– Это что же, батюшка, Игорь живет в нашем городе?

– Он вообще нигде подолгу не живет. Ездит из города в город, из страны в страну, с разными людьми встречается. Так писатель материал для своих книг собирает. Так что, Аня, ходи в храм, не пропуская ни одной службы, вот и встретишься с ним. А я, жив буду, подскажу тебе, если он придет.

– А какой он, батюшка?

– Да в общем-то обычный. Ничего особенного, ничего героического... Правда, есть у него одна особенность. В храме Игорь молится.

– А разве не все мы?..

– Нет, Аня, не все! Из трехсот прихожан в лучшем случае десять молятся, а остальные, кто чем занимаются. Уборщицы-старушки сплетничают и делят между собой батоны, гречку, конфеты с канунника; молодежь пару себе подбирает, семейные детей унимают, чтобы не озорничали; интеллигенция хор слушает, да проповедь обсуждают и вздыхают: какая благодать, ах, ах!… А тех, кто в доме молитвы по-настоящему молятся, – их сразу видно. Они сосредоточены, головы опущены, на то, что творится вокруг, внимания не обращают – прямо по слову преподобного Серафима Саровского. Такие один на один с Богом. Обычно, к подобному состоянию души человек приходит с возрастом, пережив немало скорбей, потеряв друзей…

– Как бы и мне, батюшка научиться вот так?

– Ходи в храм неукоснительно, выполняй молитвенное правило, причащайся на все великие праздники, так потихоньку со временем и научишься.

Опять права оказалась бабушка, из храма они обе вышли как на крыльях. У старушки это вошло в традицию: «в храм ползком, из храма – веселыми ногами», а девушка обрела надежду, на сердце, очищенном огнем покаяния, стояла радость; казалось, вечернюю тьму пронизал рассеянный небесный свет.

В церковной библиотеке оказалась только одна книга Игоря Крюкова, остальные ходили по рукам и, как сказала женщина библиотекарь, еще не факт, что вернут. Автор уже трижды восполнял утрату собственных книг, вполне благодушно улыбаясь: в какой-то мере эти воришки делают писателю комплимент.

Аня держала в подрагивающих руках книгу Игоря Крюкова под названием «Пространство белых риз». Что-то удерживало её от простого движения – раскрыть книгу и приступить к чтению. Она касалась губами имени, названия, словно пытаясь оценить на вкус; она вдыхала запах обложки… К сладковатому аромату ладана примешивались грубоватые запахи табачного дыма, пота, острой еды. А что если там вовсе не то, что я ожидаю? А если меня ждет разочарование? Это было бы горько и больно… Просто открой и начни читать, уговаривала себя Аня. Как всегда, она глубоко вздохнула, медленно выдохнула и решительно открыла книгу, будто дверь в незнакомый дом.

Первая строчка книги выстреливает сразу: «Это непросто – оторвать взор от земли и почувствовать притяжение пространства, одетого в белые ризы. Так же непросто, как и необходимо». На читателя накатывает удивительное чувство близости великой тайны и острая потребность её разгадать, во что бы то ни стало. Дальше слова, одно за другим, вливаются в плавный поток и втягивают сознание читателя в течение мысли, которой сразу доверяешь и позволяешь нести себя по волнам любви, доселе неизведанной, истинной и спасительной. В душе вспыхивают прекрасные образы, рождаются и выплескиваются в океан света, разлитый от горизонта до горизонта. Это все для тебя, ни за что, в дар. Ты понимаешь, что это издавна живет в тебе и просится из глубины наружу, из потайных запасников – в область ежедневного использования. Открываешь в тайниках сердца несметные сокровища, и тебя наполняет сладостное благодарение.

Значит, и ты, мой таинственный Автор, видел картины из Царства Небесного! И для тебя звучали дивные песнопения рая! И у тебя родилась потребность описать великую красоту! Как сказал бы один сказочный персонаж: мы с тобой одной крови.

Унесло прочь страх разочарования, очистился от серых туч небосвод, невидимое Светило разлило по вселенной негасимый свет – и счастье коснулось человеческой души.

Этот духовный подъем помог Ане завершить написание монастырской иконы, которую она «вымучивала» полгода. Правда, и время на живопись у нее сократилось – приходилось посещать лекции, чертить проекты, сдавать зачеты с экзаменами. А так, чтобы настроиться, погрузиться в среду обитания святых – таких благодатных минут становилось все меньше.

Когда-то Назар учил девушку: иконы нельзя писать холодным сердцем, холодной рукой. Только под молитву, только с любовью к Тому, Кто послужил первообразом. Через краски, с помощью каждого крошечного мазка иконописец передает некие таинственные вибрации сердца, полного благодатного света. Святой, образ которого ты создаешь, обязательно помогает в иконописи, но только если ты сам непрестанно взываешь к его содействию. Но и враг человеческий не дремлет, он в каждую малую щель между молитвами вонзает клинок, и часто удар достается не только иконе, но и художнику. Вот почему иконописец после завершения иконы и передачи в храм может заболеть или даже испытать предсмертные страдания. Это нормально. Без искушений добрые дела не делаются.

А они – эти самые искушения – будто сидели в засаде и набрасывались при любом удобном случае, стоило чуть-чуть рассеяться, ослабить молитвенное напряжение, «Енохово хождение пред Богом».

Участвовать в праздновании Дня города Аню пригласил новый директор Художественного училища по фамилии Баблович. Видимо, таким образом он пытался подчистить своё реноме, потому что мнение горожан о нем было хуже некуда. За полгода он потерял двух благодетелей, которые поддерживали юные дарования немалыми финансовыми вливаниями. Чтобы компенсировать утрату, директор сдавал в аренду фирмачам одно за другим помещения училища, именно самые просторные, светлые.

Ввиду сокращения выставочных площадей Анин триптих перекочевал в запасник, под давлением активистов извлечен, вывешен обратно. Но перед самым Днем города триптих, который стал культурной гордостью общественности… Триптих, который жил своей судьбой, раздаривая людям надежду и мистическую радость… Исчез!.. Ане сообщила об этом вездесущая подруга Таня, как всегда ужасным шепотом с выпученными глазами. Только Аня, по давней своей привычке, молча пожала плечами и беззаботно предложила Тане арбуз необычного засола.

– Отличный арбузик! Мама родная! Вот это да! Аж как шампанское пенится! Рецепт напишешь? – смачно хлюпая, громко чавкая, нахваливала угощенье Таня.

Аня, извинившись, занималась акварельной отмывкой проекта «Кафе на 50 посадочных мест». Буквально на глазах черно-белый фасад превращался в живую объемную картинку.

– Здоровская кафешка получается, – комментировала Таня, – если такую построят, я точняком там с парнями тусоваться буду. А что насчет триптиха, Ань? Неужели тебя не бесит, что его стащили?

– Нет, я для себя еще написала, даже лучше.

– Да? Так давай, повесим в художке! Ты о людях тоже подумай, им же нравится.

– Хорошо, сейчас только отмывку закончу, а то не так высохнет, и лист будет испорчен.

Завершив работу над курсовым проектом, Аня спустилась в свой запасник, выбрала последнюю авторскую копию триптиха. В последний раз глянула, байковой тряпочкой вытерла пыль и вынесла пред очи подруги.

– Анечка, да что же это тако-о-ое! – завыла Таня по-бабьи. – Как можно эдакую красотищу в подвале держать! Да этот вариант даже лучше прежнего. Вон, на боковинах какие красивые прозрачные церкви, золотой крест на горизонте – не было же этого! Эх, Анька, завидую тебе, знаю, что плохо, но завидую белой завистью. Ничего даже близко у меня не получится ни в жисть. А ты, дуреха, в подвал ее… Короче, забираю и несу в художку. Всё, и не возникай! Я там еще арбуз не доела, можно с собой прихватить?

На празднике Дня города играла музыка, толпы нарядных горожан танцевали прямо на улицах, пели песни. С лотков продавали бутерброды с осетриной и чешское пиво – всё местного производства, правда, появлялось это богатство на прилавках только по большим праздникам. На центральной площади построили сцену с тремя павильонами для важных гостей. Пригласил на сцену Аню сам глава администрации. Звонким, хорошо поставленным голосом комсомольской активистки, Аня поздравила горожан с праздником и пожелала художникам и спортсменам творческих побед. По тому, как ей рукоплескали, как кричали во всё горло подвыпившие горожане, можно было понять, что ее не забыли, ее ценят и любят.

После выступления Аню пригласили в павильон, угостили шампанским. Девушка была нарасхват, её поздравляли, хвалили, целовали-обнимали, приглашали в круиз по реке… Наконец, за тонкими стенами павильона раздался протяжный гром – это рок-группа взяла первые аккорды на гитарах. Руководство несколько ошалело, и Аню оставили в покое. Она было направилась к выходу, но тут на ее плечо легла большая теплая рука, пахнуло дорогим парфюмом. Девушка оглянулась – ей улыбался самый красивый мужчина из числа руководства города.

– Разрешите представиться, Анечка, – он изящно поцеловал даме ручку, – Лаврентий Маркович, для вас, милая барышня, просто Лаврентий.

– Очень приятно, – вежливо протянула дама, слегка присела, обозначив книксен.

– Позвольте пригласить вас в мой кабинет, там гораздо тише и уютней. У меня есть к вам очень важный разговор. Возможно, он вас заинтересует.

Девушка выпила два бокала шампанского, очень вкусного и прохладного, голова слегка кружилась и всё было нипочём. Девушка устала от одиночества, напряженной работы и учебы, грубости и сквернословия парней. А тут аристократ, красавец-мужчина, с бархатным баритоном, от него так головокружительно пахло изысканным одеколоном… А какой у него кабинет! На полу персидские ковры, стены затянуты натуральной кожей, потолок из красного дерева. Из скрытых динамиков, буквально отовсюду, льется приятная музыка, кажется, Рафаэлла Кара. В углу кабинета, на столе для гостей выстроились в ряд бутылки чего-то очень выдержанного, в хрустальных салатниках – крабы, икра черная, красная и золотистая; под серебряной сферической крышкой оказалась горячая солянка, алая с лимоном и черными маслинами; большая тарелка с ветчиной, салями и пятью сортами сыра… У девушки рот непроизвольно наполнился горьковатой слюной – она с утра ничего не ела.