Что касается Фолка, то с этим ничего нельзя было поделать.

— Никаких долгов передо мной, — весело заверил он их. — Назовите это рождественским подарком от человека, который не хочет, чтобы дети застряли в порту Плимута.

— Капитан, моя мать будет вне себя, если не сможет вернуть вам деньги. Можете ли вы записать для меня свой почтовый адрес? — спросила Диана.

Он пожал плечами.

— Адресуйте письмо просто сюда, в «Дрейк», на имя капитана Фолка.

Джеремия оказался не готов к тому, как дети посмотрели на него, а затем переглянулись, и снова уставились ему в лицо.

— Капитан Фолк? — спросил мальчик.

— Он самый. — Они все еще смотрели на него широко раскрытыми глазами. — Я должен знать вас?

Юная леди покачала головой.

— Я… я не знаю. Может быть, в военно-морском флоте несколько капитанов по фамилии Фолк.

— Кроме меня, есть еще Александр, Эдвард, Мартин и кое-кто, с гордостью носящий имя Октавиана. Утверждает, что его отец был латинистом. Мы зовем его Цезарем.

Мальчик улыбнулся в ответ на это, но не его сестра. То, что произошло следом, тронуло его. Фолк с изумлением наблюдал, как на глазах юной леди появились слезы.

— Не говорите мне, что вы останетесь в гостинице на Рождество, — воскликнула она, словно подстрекая его повторить то, что он только что сказал.

— Так и есть. Я только что покинул «Спартанец» и мне некуда идти. Эй, послушайте, это ведь не трагедия. Пожалуйста, не делайте этого!

Она начала плакать по-настоящему. Фолк торопливо достал носовой платок, надеясь, что это не тот, которым он вытирал порезы на подбородке во время бритья.

— Боже мой, не надо! — вскричал он, стараясь говорить негромко. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь бдительный посетитель подумал, что он обижает этих детей.

Диана быстро осушила глаза и, прищурившись, посмотрела на брата, не рискнет ли тот сделать какое-нибудь замечание.

— Так принято, капитан, — ответила она, стремясь говорить с достоинством, не присущим ее годам, но вполне достижимым. — Все должны быть дома на Рождество.

— Я полностью согласен. Обещаю, что в следующем году у меня будет место, куда отправиться.

— Обещаете? — спросила она.

— Положа руку на сердце, если это поможет, — поклялся Фолк, думая, что когда-нибудь эта девочка станет прекрасной матерью для сыновей. Бог свидетель, его она запугала.

От пустопорожней болтовни его спасло только прибытие прибрежного экипажа. Мальчик немедленно вскочил на ноги.

— Пойдем, Диана. Я возьму тебе место внутри, но сам хочу сидеть сверху.

— Он сильно простудится при этом, а мама будет обеспокоена, — пробормотала Диана. — Один момент! — С подлинным изяществом она присела в реверансе перед Фолком, а потом сверлила брата взглядом, пока тот не изобразил поклон.

Фолк поклонился в ответ.

— Так и быть. Я желаю вам счастливого Рождества. Кстати, я представился вам, но вы так и не сообщили мне свои имена.

— О! — ответила она, прижав руку ко рту от подобного нарушения приличий, отчего стала выглядеть намного моложе. — Я — Диана Мирс, а это мой брат, Джем.

— Джим! — Он не смог удержаться. Это имя вырвалось у него очень громко, словно Джеремия все еще стоял на своем квартердеке. Нетерпеливые пассажиры экипажа, стоявшие в конце очереди, с удивлением оглянулись.

Мальчик тоже обернулся, улыбаясь от того, что услышал свое имя, и Фолк понял, где он видел его прежде. Слава Богу, что Ианта назвала своего сына Джеймсом, а не Уильямом, в честь напыщенного дедушки мальчика.

— Джим Мирс, — повторил капитан. — Мисс Мирс. Я хорошо знал вашего отца.

Диана Мирс улыбнулась, и он внезапно узнал и эту улыбку тоже.

— Вы знаете больше, чем мы, капитан, — ответила она. — Джем, конечно же, никогда не видел его, а у меня о нем только незначительные воспоминания.

— Я знаю, знаю. Вам было всего пять лет, — проговорил он, не в силах удержаться от тоски в собственном голосе.

Диана не знала, что сказать, а времени объясняться не было, так как очередь начала двигаться. Фолк шагал рядом с детьми Мирс, твердо решив устроить их в экипаже и почти не желая выпускать их из вида теперь, когда узнал, кто они такие. Он проследил, как погрузили их багаж, а затем подсадил мисс Мирс в карету, в то время как Джем вскарабкался на крышу.

— Сделайте кое-что для меня. Передайте вашей матери привет от капитана Фолка, хорошо?

Она кивнула.

— Спасибо за вашу доброту, капитан.

Фолк наблюдал за дряхлым прибрежным экипажем, пока тот не скрылся из вида за углом Барбикана[11]. Она похожа на мать.

Джеремия стоял там довольно долго. Наконец, дождь со снегом загнал его внутрь, где капитан последовал за миссис Филлион в кладовую, чтобы выполнить неприятную задачу, которую она поставила перед ним. Сперва он направился к тому ряду, где миссис Филлион хранила его дневники. Фолк знал, что на него бесполезно рассчитывать, как только он возьмет в руки дневник, но он не обещал провести инвентаризацию всей кладовой за один день.

Вначале он обратился к записи от 21 октября 1805 года, как и ожидал от себя, особенно потому, что все, о чем он мог сейчас думать — это Джим Мирс. Более точно, он обратился к 31 октября. Десять дней прошло перед тем, как у него появилась возможность урвать более одной минуты для записи после титанической борьбы. Трафальгар стал сражением, запоминающимся на всю жизнь; битвой, итоги которой будут пересматриваться на протяжении всего нового века. Как единственный выживший лейтенант на «Завоевателе», Фолк запомнил Трафальгар сквозь дымку, пронизанную шумом и смертью.

Джим Мирс умер на его руках на квартердеке, пронзенный насквозь острым обломком перил. С того момента до 31 октября Фолк почти не спал, так как выполнял работу за троих и пытался не думать о своем друге, погибшем и похороненном в морской глубине.

Он оказался одним из нескольких лейтенантов, кто получил выгоду от Трафальгара с повышением до капитана и первого собственного корабля — содержащегося в образцовом порядке военного шлюпа под именем «Нэнси». Как офицер, сражавшийся при Трафальгаре, Фолк получил 269 фунтов от благодарного правительства, которые быстро отправил Ианте Мирс. Он отослал ей личные вещи Джима, включая его последнее, незаконченное письмо и добавил еще сто фунтов из собственных, тогда довольно скудных, сбережений. Капитан знал, что она имеет право всего лишь на мизерную пенсию, и был рад тому, что у Ианты есть родители, которые помогут ей. Кроме того, она красива. И найдет себе другого мужа.

Фолк больше не беспокоился об Ианте Мирс. За «Нэнси» быстро последовал сторожевой корабль, а затем — великолепный «Спартанец». Наполеон управлял его жизнью с такой же уверенностью, словно корсиканский тиран был кукловодом. На протяжении еще десяти лет он управлял судами, сражался и блокировал порты, до тех пор, пока все это не закончилось в Плимуте, где и началось двадцатью двумя годами ранее.

Фолк проснулся посреди ночи, разбуженный скрипами и стонами старой гостиницы, и подумал об Ианте Мирс. Зная, что не уснет, капитан сунул руку в парусиновый мешок[12] и шарил в нем до тех пор, пока не нашел связку писем. Он взял их с собой на кресло у камина, помешав там кочергой, чтобы вызвать чуть больше жара.

Писем было не так много, как бы ему хотелось, главным образом потому, что некоторые находились на дне океана, а другие исчезли, как обычно исчезает бумага. Учитывая, что Фолк написал все эти любовные письма по просьбе Джима Мирса, удивительно, что он хранил их.

Его отец был управляющим у сэра Уильяма Мирса. На свет появилось четверо полных надежд детей Фолков, но денег никогда не было много, потому что сэр Уильям никогда никому не переплачивал. Главная ирония жизни заключалась в том, что из всех детей в живых остался только Фолк, профессия которого была самой опасной в Англии.

Он вырос вместе с Джеймсом Мирсом, младшим сыном. Когда Джиму исполнилось четырнадцать лет, сэр Уильям воспользовался семейными связями, чтобы устроить сына гардемарином на «Агамемнон». По запоздалой мысли, сэр Уильям включил в эту сделку и сына своего управляющего. Так началась военно-морская карьера Фолка.

Фолк прочел два письма, удивляясь, когда именно они оба влюбились в Ианту Сноу, дочь викария сэра Уильяма. Джеремия встречался с ней довольно часто, пока Джим учился в школе. Думаю, что я сделал свою заявку раньше, сказал себе Фолк. Толку мне от этого было как от козла молока. В 1802 году наступило временное затишье, когда на короткий период наступил мир — если его можно было так назвать, и гардемаринов отпустили на берег. Именно в тот момент Ианта Сноу, моложе его и Джима, теперь превратившаяся в красавицу, очаровала их обоих.

Находясь в одиночестве в своей комнате, Фолк даже не пытался остановить непостижимое возбуждение, которое он всегда ощущал, когда думал о своей ранней любви. Интересно, ее волосы все еще имеют оттенок тусклого золота, подумал он. Я уверен, что ее глаза все еще такие же голубые, как Торбей.

Когда ужасное время в качестве гардемарина закончилось, он и Джим расстались, отправившись на разные корабли, и встретились только на «Буке», шатком, дырявом, вонючем линейном корабле, где Фолк был первым помощником, а Джим вторым. Теперь, после еще одного визита домой, Джим был по уши влюблен, лишался дара речи от восхищения Иантой Сноу. Возможно, это оправдывало его случайные оплошности в решениях, принимаемых на квартердеке.

Даже если он доживет до семидесяти лет, Фолк никогда не забудет ту ночь, когда Джим впихнул его в свою крошечную каюту и попросил о помощи.

— Миа, ты пишешь намного лучше меня. Можешь ли ты… Посмею ли я попросить… Сможешь ли ты писать за меня письма Ианте?

Непостижимо, но лейтенант Джим Мирс был застенчивым, и без всякого на то основания, учитывая его хорошее происхождение и привлекательную, смуглую девонширскую внешность. К тому же его семья располагала деньгами, по крайней мере, в достаточном количестве для того, чтобы сделать его респектабельным. У Фолка не было ничего из этого. Вдова, за которой он недолго ухаживал в Неаполе, однажды отметила его великолепные плечи и сложение, а затем он на самом деле позировал обнаженным той герцогине в Ливорно, которая изображала из себя скульптора — но только тогда, когда отсутствовал герцог. Тем не менее, Джим Мирс обладал привлекательным лицом, если не телом.