитвах.

Не важно.

— Грей, ему лет двадцать.

— Ему пятнадцать, Айви.

Я почувствовала, как мои брови сошлись на переносице, и спросила:

— Пятнадцать?

Его губы дрогнули, и он ответил:

— Да.

— Выглядит старше, — пробормотала я.

— Залезай, Айви.

— Намного старше.

— Айви, залезай.

— Намного, намного старше.

Грей расхохотался, обнял меня за талию, притянул к себе и поцеловал, крепко и с закрытыми губами.

Затем поднял голову и приказал:

— Залезай... Айви.

— Ладно, ладно, — пробормотала я, повернулась и забралась внутрь.

С громким скрипом Грей захлопнул дверцу.

Я снова улыбнулась.

Затем осмотрела салон.

Обертки от шоколадных батончиков. Обертки от жевательной резинки. Пакеты из-под чипсов. Квитанции. Пустые банки из-под содовой. Открытая пепельница наполнена до краев мелочью, которая вываливалась из нее, следовательно, тоже была на полу.

Дверца Грея громко скрипнула, он уселся на место, затем с тем же громким скрипом захлопнул ее.

Он завел старушку, дал задний ход, и мы уже ехали по переулку, когда я спросила: — Ты прибирался в старушке с тех пор, как я уехала?

— В старушке?

— В твоем грузовике.

— Ясно, — пробормотал он, я посмотрела на его профиль, увидев, что Грей ухмыляется. Затем он ответил: — Возможно.

— Судя по увиденному, не уверена, что ты говоришь правду.

Грей взглянул на меня, затем снова на лобовое стекло и ответил:

— Айви, я парень. Это грузовик. При чем не новый. Даже не пятилетней давности. Этому грузовику пятнадцать лет. Я в принципе не прибираюсь и, определенно, не делаю этого в пятнадцатилетнем грузовике.

— Грей, теперь в твоем грузовике часто будет ездить классная, хотя и бывшая танцовщица, — напомнила я.

— Хорошо, тогда ты можешь здесь прибраться, — ответил Грей, и я хихикнула.

Когда Грей свернул на дорогу к Мустангу, я взглянула в лобовое стекло.

— Итак, если ты не прибираешься, значит, после отъезда миссис Коди Мейси все равно приходит убирать твой дом?

— Да, каждые две недели.

— Это странно, Грей, — тихо заметила я.

— Почему?

— Ну, ты взрослый мужчина, и у тебя есть руки и ноги, все пальцы на месте. Не говоря уже о том, что твои дяди — придурки, а она замужем за одним из них.

— Да. Но они не приходят и не убирают мой дом. Мэйси не относится к придуркам. А также знает, что два года назад я посадил кучу деревьев, завел еще больше лошадей и у меня чертовски много проблем. Так что я был занят, и одна из проблем, которой мне не нужно заниматься, — это уборка дома. Круто, что она это делает, и я ей благодарен. Хотя... — Я повернула голову, увидев, что он сделал то же самое, с ухмылкой взглянув на меня, прежде чем повернуться к дороге. — Она больше не оставляет цветов.

— Ну, хоть это радует, — пробормотала я, и Грей усмехнулся.

— Кстати, — заметила я после того, как его смешок стих, — ты оставляешь пепельницу с мелочью открытой, тем самым практически умоляя кого-нибудь взломать эту развалину.

— Если им хочется поднапрячься ради четырех с лишним доллара мелочи, ради Бога.

Вот и все.