Эти документы я так же отправил по засекреченной электронной почте в академию, и так же получил одобрение.

Во время моих приключений на лидирующем предприятии ВПК округа, коллектив революционеров в составе «настоящий полковник с Борисом» перетряхнули руководство штаба армии. Разумеется, нам помогали пятеро спецназовцев, разумеется, незаметно и тихо. Наивно было бы думать, что развороченное осиное гнездо не попробует атаковать и отомстить «людям из центра». В который уж раз пришлось удивиться, насколько необычные люди несут службу в столь специфических войсках. Вот так посмотришь на одного из них, отвернешься — и всё, ты уже не можешь вспомнить, как он выглядит и какое у него лицо, — никаких особых примет. Подобные лица носят сотни тысяч мужчин. И одеты они скромно, во все серенькое, неброское. И мышцы у них не как у голливудских суперагентов, а вполне обычные. Только у каждого по два высших образования, знание трех иностранных языков в совершенстве и еще трех, чтобы понимать, о чем говорит супостат. А еще стреляют по-снайперски из всех видов оружия и… много чего еще умеют и знают.

Среди приданных нам спецназовцев мелькнули два знакомых лица. При встрече я подал знак, что узнал. Они же со мной вместе стреляли на военном полигоне, прыгали на ходу из бронетранспортера и вертолета, снижались на стреляющую землю с парашютом. Я им почти незаметно кивнул, но внешне ничем не приметные ребята никак внешне не отреагировали. Нельзя, или я их принял за других?.. Неважно. Главное то, что они отследили всю цепочку военных преступников, бандитов и коррупционеров — и незаметно, без помпы, шума и криков удалили с нашего поля боя, с глаз долой. И все-таки, эти двое, которые мне показались знакомыми, — они это или не они?..

— Отсюда есть пошла Русская армия, и стала бысть! — изрек полковник Рокотов на прощанье, поднимая фужер с шампанским в заведении, что под нашим номером в течение долгих дней отвлекало нас от дел соблазнительными ароматами, музыкой и блистательными дамами. Кстати, о дамах… нет, лучше попозже. Да и наш дорогой полковник уже далеко не полковник, а генерал. — И всего-то нужно убрать мусор и помочь живой идее развернуться в полную силу молодых сердец.

— Да вы поэт, генерал! — как всегда с иронией воскликнул Боря, размахивая в такт музыке куриной коленкой термоядерной прожарки.

— И это еще раз подтверждает нашу правоту, друзья! Ибо сказано: сделай хотя бы один шаг к Свету, и осияет Он жизнь твою пречудными дарами!

— Простите, генерал, — изумленно спросил Борис, — а сии глаголы откуда бысть?

— Отсюда, Борька! — Он ткнул пальцем в орден на груди его широкой, под которым ритмично билось сердце русского воина.

— А сия золотая звезда «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР», — не унимался Боря, — откуда бысть?

— Да так, — неожиданно смутился генерал, — это была спецоперация, вроде нынешней, только за границей, и еще более скоротечная. Двое суток работы, руины штаба неприятеля, с полтысячи испарившихся духов — а мы все в белом. Примерно так…

— И когда вы только всё успеваете, мой генерал? — пришла очередь удивиться мне.

— Про верблюда и мудрого караванщика слыхал? — таинственно прошептал сосед.

— Конечно, — кивнул я, вспомнив ворчание академика. — А за верблюда благодарить приходилось?

— А как же! Учитывая, что так оно и есть.

Обратно неслись на «мерседесе» в традиционных рассуждениях о женщинах.

— И как мы только выдержали такой соблазн! — оглушающе шептал мне на ухо Боря. — Нет, но ты видел, какие там дамы водятся! А как они смотрели на нас! Особенно на тебя… А мы, как кремень! Как уральский утес!

— Что это ты вдруг разошелся? — невозмутимо отвечал я. — Забыл, как я трижды удерживал тебя в номере, чтобы ты не «заглянул» к соседкам по коридору?

— Спасибо тебе, конечно, — скрипнул зубами друг. — Только я и без твоего занудства справился бы. Наверное… Мне так кажется…

— Ладно, еще четыре часа, и ты обнимешь боевую подругу, — успокаивал я.

— В том-то всё и дело, что даже обнять ее родичи не позволяют. Как только расстояние между нами сокращается — они тут как тут! «А не желает ли дорогой гость чаю с пирожком? Между прочим, Дина сама пекла!»

— Ну, может быть, как раз это и стимулирует твои самые серьезные намерения! Ты девушке предложение делал?

— Делать нечего! — Ударил он по дверце кулаком. — Представляешь, какими они станут после свадьбы? Что они нам устроят! Это же концлагерь какой-то! И самое ужасное, что Дина всегда на их стороне.

— Всё правильно, — согласился я почти серьезно. — Ты вон, то появляешься, то исчезаешь в каких-то спецоперациях, а папа с мамой всегда рядом, они не сбегут.

— Ты издеваешься! — воскликнул друг. — Ты на стороне этих сатрапов!

— Конечно, — кивнул я, по-прежнему с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. — А пройдет время, родишь дитя и сам таким станешь, если не сатрапее… Ты еще не раз поблагодаришь тещу с тестем за то, что они Дину тебе представили в таком чистом виде. Уверен, что и фату на венчание дева наденет без страха и упрека.

— Гм… гм… — вздохнул Боря, почесав огромный лоб. — А ведь ты прав. Нет, конечно, не совсем прав, но в целом… — И замолчал до самого дома, позволив и мне обдумать свою семейную ситуацию. А ведь и у меня были те же трудности.

4

— Представляешь, Вика, а ведь это наше первое свидание, — сказал я, сам удивившись открытию.

— А ведь точно! — отпрянула она от меня, прихватив пальцами камешек и запустив его по волне. — Опять не получилось, как у тебя. И что характерно, прошли с тобой огни и воды, и даже ни разу не поцеловались, в щечку. Прям как дети!

— А мне нравится!

— Да и мне тоже! Просто удивительно. Будто я уже не я, а новый человек.

Теплым вечером сидели мы на пустом пляже. С огромным трудом удалось вырвать из железных рук сурового руководства краткий отпуск. Здесь на юге дотлевал бархатный сезон. Перед нашим прилетом закончился продолжительный шторм, разогнавший и без того редких отдыхающих. Вышло по-прежнему жаркое солнце, наступили благодатные деньки. Мы целыми днями гуляли по набережной, заглядывали в парк, платили в кассу какие-то небольшие деньги, для нас запускали колесо обозрения, для нас расчехляли ружья в тире, катали на моторной яхте, жарили на углях шашлык и форель, возили на такси по всему побережью. Только купаться пока мы остерегались — вода после шторма обжигала ледяным холодом.

Вика рассказывала о своей практике в аналитическом центре одной весьма солидной организации, я — о своей миссии, впрочем, сжато и схематично, что Вику раздражало:

— Я же тебе всё рассказываю. — дулась она, заглядывая мне в лицо. — Почему же ты ведешь себя как на допросе? Ты мне не доверяешь?

— Почему, доверяю, наверное, — тушевался я, отворачиваясь. — Только надо мной висит меч секретки. Ты уж прости, родная, только знаешь, видимо, эта стена, между нами, надолго. — Тут я улыбался, брал ее за руку и задушевно шептал: — Но это не касается наших личных отношений. Мы с тобой близки как никогда. Именно совместные операции по спасению родных сблизили нас. Спаяли, говоря высоким штилем.

Вика сидела отвернувшись, но по щеке нет-нет, да пробегала улыбка. Так, еще чуть-чуть, еще одна точная фраза и она повернется и засмеется.

— Не обижайся, пожалуйста, — шептал я, поглаживая плечико, она капризно выдергивала весьма загорелую часть тела. — И когда только успела так загореть-то! Пока я на северах просиживал в пыльных кабинетах? И мечтал о тебе…

— Правда, что ли? — повернула она улыбающееся лицо, кстати тоже загорелое.

— Истинная! — Складывал я ладони в умоляющем жесте индийских влюбленных из болливудских мелодрам. — Иначе чтобы я здесь делал. С тобой. Такой надутой, как мышь лабораторная. Такой капризной девчонкой… Когда стоит мне протянуть руку, как на нее сядет целая стая птичек.

— Эй-эй-эй, каких еще птичек? — Улыбалась она уже во все тридцать два зубика, ровных и белых. Надо будет поинтересоваться, где такие делают, а то я совсем за делами запустил себя. — Вот ужо я им крылышки-то повыдергиваю!

— Слушай, любимая, может тебе охладиться? Давай искупаемся, наконец!

— Нет-нет-нет! — заскулила она, поглядывая на воду, как на врага.

— Что, так и будешь беречь себя?

— Да, товарищ Юра, берегу себя для Родины! Я еще нужна моей стране!

— Ух ты, какая патриотичка! Уважаю. А не чли ли в Писании, кто будет беречь себя, тот погубит, а кто жалеть себя не станет, тот и победит! Ладно, пойду, окунусь.

Я решительно обнажился, заметив краем глаза предательскую «гусиную кожу» на руках, и с разбегу бросился в воду. Заскользил животом по донным камням, отчаянно размахивая руками, взбивая ногами пену. Ожог от холода прошел, я остановился и оглянулся под водой. Вода была прозрачной и приятной. Водоросли плавно покачивались в такт мелкой волне. Рыбки деловито посверкивали серебристыми боками. На солнечном пятне грелся крошечный краб. Висела у поверхности воды крупная желеобразная медуза, выпустив из-под капюшона ядовитые жгучие нити. Солнечные лучи пронзали зеленоватую толщу, рисуя на камнях и песке причудливые неоновые узоры. Запас кислорода в легких закончился, я всплыл на поверхность, жадно глотнул воздуха и широкими гребками добрался до пенистой кромки воды, встал на ноги и, громко хрустя галькой, добрел до нашего становища. Вика лежала, отвернувшись, разглядывала пустую набережную и шаловливо покачивала кроссовками.

— Ты что же, не пожелала стать свидетелем моего подвига? — удивился я.

— Я лучше по видику фильм ужасов посмотрю — и то меньше страха.

— Какой там страх! Один восторг! И никакого холода. А там, на глубине — такой покой, такая тишина! Нет, капризница, ты что-то постоянно теряешь. И это неправильно. А может тебя окунуть в воду, прямо в одежде? Ну, поорешь малость, повизжишь, ну подумаешь, мокрой курицей домой пойдешь — зато будет о чем вспомнить, о чем детям рассказать.