— Эй, вы чего? — улыбнулся Саша, протягивая каждому тарелку с печеньями. — Читайте мои тайные книги на здоровье! Для чего же я сделал открытие? И обсуждайте, и встречайтесь, если нужно, можете здесь, а можете в книжном кафе. Кто знает, может и мне поможете разгадать тайну моих тайных книг. Я ведь тоже только в начале пути.

— Прошу, Александр, — сказал я торжественно, — поделись, как тебе удалось разыскать эти книги в огромном количестве макулатуры?

— Отец зародил во мне сомнение в качестве тех книг, которые навязывают в школе. Потом как-то случайно на книжном развале у пьяницы за бесценок купил первую книгу, потом в букинистическом — вторую, отец привез из-за границы третью — и так далее. Было бы желание, а Бог даст всё что нужно.

— Ты не против, если мы с Ирой подружимся? — спросил я на кухне, куда мы перенесли опустошенный поднос.

— Наоборот — только за! — воскликнул Саша. — Ира хорошая девочка, воспитанная, аккуратная, добрая, но, как это часто бывает, одинока. А я буду только рад вашему общению, сам-то я занят настолько, что порой и минуты на досуг не бывает. Ты, вроде, посвободней. Нет у тебя двух спортивных секций, нет такого отца, который заваливает поручениями, нет обязанностей по дому, приготовления пищи. Так что — вперед! А Ира, на самом деле, хороший человек. Пройдет еще лет десять, и таких перестанут выпускать — фабрику закроют.

Из гостеприимного дома Саши мы уходили вдвоем. Ира доверчиво взяла меня под руку, подладилась к моему широкому шагу и приступила к своему рассказу:

— Я ведь читала с раннего детства, много книг перечитала. Но, вдруг однажды под Новый год подводила итоги — в нашей семье такая традиция. Перебрала в памяти прочитанные книги и вдруг поняла — ничего они мне не сказали. В душе пусто, в голове туман, а духовный голод только вырос и требует своего — смысла жизни. В тот новогодний праздник отец Саши пригласил нас в гости. Вообще-то он у него очень занятый человек, и обычные праздники воспринимает как помеху делу. Вот тогда-то, за праздничным столом, наши родители выпили, стали танцевать, смеяться, обсуждать свои взрослые дела, а мы с Сашей сбежали в его комнату. Там-то он и познакомил меня со своим открытием и с тайными книгами. Это было так интересно! Ты знаешь, как он умеет подать идеи — это как фокус, как дегустация шикарного блюда!.. Словом, ушла от них с книгой подмышкой. Проглотила за три дня! В душе осталось такое чувство… ну как на рассвете после бессонной ночи. Встает солнце, по земле разливается свет, небо светлеет, просыпаются птицы — и ты понимаешь, что впереди целая жизнь, полная чудес. Понимаешь?

— Да, конечно, — кивал я, понимая, что встретил родственную душу. Ира чувствовала, как я, думала о моем сокровенном, только выразить это словами у нее получалось гораздо лучше.

Когда мы остановились у двери подъезда дома, где жила девочка, мы оба почувствовали досаду.

— Как перечитаешь книгу, — прошептала Ира, — позвони, пожалуйста. Очень интересно, что ты скажешь.

— Обязательно! — выдохнул я.

— Сегодня мне было хорошо, — призналась она смущенно. — Спасибо тебе! До свиданья! — бросила она и скрылась за дверью.

Сколько нам было тогда — по десять, одиннадцать лет… Да, конечно, мы были «молодыми да ранними», еще в детском садике научились весьма бегло читать и писать. Правда, писали мы печатными буквами, поэтому школьные уроки каллиграфии стали для нас пыткой. Но как бы там ни было, к десяти годам мы стали начитанными детьми, а чтение книг для нас было едва ли ни главным занятием. Нет, конечно, увлекали нас и спорт, рыбалка, военные игры, кино, театр, путешествия — да мало ли что. Только книги все равно занимали первое место, может, потому что тексты впитывали отражения всех других увлечений, и даже вдохновляли на новые детские подвиги. По мере взросления нас всё меньше увлекали детские книги, а на так называемые взрослые, мы набрасывались, испытывая поистине духовный голод — нас не вполне устраивали те цели, за которые нам предлагали трудиться в поте лица, или даже умереть — слишком много народу загубили зря, слишком много людей ушли в небытие, так и не получив желаемое: свободу, равенство, братство. Да и со счастьем всё было не так просто, а если честно, то и вовсе никак — зато уж страх плодился и размножался в наших душах, растекаясь по поверхности страны, забираясь в каждую щель, низину, вершину.

Так чем же нас так заинтересовала та книга, и о чем она? То был Дневник белого офицера, служившего как в царской армии, так и в красной. Его убеждения, вера в Бога, ясный ум и, наверное, военное дворянское мужество — сделали его жизненный путь прямым, как стрела. Конечно, автора не обошли боли, страдания и ложь, но таинственная внутренняя сила позволяла сохранять уверенность и покой — это подкупало, это заставляло уважать каждое слово его книги. О, чего там только не было — цитаты из Библии, разбор военных сражений, любовь к женщине, поиски сокровищ, путешествия по всему миру, богословские споры с католиками и буддистами, молитва о спасении Святой Руси, даже технология изготовления офицерских сапог и психология приручения диких животных и атеистов…

Помнится, я с неделю каждый вечер и по ночам, как графоман, переписывал целые главы Дневника — и так увлекся, что законспектировал большую часть книги. Но только лишь закончив читать, перевернув последнюю страницу, я возвращался к началу и буквально впивался в текст.

Дитя Испании

Откуда у хлопца

Испанская грусть?

М. Светлов. Гренада

Наши встречи с Ирой стали ежедневными, и Дневник офицера — главной темой разговоров. Но Саша просил меня ввести девочку в мой круг общения, я и об этом не забывал. Конечно, наш двор не сравнить с её — у Иры площадка перед домом почти всегда пустовала, да и дом в два подъезда казался крошечным. А у нас — шесть домов составляли целую архитектурную композицию со скверами, бассейном, стадионом. Там имелись качели, карусели, столы для пинг-понга, сектор для прыжков в высоту и в длину, летний кинотеатр, роскошные дубы и липы для лазания по ветвям и тополя для стройности, клумбы с розами, палисады с кустами сирени, даже вход в бомбоубежище и лестница на крышу. Скучать в нашем дворе не приходилось, даже летом, когда многие разъезжались, всегда находилась компания для совместных игр.

Выполняя просьбу друга, я приглашал Иру к нам во двор, приучая к нашим приключениям. Странно, мальчишки приняли ее в свою компанию как-то уж очень быстро. Наверное, на них действовала красота Иры, ее ловкость, сила ног и рук, и даже бесстрашие — этому я и сам удивился: откуда у одинокой тихони из приличной семьи такие задатки дворового хулигана. Ира храбро стояла в воротах, бросаясь на самые лихие крученые удары в девятку и под ноги нападающего, ведущего мяч, сдирая до крови локти с коленками; как обезьяна лазала по деревьям и по крышам домов, бесстрашно спускалась в зловонное чрево бомбоубежища с крысами и трупами животных, забиралась на самую высокую рваную стену руин, оставшихся с войны. А однажды, услышала оскорбление в мой адрес, которое за спиной прошипел мой давний враг-завистник — и треснула его по скуле кулачком, да так качественно заехала, что тот неделю сидел дома с компрессом в пол-лица.

И это всё в девочке очень даже гармонично сочеталось с отличной учебой, бальными танцами и чтением серьезных книг. …И даже с именем — она по секрету поведала, что дед ее — из вывезенных в 1937-м испанских детей-сирот. Во время войны, в эвакуации в Ташкенте он повстречал такую же сиротку-испаночку, женился и родил её отца, который и дал нынешней Ирочке Цветковой испанское имя Инесса Флорес, что в переводе означает «святой цветок». Ну а со временем, когда ослабел интернационализм, а набрал силу национализм, она предпочла называться Ирой Цветковой.

Возможно, именно эта испанская составляющая её крови, и производила в ней такой мощный бурлёж. Разумеется, наши отношения вскоре переросли категорию дружескую и устремились к тому, что мальчишки называли «втюрился в девчонку» или «тили-тесто, жених и невеста». Мы стали чаще уединяться в парковых аллеях, читать стихи и томно вздыхать, глядя друг другу в глаза.

Разумеется, нашим любимым поэтом оказался Федерико Гарсиа Лорка, особенно «Сомнамбулический романс» (мы и сами были как сомнамбулы):

Любовь моя, цвет зеленый. Зеленого ветра всплески. Далекий парусник в море, далекий конь в перелеске. Ночами, по грудь в тумане, она у перил сидела — серебряный иней взгляда и зелень волос и тела. Любовь моя, цвет зеленый. Лишь месяц цыганский выйдет, весь мир с нее глаз не сводит — и только она не видит.

А когда наши губы впервые соприкоснулись, она шепнула нечто таинственное:

— Осторожно, Платон, если это настоящее, ты уже с другой быть не сможешь — у нас это по женской линии родовое!

— Неужто, в роду колдуньи были?

— Вроде того… Что, испугался?

— Нет, конечно, но все равно как-то стрёмно.

— Ну что, развод и девичья фамилия? — усмехнулась она.

— Не дождешься! — прошипел я и потащил ее в кусты. Она не сопротивлялась.

Пророчество моей «колдуньи» стало сбываться, когда я поступил в технический ВУЗ, а она в юридический. Уже на первой же картошке у меня состоялся роман с самой стильной красавицей группы по имени Лёля. Она вместе со всеми ползала по борозде, но в белой курточке и брала картофель пальчиками в белых перчатках. Но, увы, завершился роман к концу первого семестра — девушка оказалась вздорной пустышкой, с ней даже разговаривать было не о чем.

Под Новый год на балу первокурсника во дворце культуры меня на белый танец пригласила Ира. За полгода нашего расставания она стала еще краше и загадочней.

— Я же предупреждала тебя, — произнесла она заговорщицки.

— Ты «прачо»? — схохмил я, примерно представляя себе, о чем она говорит.