— У тебя еще будет сто таких Лёлей, но ничего серьезного с ними не выйдет. Я об этом, вот «прачо».

— Ладно, понял, — кивнул я, прижимая к себе точеную фигурку. — А ты куда пропала? Уж не для того ли, чтобы проверить свое пророчество?

— А я, Платончик, всегда была рядом, — прошептала она, восстанавливая приличную дистанцию. — И всё о тебе знала: с кем ты, как у вас и как долго. Я к тебе при-сма-три-ва-лась.

— Зачем?

— Надо же убедиться в правильности выбора.

— Убедилась?

— Еще нет, но уже близко.

— Хорошо, святой цветочек, продолжай, — улыбнулся я иронично. — А я продолжу свой выбор на сегодняшний вечер. Пока! — И ринулся к брюнетке, что посылала в мой адрес недвусмысленные взоры, бурча под нос: «тоже мне Инесса-принцесса, нашла себе лабораторную мышь, понимаешь!».

С той брюнеткой тоже ничего серьезного не получилось… Как и с другими из сакральной «сотни Лёль», что встречались на моём скользком непрямом пути. Бывали встречи, конечно, и с Ирой-Инессой, но моё отношение к ней утратило детскую простоту. Мне даже казалось, что я стал её остерегаться, во всяком случае, смотреть в ее бездонные голубые глаза не мог, а только бурчал под нос: «тоже мне, совесть моя больная, понимаешь!» А девушка едва заметно улыбалась, успокаивала меня и, напевая песенку Хампердинка «Блю-у-у спэниш айз» («Голубые испанские глаза»), уходила элегантной походкой чемпионки бальных танцев.

Среди земных

Её не всегда среди женщин земных угадаешь,

Но если увидел, то глаз уже не оторвать.

И дрогнет душа, потому что ты даже не знаешь,

Чего и когда можешь ты от неё ожидать.

А. Добронравов

Однако случился ряд событий, перепахавших нашу вполне устойчивую жизнь. По стране прокатился разгром под шифром «перестройка». Закрывались заводы и фабрики, народ как раньше на работу, принялся ходить на митинги и демонстрации. В воздухе носились шальные ветры свободы, только вот пользовались ею лишь криминальные бизнесмены, сумевшие не только наворовать вдоволь, но и защитить капиталы с помощью огнестрельного оружия.

Моя работа по распределению после института завершилась развалом конторы. Начальство, закрывшись в кабинетах управления и ближайшего ресторана, поделили между собой собственность учреждения, буквально за полгода переквалифицировались из верных детей Ильича в самых что ни на есть жадных и беспринципных капиталистов. Нас с Юрой и всех наших друзей, воинов лесного ДОТа, сократили. Нам ничего не оставалось, как создать свое частное предприятие и начать самостоятельную деятельность в условиях государственного хаоса. Юра обзавелся огнестрельным оружием, укомплектовал собственную службу безопасности.

В качестве «свадебного генерала» позвал майора госбезопасности, человека со связями в силовых структурах, бесстрашного и жутко принципиального. Его самого, как и нас, сократили, как и мы, он продолжил службу родине на невидимом фронте нелегальной разведки, подключая друзей-однополчан к операциям по нейтрализации врагов народа и особо озверевших бандитов. Майор, к тому же, благодаря связям с силовиками, загрузил нас весьма прибыльным бизнесом по поиску и продаже цветных металлов. Ему удалось обнаружить горы цветмета на военных базах, складах и полигонах. Он только настоял на том, чтобы мы не забывали делиться с военными нашими доходами, а то им сейчас приходится туго. Потом наш майор, служивший в Афганистане, наладил связи с бывшими сослуживцами, вступил в Союз ветеранов Афгана — а тут от руководства страны пришли весьма приличные бонусы ветеранам. Так, нам удалось поучаствовать в безакцизной торговлей спиртным и баночным пивом, мясом и сухим молоком. Заработали мы немалый первичный капитал, но самое главное — наш авторитет в деловых кругах стал прочным и непробиваемым. Нашу службу безопасности уважали как бандиты, так и насквозь продажная милиция.

Тут и нашлась Ира-Инесса, пропавшая с глаз долой во время нашей войны за выживание.

— Послушай, послушай, Иррр! Меня все эти годы не оставляла тайна той нашей книги.

— Офицерского дневника, что ли? — фыркнула она.

— Да, да! И только сейчас что-то прояснилось. Почему сейчас? Потому, что время у нас пришло такое, примерно, как у того офицера — переломное. Что больше всего подкупает в книге? Спокойствие! Это у него от веры! Он знает причины, начало и конец — а это дает силы не удивляться последствиям, какими бы трагическими они не были. Оглянись вокруг — всюду бандиты, воры, мошенники, коррумпированные силовики. Все как у того офицера, все как в гражданскую войну и позже. Он все это знает, он видит — но нет истерик, тоски, трагизма, отчаяния — ничего такого. Он спокоен, потому что верит! Ты обратила внимание, как легко по памяти он цитирует Библию, жития и предания Святых отцов, философов, военных, историю, психологию? Для него это — классика, это сама жизнь. Он в безбрежном море знаний — не утопающий, а капитан корабля. Потому что верит!

— Ну и что? Мне-то что до того офицера и его книги? — Она обожгла меня злым холодным взглядом. — Понимаешь, Платон, выросла я из тех игрушек. Детство наше прошло, улетело за горизонт и больше никогда не вернется. Всё! И книжки наши превратились в труху и валяются на помойке, потому что никому не нужны. Наша проклятая жизнь — это не книжечки, а борьба за выживание. Или тебя сотрут в порошок, или ты их. Так что я выбираю вот это: я сама стану волчицей, сама буду грызть, кусаться и рвать на части врагов! А ты как хочешь…

— Как же ты ошибаешься, святая цветочная клумба! — произнес я, с трудом преодолевая желание ударить её, предавшую наше детство, всё самое светлое, что у нас было. Но вспомнил богословский спор офицера с католиком и атеистом. Его, по нашим нынешним привычкам, могло вынести на ураган обвинений, да что там — оскорблений с рукоприкладством и стрельбой из нагана от пояса — но господин офицер оставался спокойным и доброжелательным, он оставался поистине господином положения. …И я осекся, успокоился и нашел силы сказать: — Прости, Ирочка, прости, пожалуйста. Прощай, я, пожалуй, пойду.

Потом была ВДНХ — Ира сидела за столом в полупустом гулком павильоне. Такая маленькая и беззащитная в огромном помещении, где в дальнем углу под слоем пыли валялись символы прежних достижений прежней страны. Будучи тогда директором фирмы, подписал заранее согласованный договор, уступил место следующему соискателю в дорогом костюме и подсел к столу, за которым сидела она в унизительном ожидании. Ира выглядела растерянной, она не знала, как себя вести со мной — видимо, дела ее шли не вполне так, как она предполагала. А вместо волчицы я видел перед собой растерянного щенка. Наконец, она выбрала стиль общения со мной, на всякий случай, огрызнулась, еще больше напоминая испуганного волчонка.

— Что, дружок, выбился в акулы капитализма?

— И тебе всяческих благ, — прошептал я, чтобы мой голос не разнесся эхом по циклопическому пространству. — Ты здесь работаешь?

— Нет, курьером в маленькой фирмушке. Принесла документы на подпись, да вот разные крутые дядьки вперед очереди лезут и лезут.

— Прости, но прежде чем здесь появиться, мы две недели обговаривали детали договора. А точное время в минутах мне назначили сегодня утром, предупредив, чтобы не опаздывал. Они только начали раскручиваться, но им удалось урвать жирный кусок от госпирога, вот и распродают по низким ценам, пока бандиты не отняли. Думаю, недолго им жировать, не тот уровень. Так что наш договор, скорей всего, на разовую сделку.

— Так ты открыл свою фирму?

— Не я, а мы — это все те же воины лесного ДОТа. Ввиду того, что мало кто вписался в перестройку, но очень много мошенников и бандитов, мы работаем самостоятельно, тесной компанией. — И упреждая возможную просьбу, продолжая смирять агрессивную гордость волчицы, резанул: — Девчонок не берем.

— Да я и не собиралась проситься… Больно надо! — ощерилась будущая хищница.

— Но, если нужны деньги, могу одолжить, на первое время. Немного, но на полгода проживания в Испании у родителей хватит.

— Ты меня за нищенку принимаешь!

— Ага, — кивнул я, окинув быстрым оценивающим взглядом поношенную одежду и небрежный макияж.

— Да иди ты!

— Иду, — сказал я, поднимаясь. — Но предложение остается в силе… скажем, еще месяц. И вот что напоследок, Ира, — я за тобой слежу, имей в виду. И пропасть тебе не позволю — я отцу твоему обещал.

— Да идите вы, вместе с папочкой!

Потом была Профсоюзная — на этой улице обосновались несколько крупных бандитских формирований, которые отмывали грязные деньги, делая легальный бизнес. В этом имелся некий циничный подтекст, в народе «профсоюзами» называли бандитские группировки. Мы с командиром Юрой и начальником службы безопасности майором пришли туда по поводу наезда на нас одной из банд. Пока силовики по обе стороны баррикады вели дежурную перестрелку, пока только словами, я смотрел на девушку. Она пыталась что-то объяснить директору бандитской фирмы по поставке стекла, туповатому дядьке с золотой цепью на бычьей шее, а тот мычал и кивал, будто что-то понимал. Горестно вздохнув, девушка решилась на откровение:

— Понимаете, если к вам нагрянет проверка, я сотру диск с засекреченной информацией, где все наши сделки налом. А на компе останется только легальный баланс, который мы сдаем в инспекцию. Понимаете?

— Угу! — обрадованно загудел бандит. — Так бы сразу и сказала! А то «кредит-бедит», «штрафы», «пеньки» какие-то… Ты мне по-простому скажи: этого мочить — этого не трогать, а эту свою лажу мути сама.

Девушка распрямилась, улыбнулась, оглянулась — и я узнал изрядно похудевшую Иру, но в шикарном кашемировом костюме и золотыми часами на запястье.

— Слышь, Вася, — раздался хриплый голос нашего визави, бригадира боевиков. — Я не знаю кого ты собрался мочить сегодня, только этих пацанов не тронь, мы всё порешали.