Глава первая

За двадцать два года войны на море капитан Джеремия Фолк предавался самоанализу только тогда, когда находил время заполнять собственный дневник. Когда он шел по почти пустому кораблю Его Величества «Спартанцу», своему фрегату и дому на протяжении этих восьми лет, капитан задумался: станет ли мир худшим событием в его морской карьере? Джеремия размышлял об этом, пока в последний раз стоял на своем квартердеке[4] и наблюдал, как экипаж в минимальном составе поворачивает большие пушки. Мой корабль больше мне не принадлежит, и я стал бездомным.

Затем он сделал нечто неслыханное: наклонился и оперся руками о перила квартердека, наблюдая за тем, как пушки поднимают с палубы. Фолк знал, что был жестким капитаном, но также и понимал, что его непреклонная воля удержала корабль и команду на плаву во многих непростых ситуациях, когда другие лидеры не справились бы. Тем не менее, он оказался не готов к тому, что случилось ранее этим днем, перед тем, как его люди радостно отправились на лодках и гичках[5] в чуждый ему мир.

Фолк не был готов к тому, что они соберутся вокруг него, чтобы прокричать «гип-гип-ура», а боцман выйдет вперед с часами от его команды. Одному Богу ведомо, где они нашли деньги на такой подарок и даже нашли возможность купить его. Он будет дорожить этим предметом так, как ничем другим в жизни. Часы ему подарили люди, которых он бил плетьми, мучил и распекал, но также хвалил, уговаривал и подбадривал. Фолк знал, что они звали его «стариком». Может быть, они подозревали, что капитан смотрел на них, словно отец на сыновей. По крайней мере, люди оказали ему любезность и сделали вид, что не заметили его слез, тогда как он сквозь пальцы посмотрел на их влажные глаза.

— Капитан?

Все еще опираясь руками о перила, он обернулся, чтобы посмотреть на своего штурмана. В голосе мужчины звучала неуверенность, и Фолк подумал, не заболел ли он. Затем капитан заметил, куда устремлены глаза штурмана и выпрямился.

— Да, мистер Бенедикт? — спросил он, пытаясь придать голосу достаточно ледяной тон, чтобы помешать любым замечаниям по поводу его беспрецедентной позы.

— Мне просто любопытно, сэр, — начал штурман, а затем замолчал, потому что мир, должно быть, перестал вращаться, если капитан до такой степени ослабил дисциплину.

— Со мной все в порядке, мистер Бенедикт. — Может ли он рассказать о своих колебаниях? Возможно. — Что ж, признаться, я испытываю уныние. Тяжело покидать корабль.

Его штурман кивнул.

— Знаете, мы должны быть счастливы, — произнес Фолк и рискнул своим кредитом доверия у старшего офицера в подчинении, снова приняв небрежную позу у перил. — Это будет ваше первое Рождество с семьей за сколько лет?

— Слишком много, чтобы вспомнить, капитан, — ответил Бенедикт. — Жена вчера прислала мне письмо. — Он вздохнул. — Она пишет, что наш дом будет полон родственников, стремящихся повидаться со мной.

Он снова вздохнул, на этот раз более порывисто, и Фолку пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку. Они с суровым штурманом были родственными душами.

— Вы не очень рады этому, как я понимаю? — спросил Фолк.

Мужчины с идеальным взаимопониманием посмотрели друг на друга. Тем не менее, подумал Фолк, настанет момент, когда вся компания разъедется или отправится спать, а мистер и миссис Бенедикт останутся вдвоем. Фолк молча пожелал им взаимной радости и счастливых супружеских обязанностей. Что касается его самого, то он отправится в «Дрейк» в Плимуте. А куда после, он не имеет ни малейшего понятия. Капитан легко мог заплатить за то, что Бенедикту достанется бесплатно, но не испытывал желания — по крайней мере, в настоящий момент, — выкладывать деньги за проститутку. Прошло больше года с тех пор, как Фолк в последний раз спал с кем-то, и Бог свидетель, что он подумывал об этом, но сомневался, что сможет удовлетворить женщину в том состоянии, в котором находился сейчас.

— Вы остановитесь в «Дрейке», сэр?

— Так точно.

— А потом?

— Не уверен, мистер Бенедикт.

Внезапно ему захотелось, чтобы штурман ушел, потому что Фолк точно знал, что сейчас произойдет. Соберись с духом, Миа, подумал он.

— Сэр, я рад буду видеть вас в своем доме на рождественском обеде.

Капитан знал, что это правда; Бенедикты сама доброта. Тем не менее, рано или поздно все равно настанет момент, когда с ним попрощаются, и он окажется на улице, шагая обратно в гостиницу — или в прежние дни — на корабль. Все это только служило Фолку напоминанием, насколько он одинок, а теперь еще и бездомен.

— Пожалуйста, поблагодарите миссис Бенедикт за ее любезность, но думаю, что на этот раз я просто останусь в «Дрейке», — ответил он.

— Так держать, капитан, — проговорил Бенедикт. Он еще немного постоял на квартердеке, а затем откашлялся. — Сэр, разрешите проститься с вами.

Фолк знал, что это испугает его штурмана, но он подошел к мужчине и протянул ему руку.

— Давайте обменяемся рукопожатием, Дэвид, — предложил он, еще больше нарушая военно-морской этикет тем, что обратился к офицеру по имени. — Вы были самым лучшим штурманом из всех, кто когда-либо служил на корабле.

Произнести эти слова оказалось легче, чем Фолк думал, вероятно, потому что он верил в каждое слово. Оба мужчины предпочли отвести глаза в сторону.

Час спустя настал черед Фолка покинуть «Спартанец»; в капитане теперь не было необходимости. Не было пушек, которые нужно было обслуживать, не нужно было ходить по палубе, и никаким французским или испанским портам больше не требовалась блокада. Минимальная команда «Спартанца» будет предохранять дерево от гнили, а также жечь серу в трюме, чтобы выкурить крыс. Вероятно, «Спартанец» будет снаряжен заново, или продан торговцам, или даже пущен на слом. Если произойдет первое, то Фолк будет только завидовать новому капитану; если последнее, то ему не хотелось знать об этом.

Его багаж уже увезли на берег в «Дрейк». Лучше всего покончить со всем сразу, подумал Джеремия, особенно теперь, когда ночь наступает так рано. Сунув судовой журнал под мышку, Фолк в последний раз огляделся вокруг. Затем он позволил боцману сыграть захождение[6], пока спускался с борта «Спартанца» в гичку, подпрыгивающую на волнах внизу, готовую к короткому переходу до Девонпорта[7]. Когда капитан ступил на твердую землю, то уже невозможно было вернуться в море, которое было его домом.

Он получил первое ощутимое потрясение от нового порядка вещей, когда заглянул в карточную комнату в «Дрейке», место, которое на протяжении последних двух декад каждый офицер называл «непрекращающейся игрой в вист». Сейчас комната была пуста. Фолк не стал задерживаться, потому что ощущал себя там словно в гробнице.

Капитан боялся, что, учитывая его угнетенное состояние, от обеда этим вечером в «Дрейке» у него будет воротить с души, но миссис Филлион превзошла себя. Жаркое оказалось нежным, а картофель приготовлен именно так, как ему нравилось.

Он ел в одиночестве и молча, и в этом не было ничего необычного. Хотя зал был почти пуст, у него нашлось время заметить в столовой двух юных гостей, вероятно, брата и сестру, которые выглядели так, словно ссорились друг с другом. Так как ему больше нечем было заняться, Фолк наблюдал за ними.

Юная леди была хорошенькой девушкой, с золотистыми волосами, когда-то причесанными, как он решил, по последней моде, но теперь мокрыми и обвислыми. Фолк мог только предположить, что она недавно путешествовала, и ее волосы пережили громы и молнии почтовой кареты. По его размышлениям, ей исполнилось лет четырнадцать или пятнадцать.

Но его внимание больше привлекал, должно быть, ее младший брат, потому что он выглядел смутно знакомым. Однако этого не могло быть; как Фолк мог знать такого маленького мальчика? Тем не менее, что-то, связанное с шапкой каштановых волос мальчика и с тем, как он хмурился на свою сестру, заставило капитана задуматься.

Хотя и ненадолго. Миссис Филлион сама принесла дешевый морской сыр, который он предпочитал более дорогому стилтону, и сама уселась за стол, готовая съесть кусочек вместе с ним.

— Капитан Фолк, в этот раз вы остановитесь у нас надолго?

Этот вопрос она задавала ему снова и снова на протяжении двух десятков лет. Обычно его ответ был отрицательным, и сопровождался просьбой передать прачке, чтобы та выстирала всю его одежду в пресной воде так быстро, как это возможно, потому что скоро ему снова нужно выходить в море. Помимо этого, все, что ему когда-либо требовалось — это свежая питьевая вода и место, чтобы положить на хранение еще несколько своих дневников.

— Я пробуду здесь до Рождества, — ответил ей Фолк, отрезая небольшой кусочек сыра. — Может быть, и до Нового года.

— А потом куда? — спросила женщина, так как положение хозяйки гостиницы позволяло ей проявить такую фамильярность, на какую не могли осмелиться ни первый, ни второй помощники капитана.

— Я не до конца уверен, — ответил Фолк, и не сказал ничего больше.

Миссис Филлион оказалась слишком проницательной, чтобы спрашивать дальше, или, возможно, слишком доброй. Вместе они дружно ели сыр, может быть, потому, что она была достаточно мягкосердечной, чтобы позволить капитану сидеть одному. Или он так думал, до тех пор, пока хозяйка наконец-то не перешла к сути дела.

— Капитан Фолк, я подумала, не окажете ли вы мне услугу, уделив несколько минут во время вашего пребывания здесь.

— Просите что хотите, — ответил он, готовый быть кому-то полезным.

— Та кладовая, где вы храните свои дневники, — начала миссис Филлион, принимая от него еще один кусочек сыра. — Я уверена, что вы заметили все те прочие вещи, хранящиеся там.

Он заметил. На протяжении многих лет миссис Филлион позволяла офицерам, базирующимся в Плимуте и Девонпорте, оставлять дополнительный багаж в неиспользуемой комнате за буфетной. Фолка никогда не переставало удивлять то, что смогли собрать моряки, путешествующие по всему миру, хотя следовало признаться, что его пробирала дрожь от сморщенных голов и кисетов из таких частей тела, которые заставили бы леди покраснеть.