- Убирайтесь!

Эвелин вздрогнула.

Мужчина вытер локтем бороду. Из его рта капала слюна.

- Уйдите, пожалуйста.

Его голос прерывался.

Ей даже показалось, что у него на глаза навернулись слезы. Но вместо того, чтобы уйти, Эвелин вошла в вагончик и закрыла за собой дверь.

- Что Вам здесь надо?

Эвелин потерла руки.

- Мне ужасно холодно. У Вас не найдется чашка чаю?

- Кто Вы такая, черт побери?

- Я хорошо Вас понимаю, - сказала Эвелин. - Впервые я хотела покончить жизнь самоубийством в десять лет.

Четверть часа спустя, они сидели на кухне на диване и пили чай с ромом. Смолле закрыл штору, отделявшую кухню от гостиной, чтобы Эвелин не видела веревку, болтавшуюся рядом с трубой отопления. Но штора не могла изменить того, что угроза все еще оставалась. Такие планы не исчезали из головы человека за несколько секунд.

Хотя Смолле, со своей лохматой бородой, выцветшими татуировками на руках и глубоким, низким голосом и походил на грубого морского волка, в душе он был хорошим человеком. Эвелин не понадобилось даже минуты, чтобы понять это. Достаточно было посмотреть в его глаза. Одно то, как он приготовил ей чай, дал одеяло и полотенце, чтобы она высушила мокрые волосы, доказывало, что он не мог быть плохим человеком. Когда она спросила, почему он больше не работал капитаном, он тут же, не ходя вокруг да около, ответил на вопрос.

- Последняя поездка была уже, наверное, лет десять лет назад. Я уволился. Хотел поступить на службу где-нибудь в другом месте, капитаном или морским офицером. Я бы мог работать рулевым или машинистом, мне все равно, но последние корабли были зарезервированы.

Эвелин заметила уродливый шрам на внутренней стороне его левой руки, который выглядел так, словно он выжег татуировку над конфоркой. Наверное, этот мотив вызывал у него неприятные воспоминания.

- До следующего сезона оставалось еще полгода. Зима сводила меня с ума. Я слишком много думал над тем, что произошло и начал пить. - Он пожaл плечами. - Весной работы я не нашел. Сам того не осознавая, я за несколько месяцев превратился в настоящего пьяницу.

Руки Смолле дрожали, когда он поднес чашку к губам. Глядя в маленькое окошко, Эвелин увидела, как множество молний друг за другом освещали пляж. Высокие волны разбивались о берег, а ветер гнал дождь по дюнам. Когда над морем послышался раскат грома, пламя чайных свечек в мини-кухне задрожало.

- Я привык выпивать бутылку вина, когда вечерами гулял с собакой, - продолжил свой рассказ Смолле. - Потом бутылка стала появляться у меня к обеду, и, в конце концов, с утра, когда я шел с Тёле на пляж. Я пил, когда просто сидел в вагончике. Пёс однажды убежал, а вино осталось. И водка тоже.

Иногда Смолле мямлил или проглатывал слова, но Эвелин могла додумать смысл сказанного.

- Сначала забрали водительские права. Потом машину. А теперь и денег не стало. Даже не могу устроиться на временную работу рабочим в портовый склад. Десять лет - долгий срок. Больше не хочу. Понимаете?

Эвелин кивнула.

- Мне кажется, нет. - Смолле налил ром в пустую чашку и залпом выпил ее.

- Что случилось во время Вашего последнего рейса? - спросила она.

Он горько усмехнулся.

- Так Вы поэтому здесь? Ну конечно, поэтому. - Смолле посмотрел в потолок. - Если бы Он не хотел, чтобы Вы узнали, Вы бы пришли минутой позже. Тайну я бы взял с собой в могилу.

- Что произошло на "Фридберге"?

Услышав название, он вздрогнул и непроизвольно посмотрел на обгоревшую руку, словно оттуда вернулись плохие воспоминания, которые он тщетно пытался забыть.

- Это название. Всего алкоголя не хватит, чтобы все забыть. Я напивался в стельку, но эти мысли все равно оставались, как неприятное послевкусие.

- Мысли о чем?

Смолле молчал.

- Вам о чем нибудь говорят следующие имена: Кислингер, Пранге, Холобек, Манцон, Хансон, Рушко, Риттер, Эберхардт, Паллок или Хокинсон?

- Хокинсон...,- прошептал он, бросив на Эвелин короткий взгляд. – Вы, правда, хотите знать?

Она кивнула.

- Правда, хотите знать всё?

Эвелин снова кивнула.

- У меня была судимость, я много пил, но Хокинсон дал мне шанс. И вот я начал работать на него. Наверное, ему не удалось найти другого капитана на этот корабль. - Он пожал плечами. - Тем летом все изменилось.

Смолле залпом опустошил бутылку рома и уставился в отверстие.

 Я много чего ужасного пережил в своей жизни,- начал он свой рассказ,- но в августе 1998 года произошли еще более страшные события. "Фридберг"...

.. был кораблем мертвых душ. На палубе, где он стоял и управлял яхтой, он чувствовал себя паромщиком, перевозящим мертвых по реке в царство Гадеса, подземное царство мертвых. Снаружи "Фридберг" выглядела роскошно. Ослепительно белая, с обтекаемыми формами. Внутри было также роскошно, золотые ручки, мраморные зеркала и шикарные кровати с шелковыми простынями. Но за этим фасадом корабль был черным как черт, черным, как горячая, капающая смола, которая жарилась на солнце, пуская вонючие пузыри. Если он когда либо управлял бездушным кораблем, то это был "Фридберг".

В августе они в последний раз отправились в рейс, длящийся девять дней. На борту было тринадцать кабин класса люкс для тринадцати пассажиров. Путешествие на "Фридберге" стоило клиентам гораздо больше, чем он мог себе представить. Но, судя по тому, как вели себя гости, деньги было последнее, что их волновало.

На борту было достаточно алкоголя. Самого высшего качества! Самые дорогие сорта брэнди и виски. Шампанское и элитные сигары. В таком путешествии как это не обходилось и без наркотиков. У них было все. Легкие наркотики, такие как экстази или каннабис, синтетические наркотики ну, и, конечно, тяжелые... полный набор. Для каждого находилось что-то свое. Хокинсон позаботился о том, чтобы его гости ни в чем не нуждались. В конце концов, он был известен в определенных кругах своими эксклюзивными круизами. 

 А еще были и другие пассажиры - так называемый "товар". Они держали их вместе на самой нижней палубе в помещениях без окон. Едва выходили в море, начинались игры. Стюард выводил "товар" из темноты наверх. У каждого на голове был надет мешок. Они всегда видели только кабину, больше ничего. Некоторые, наверное, даже не знали, что жили на корабле. Это были дети. Среди них даже были брат с сестрой. Мальчику было восемь, девочке от силы десять. Смолле так никогда и не узнал, откуда они были. Да он и не хотел много о них знать. Некоторые, даже не разговаривали на немецком. Возможно, это были сироты или дети с улицы, которых никто не искал. Он никогда не спрашивал Хокинсона об этом, потому что все равно бы не получил ответа.

Официально он не знал, что происходило на борту, но о таких вещах, конечно, знали все, кто был на корабле. Достаточно было заглянуть в кабины. Комнаты были обустроены лучше, чем любой элитный бордель, который он когда-либо видел, а был он во многих. Там были камеры, кожаные ремни и металлические инструменты. К тому же, помещения были звуконепроницаемыми.

Иногда гости перегибали палку. На такой случай на борту находился пожилой врач, которого лишили лицензии, который лечил малышей и ставил их на ноги. Им нельзя было долго болеть. В конце их снова уводили вниз.

В душевых на самой нижней палубе вода была чуть теплой. В конце концов, это были всего лишь дополнительно пристроенные помещения в грузовом отсеке, прямо рядом с шумно работающими моторами. Несколько двухъярусных кроватей, шкаф и туалет для всех. Слабые обогреватели почти не давали тепла в комнатах. Иногда бывало так холодно, что виден был пар изо рта.

Смолле приносил детям пуловеры, одеяла, горячую еду, чай, витамины, а некоторым даже антибиотики. Иногда он смотрел им в глаза. И не мог забыть этот взгляд. Они не знали, кто их привел сюда, где они находились или что с ними будет дальше. Они даже не знали, как долго продлится все это. Каждый рейс длился более девяти дней, а сезон начался еще в мае. В конце концов, это случилось во время последней поездки.

В большом салоне шла вечеринка. Хокинсон утратил над ними контроль. Все пошло не так. Дети кричали так, что Смолле слышал их испуганные крики через две палубы в рулевой рубке. Потом умер мальчик. Были ли это наркотики, насилие или изнасилования, не прекращавшиеся той ночью? Никто не мог сказать точно.

Мальчика звали Мануэль. Восьмилетний паренек. Смолле сих пор помнил его лицо. Хокинсон и его гости представили все как несчастный случай. Два дня спустя тело ребенка было закопано где-то в дюнах.

Хокинсон с гостями пытались убедить десятилетнюю сестру Мануэля, что это она виновата в смерти брата. Позже всех детей накачали наркотиками и высадили на побережье, предоставив самим себе, в то время как "Фридберг" вернулась в Бремерхафен... с капитаном за штурвалом, перед глазами которого постоянно стояла картинка мертвого мальчика.

Слезы текли по щекам Смолле.

- Девочку звали Лиза. - Он прикрыл лицо руками. - Я вижу ее перед собой. Почти каждую ночь. Она сидела полуголая в углу, держала на руках голову брата и гладила его мокрые от пота, прилипшие ко лбу волосы, в то время как остальные просто стояли вокруг и ничего не делали...

Он замолчал. Было слышно, как дождь хлестал по вагончику.

Невероятный холод распространился у Эвелин внутри. Она не могла поверить в то, что только что услышала. Он говорил об убийстве, растлении малолетних и организованному круизу, длившемуся месяцами. Она вспомнила о заявлениях на Пранге и Кислингера по поводу детской порнографии в интернете - все вдруг обрело смысл. Ее затошнило. Холобек, ее наставник и уверенный в себе коллега, тоже был на борту. Его гомосексуальные наклонности никогда не были для нее проблемой. До сегодняшнего дня.

Это же были дети.

Желудок Эвелин сжался до размера грецкого ореха. От нехватки воздуха она потянула ворот пуловера.