— …На контрольную по физике!

— Ну да, пока на контрольную… — почему-то взгрустнул Боря. — Кстати, вон твой Дима уже нервничает, головой крутит, не у кого списывать. Пожалеешь его?

— А как же. Да он неплохой парень, только происхождением подкачал, да и влюбился в Дину не вовремя и не к месту.

— Все-таки, скучновато всё это. Тесно как-то.

— Никто тебя сюда не заставлял переходить, из твоей очень специальной школы нерабочей молодежи.

— А бабушка?, а ты?, а наш старичок-академик? — разве не вы это устроили?

— Ну да, — кивнул я, вспомнив троекратный сон. — Мы и устроили. Так что не скучай!

После уроков я плелся за Розой в комплекте с её свежим бойфрендом, тупо вожделея одну и испепеляя взором другого. В такие минуты я себя ненавидел. Но оторвать взгляда от возлюбленной не мог. Она так прекрасна!.. А походка, а эта длинная шея в светлых прядях, а длинные стройные ноги, а осиная талия, стянутая ремешком из змеиной кожи! Наконец, моё гормональное безумие прервал Борис, догнавший меня как раз в тот миг, когда парочка скрылась за углом дома, а я было собрался идти туда же.

— Ну что, удалось тебя спасти? — Шлепнул меня по плечу бдительный друг. — …От позора мелочных обид… Юрка, это же неприлично, в конце концов. Очнись!

— Ага, посмотрю, как ты очнешься от созерцания Дины, — проворчал я, опустив глаза.

— Вот почему хочу внести в повестку дня предложение, — бодро отрапортовал Борис, подняв согнутую руку, как первоклассник, которому срочно захотелось в туалет.

— Вноси, зануда, — съязвил я, почувствовав облегчение. Все-таки хороший он парень.

— Итак, слушай и не говори, что не слышал! — снова до обидного бодро сказал Борис, подражая королевскому глашатаю. — Ты как-то признался, что слова твоей мудрой бабушки записываешь в блокнот.

— Да, записываю. И да — в блокнот. А причем тут наши дамы?

— А вот причем. Чтобы разорвать сети, в которые они нас поймали, необходимо нечто очень сильное. Понимаешь?

— Догадываюсь.

— А что может быть сильней, чем разгадывание вековой мудрости, носителем которой и является твоя старушка. Ну что, начнем грызть базальт истинной науки? Не той, которую нам втюхивают в школе… А истинной!..

— Ладно, сиди тут, а я сбегаю домой и принесу записи.

И трусцой поспешил домой.

— Знаешь, Юра, что я придумал, пока ты едва плелся домой и обратно? Вон там, за углом, есть офис, зашел как-то и увидел там огромный ксерокс. За небольшую мзду офисные трудяги работают на вынос. Пойдем, я сниму копию, будем изучать и обмениваться идеями в телефонном режиме. Ну и лично, при встрече, конечно. Но сначала нужно прочесть и вникнуть. Согласен?

— Да, конечно, — кивнул я. — Это и меня заставит вплотную заняться… Как ты сказал? Истинной наукой? А ведь и вправду, мне эти физики-химии-математики уже надоели. Я их учебники еще летом на балконе от нечего делать проштудировал. А сейчас просто отсиживаю повинность. Правильно ты сказал — скукота. А тут, — я постучал пальцем по блокноту, — есть, нечто очень важное и… таинственное. Я уже чувствую себя исследователем.

— Уже?

— Погоди, погоди! Вот, пошло, пошло — есть, почувствовал!

4

Как предупреждала бабушка, каждое доброе дело просто обязано сопровождаться искушениями. Поэтому мы с Борисом, предупрежденные, а значит, подготовленные к разнообразным негативам, приняли их на удивление спокойно. Всё дело в том, что наши отцы одновременно решили вдруг заняться нашим воспитанием.

…За окном разворачивалась дивная картина. Над черной контурной линией домов на горизонте плыла, завихряясь, апельсиновая река в алых парусах облаков. Небесная синева сверху темнела, оттеняя тающий свет. Там и тут зажигались звезды. Вот и старая знакомая вспыхнула — Вега, что на вершине созвездия Лиры. Той самой, которой Орфей очаровывал земных и подземных современников. Как-то моему другу Диме подарили телескоп. Стоило ему в тихую лунную ночь взглянуть на звездное небо, как он загорелся идеей стать астрономом. Месяца через три изучения звездной россыпи, он пригласил меня и весьма поэтично рассказал о своих ученых изысканиях. Я слушал рассказ о созвездии Лиры, глядя в телескоп, наверное, на всю жизнь запомнив яркое свечение огромной Веги. Казалось, увеличить звезду еще втрое — и можно ослепнуть от мощного белоснежно-голубоватого света.

Сейчас Вега скромно выглядывала из-за пелены полупрозрачных облаков, но когда оказывалась на чистом фиолетовом небесном поле, снова вспыхивала ярко и призывно. Дима, как обычно довольно быстро охладел к телескопу, да и приглашать в гости перестал, но та увеличенная в десятки раз телескопическая Вега запомнилась. Вот и сейчас звала полюбоваться, подобно красавице: конечно, ты ничтожество, и ничего общего у нас с тобой быть не может, но восхищаться мною ты просто обязан.

— Ну чего ты опять уставился в окно, будто меня нет, — проворчал отец.

— Так ведь красиво! — медленно произнес я, показывая рукой на закат солнца за окном.

— Я столько лет ждал, когда ты вырастишь, и мы с тобой по-мужски посидим, выпьем как нормальные люди. Давай, наливай!

И я послушно наливал.

— Послушай меня, заслуженного человека, сын, — гундосил пьяненький отец. — Главное в жизни — это деньги и уважение начальства. Будут деньги, сможешь купить, что душа пожелает. Будет уважение, будешь на хорошем счету, будешь получать премию, бесплатную квартиру, машину.

Заглядывала на кухню мама, вернувшаяся с работы, но увидев мужское застолье в разгаре, наличие закуски на столе, уходила в жилые недра. А мы с отцом пили и пили, приканчивая вторую бутылку.

— Знаешь что, — продолжал отец, — брось ты эти свои книги, науки и всю эту дребедень. Ничего этого тебе в жизни не пригодится. Стань, как я, простым работягой. У нас, знаешь ли, собственная гордость — на буржуев смотрим свысока. Наливай!

В доме напротив, что под номером три, на седьмом этаже, в это самое время протекал следующий серьезный мужской разговор:

— Что такое сталь? А, сынок?

— Сталь — это металл, — устало отвечал Борис.

— …И почему она важна в оружейном строении? Все просто: сталь — это чугун с таким количеством углерода, который позволит его закаливание — но не слишком много, так как это делает будущий сплав хрупким. У стали нет пор, она состоит из кристаллов. Форма, размер и положение этих кристаллов определяют их механические параметры. Кристаллы стали имеют размер и формы, а также имеют свои названия: аустенит, мартенсит, цементит (карбид железа) и феррит. Это же звучит, как песня, как гимн! Понял?

— Конечно, понял. Что тут непонятного.

— Ты подлей, а то бокалы пусты, а это неправильно. Не так уж часто мы с тобой сидим по-мужски. Работа, сынок, она у мужчин главное.

— Поэтому мама от нас ушла и уехала за границу с дипломатом?

— Знаешь, сынок, ты маму не обвиняй! — Отец качал кулаком с отторгнутым указательным пальцем, пытаясь акцентировать важность темы. — Просто ей с ним лучше. Сам посуди: у меня работа, у тебя учеба, а у нее — дипломат с его загранкой. Как говорится, каждому — его. И все при деле. Вполне логично.

Борис вполуха слушал отца, отпивал из бокала марочный коньяк и смотрел за окно.

Там разворачивалась дивная картина. Над черной контурной линией домов на горизонте плыла, завихряясь, апельсиновая река в алых парусах облаков. Небесная синева сверху темнела, оттеняя тающий свет. Там и тут зажигались звезды. Вот и старая знакомая вспыхнула — Вега на вершине созвездия Лиры. Той самой, которой Орфей очаровывал земных и подземных современников. Как-то отцу на работе подарили телескоп. Стоило Борису в тихую лунную ночь взглянуть на звездное небо, как он загорелся идеей стать астрономом. Месяца три он изучал звездную россыпь. Часами разглядывал созвездие Лиры, глядя в телескоп, наверное, на всю жизнь запомнив яркое свечение огромной Веги, второй по яркости звезды в северном полушарии. Казалось, увеличить телескопом звезду еще втрое — и можно ослепнуть от ее мощного белоснежно-голубоватого света.

Сейчас Вега скромно выглядывала из-за пелены полупрозрачных облаков, но когда оказывалась на чистом фиолетовом небесном поле, снова вспыхивала ярко и призывно. Отец, занятый производством, довольно быстро охладел к телескопу, да и отдал коллеге. Но детская телескопическая Вега, увеличенная в десятки раз, Борису запомнилась. Вот и сейчас звала полюбоваться, подобно красавице: конечно, ты ничтожество, и ничего общего у нас с тобой быть не может, но восхищаться мною ты просто обязан.

— Понимаешь, сын, еще недавно считали, что процесс пластической деформации заключается в одновременном сдвиге кристаллических плоскостей, одна относительно другой. Это представление не вяжется с большой величиной усилий, необходимых для преодоления атомных связей на плоскостях скольжения. Сейчас общепризнана теория, согласно которой сдвиг происходит не сразу, а последовательными этапами (эстафетно).

— Конечно, эстафетно, — кивал Борис, — ежу понятно.

— Но и это не всё! Ты послушай, послушай! Вокруг дислокаций возникают поля напряжений и образуются площадки облегченного скольжения. Достаточно сравнительно небольшого напряжения, чтобы вызвать на таком участке сдвиг кристаллических плоскостей на одно межатомное расстояние. Этот сдвиг сопровождается соответственным перемещением площадки облегченного скольжения по направлению или против направления действия силы. На новом месте расположения площадки, в свою очередь, происходит сдвиг на одно межатомное расстояние, сопровождаемый новым смещением площадки скольжения…

Отец заметил, что внимание сына поглощено отнюдь не стальными решетками, а тем, что творится за окном. Взглянул туда и он.

— Ну и что тебя там заинтересовало?

— Да вот, не могу понять, зачем нам столько звезд? Как сказано в Библии, луна — для ночного освещения, а звезды — для указания пути страннику. Но мне это кажется слегка упрощенным. Ведь в той же Библии есть слова о том, что Бог создал всего именно столько, сколько необходимо человеку. Ни одной молекулой больше. Но если мы этим звездным изобилием не пользуемся, то для чего миллиарды светил, планет, галактик, большинства которых мы даже увидеть не можем?