За несколько дней до отлета Эдика мы с ним собрались в цирк. Спустились из его номера в холл «Европейской», и Эдик оставил меня у ларька с сувенирами, а сам пошел в бюро обслуживания «Интуриста» за билетами.

А неподалеку от меня льется такая бойкая английская речь с могучим русским акцентом. Я покосилась, а у колонны стоит хорошо поддавший «штатник» и его шикарно хомутают две интердевочки.

И вдруг слышу, одна говорит: «Джаст э момент…» И подваливает ко мне:

- Привет, Таня.

- Здравствуй, куколка, - говорю. - Ты кто?

- Я - Лиза-Кролик. Слышала?.. Мы тебя знаем и очень уважаем. Но наши девочки просили тебе передать, чтобы ты больше сюда не ходила. Пусть у каждого будет свой огород. А то… Зачем тебе всякие разборки?

Тут подошел Эдик с билетами в цирк.

- Познакомься, Кролик, - говорю я ей. - Это мой муж, Эдвард Ларссон. А девочкам передай, что я нахожусь в глухой завязке и конкуренции не составлю. Чао.

- Желаем тебе счастья, - успокоилась Кролик.

Когда мы вышли из «Европейской» на улицу, Эдик сказал:

- Какое странное женское имя - «Кролик»…

- Это не имя. Это - кликуха.

- Что?!

- Потом объясню. Пошли, пошли, а то опоздаем.

В антракте между первым и вторым отделением, пока на арене устанавливали клетку для львов, я вышла покурить, а Эдик встал в очередь за мороженым.

Иностранцев было в цирке - пруд пруди! Казалось, что «Интурист» откупил все места - от первого ряда партера до последнего на галерке. Тут тебе и по-польски, и по-французски, и по-немецки, и по-английски…

- Здравствуйте, Таня-тян. Хау ду ю ду. Ам вери глед то си ю.

Поворачиваюсь - стоит передо мной такой симпатичный джапан лет пятидесяти. Ни имени, ни фамилии, убей бог, не помню! Помню только, что он целую неделю был моим клиентом на прошлогоднем пушном аукционе. И еще помню, что он по-русски ни в зуб ногой. Ну, и платил, конечно, будь здоров. Как все японцы.

- Я видел вас с мужчиной, - говорит он по-английски. - И не хотел беспокоить. Но когда вы освободитесь, завтра или послезавтра, прошу вас позвонить мне в «Асторию». Вы помните часы работы пушного аукциона?

- Помню, - говорю. - Даже очень хорошо.

- Все остальное время я буду свободен для вас.

И дает мне визитную карточку, где чернилами уже написан его номер телефона в «Астории». И кланяется, кланяется…

А я-то вижу, что ко мне продирается Эдик с мороженым. И не успеваю объяснить японцу, что больше не работаю по той части, которая его интересует. Сую, как дура, визитку в карман куртки, и так торопливо говорю:

- Хорошо, хорошо… Простите меня, пожалуйста…

Японец тоже увидел Эдика и на прощание мне говорит:

- Целый год я не могу забыть дней, которые мы провели вместе. Жду, - и буквально растворяется в толпе.

Только мы с Эдиком взялись за мороженое, как раздался звонок. Все потянулись в зал. В проходе я чуточку отстала и выбросила в урну визитную карточку японца. Вались он, этот джапан, к такой-то матери!..

Взяла Эдика под руку, и мы, лопая мороженое, пошли смотреть львов.

На следующий день я заступила на суточное дежурство. С утра пошла нормальная больничная круговерть: уколы, перевязки, капельницы, таблетки…

- Таня! Борис Семенович вызывает!..

Бросаю все, бегу к заведующему отделением. Там же на подоконнике сидит наш молодой доктор Владимир Александрович.

- Здрасссьте, Борис Семенович!

Борис Семенович - милый, остроумный, доктор божьей милостью. Трус - фантастический! Со страху заложит кого угодно.

- Ну что вы со мной делаете, Таня?! Это просто нечестно! Как писать характеристику на человека, уезжающего за границу на постоянное местожительство?!

- Борис Семенович, дусечка! Ну что ж вы так убиваетесь?! Пишите любую, - успокаиваю я его. - Вы-то понимаете, что это дурацкая формальность?

- Не сходите с ума! Я должен взять на себя серьезную политическую ответственность, а вы…

- Подождите, Борис Семенович, - прерывает его Володя. - Что от вас требуется? Правда. Вот вы и напишите правду о Татьяне Николаевне. Я как профорг отделения тоже подпишу. Если это будет правда.

- А я продиктую, - говорю я. - «Татьяна Николаевна Зайцева - человек физически здоровый. Травку не курит, порошки не нюхает, укольчиками не задвигается. Выпивает с отвращением, исключительно для контактов, в соответствии со всеми указами и постановлениями. Она за мир, за дружбу народов. Ее основной жизненный лозунг - «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Политически грамотна, морально устойчива». Ну, как? Годится?

- Блеск! - восхитился Владимир Александрович.

- Не смейте превращать это в балаган! - закричал Борис Семенович. - Пара молодых идиотов! Я пожилой, беспартийный… Отгадайте, кто? Правильно!..

- Борис Семенович, это уже становится тоскливым, - Володя слез с подоконника.

- Я хотел бы, чтобы вы встали на мое место, Володя…

- Я тоже хотел бы.

- Таак! - разозлилась я. - Я чего-то не понимаю, Борис Семенович, вы даете мне характеристику или нет?

Борис Семенович трагически обхватил руками голову:

- Напишешь хорошую - спросят: куда же вы смотрели? Не работали с кадрами. Напишешь плохую - скажут: какого черта вы держали ее в своем коллективе?..

- Все! - сказала я. - Привет. У меня работа.

Во второй половине дня я расхаживала одну симпатичную деваху после операции. Она обнимала меня за плечи, я ее за талию, и так мы ползали по коридору отделения.

- Не держись за пузо, не разойдутся у тебя швы. Ступай смелей!

- Да, а вдруг… - ныла она.

- Хочешь, чтобы у тебя спайки образовались? Почему вчера провалялась лишние сутки?

- Тебя ждала. С тобой я не боюсь.

- Вот дурочка! Двигайся, двигайся… Дети есть?

- Двое. Четыре и полтора.

- А сейчас с кем они? С мужем?

- Мама из Харькова приехала.

- Как детей делать - так все умельцы. А как…

- Нет, нет, Танюша, он очень занят. У него работа такая. Все, Тань, больше сил нет…

- Леночка, дорогая! Давай еще разок пройдем!..

- Ой! - вдруг говорит Лена. - Толя!.. Мой муж.

Я посмотрела в конец коридора и увидела старшего опергруппы моей «спецуры» капитана милиции Анатолия Андреевича Кудрявцева.

В костюме с галстучком, в своих попсовых очечках, белый кургузый халат на плечах, в руке белый полиэтиленовый пакет. И оттуда цветочки торчат.

- Интересное кино, - говорю. - Это твой муж?

- Толя! - рванулась к нему Лена. - Ой, Танечка! Держи меня…

Толя подскочил, подхватил Лену с другой стороны.

- Тосинька, познакомься, - говорит Лена и повисает на муже. - Это Танечка. Она со мной после операции всю ночь просидела…

- Анатолий Кудрявцев, - представился он.

- Татьяна Зайцева, - говорю. В одну игру играем.

- Принес? - спрашивает Лена.

- А как же? - Толя достает коробку конфет и пять гвоздичек.

- Это тебе, Танюша, - говорит Лена. - За все, за все!..

- Спасибо, - говорю и нахально спрашиваю: - где это вы такие чудесные конфеты раздобыли?

А он так спокойненько отвечает:

- В одной интуристовской гостинице. В буфете.

- Уж не на валюту ли? - спрашиваю.

- Что вы! - смеется Толя. - У меня-то откуда?

Вечером мы с ним стояли вдвоем на первом этаже и курили.

- Оформляешься? - спросил он.

- Не говори… Справки, характеристики… Сдохнуть можно.

- Как же ты мать оставишь?

- Самый больной вопрос. Если бы и ее с собой…

- Она не поедет.

- Да. Тут ты прав.

Толя посмотрел на часы и протянул мне руку:

- За Ленку спасибо тебе, Таня.

- Не волнуйся, все будет о'кей. На работу?

- Да.

- Привет там всем.

- Хорошо.

Он ушел через двор, а я поднялась в отделение.

В районном овире меня приняла полная блондинка с приятным лицом - майор милиции. Явно за сороковник, но глаз живой, грим наложен более чем умело, руки красивые, ухоженные.