- Документиков-то не хватает, чтобы начать оформление, Татьяна Николаевна, - говорит она и открывает мое дело. - Вот давайте вместе проверим. Свидетельство о браке, приглашение в Швецию, анкеты, характеристики… Справка из туберкулезного диспансера, из психиатрического, кожно-венерического… Идем дальше. Согласие матери - Зайцевой Аллы Сергеевны, заверенное у нотариуса… Имеется… А где согласие вашего отца? А, Татьяна Николаевна?

Меня словно с десятого этажа сбросили!

- Какого еще отца?! Я всю жизнь с мамой прожила!.. Нет у меня никакого отца и не было.

- Татьяна Николаевна, нужно объяснять, что дети обычно рождаются при некотором соучастии мужчин? Вот вы и должны предоставить нам согласие вашего отца, нотариально заверенное в его присутствии, что материальных претензий он к вам не имеет и дает свое родительское согласие на ваш выезд за рубеж.

- О, черт, черт побери! - взвилась я. - Но он же с нами больше двадцати лет не живет! Все волокла на себе моя мама! Всегда и везде. Мы от него копейки не получили! Клянусь вам!..

- Охотно вам верю. Но тем не менее…

- А если он умер?! Что тогда?

- Ваш отец - Николай Платонович Зайцев, пребывает в добром здравии и проживает по адресу…

Майорша взяла со стола листок бумаги и протянула его мне.

- Вот, пожалуйста. Мы предвидели этот разговор и разыскали адрес вашего папаши. И поторопитесь, Татьяна Николаевна. Если вы затянете со сдачей этого документа, то большая часть остальных, по истечении времени, потеряет силу, и вам придется начинать почти все сначала. Это очень затормозит получение визы и паспорта. При положительном решении вашего вопроса.

- А может быть еще и отрицательное решение? - спросила я.

- А как же? - улыбнулась майорша.

Ехала я по этому адресу в такой ярости, что когда такси остановилось, то выскочила, забыв расплатиться.

- Эй! - крикнул водила. - А деньги?!

Я бросила ему треху, извинилась, и он укатил. Сверила номер дома с записью в овировской бумажке и стала искать квартиру семьдесят шесть.

Прошла первый двор - нету. Второй двор - тоже нет… Смотрю, откуда-то выходит тетка с детской коляской. В коляске штук пятьдесят бутылок нагружено. Водочные пополам с портвейновыми. И тетка их так заботливо укутывает какой-то хламидой, чтобы видны не были.

- Не скажите, где квартира семьдесят шесть? - Спрашиваю.

- К Зайцевым?

- Да.

- Иди в третий двор. Там в уголке за мусорными баками дверь. Несколько ступенек вниз - там и Зайцева. Доктор, что ли?

- Нет.

- Из собеса, видать, - решила тетка и покатила коляску.

Прошла в третий двор, нашла дверь за мусорными баками. На лестнице - ни зги не видать, чиркаю зажигалкой, ищу. Вот она. Мелом на двери написано. Кнопки звонка и в помине нет. Я давай стучать…

Это в самом-то центре города-героя! Между «Пассажем» и музкомедией! Русский музей напротив, филармония сбоку, «Европа» рядом, иностранцы шастают! Хоть бы их постеснялись! Ну прямо «за державу обидно», как в том фильме… Черт бы вас побрал с вашим центром!..

Открывает мне какой-то старик в жутком нищенском виде. На руках маленький полуголый ребенок. За стариком еще двое - пацан лет шести и девочка лет девяти. Тоже не приведи господь во что одеты.

- Опять на лестнице света нет? - приветливо спрашивает старик.

- Нет, - говорю.

- Проходите, доктор. Вы извините, но нам сказали, что вы будете только во второй половине дня.

- Я не доктор. Мне нужен Зайцев Николай Платонович.

- А, так вы из собеса!.. Я и есть Зайцев Николай Платонович, - говорит старик и кричит в глубину своей кошмарной квартиры: - это не доктор, Люсенька! Это ко мне товарищ из собеса пришел!

И протягивает маленького ребенка девочке:

- Ларисочка, возьми Стасика. Идите в комнаты, поиграйте. Только тихо, чтобы мамочку не напугать. А я с тетей на кухне поговорю. Ну-ка, быстренько…

А я смотрю на них и думаю: «Господи! Это же мой отец!.. Моя сестра… Мои братья… Какая же нищета, какая чернуха может быть в наше время?! Кошмар… И почему он такой старый?.. Он же всего на три с половиной года старше мамы. Ему сейчас должно быть только пятьдесят четыре… Нет! Это ошибка, ошибка!

- Вы, действительно, Николай Платонович Зайцев?

- Вам паспорт?.. Сейчас, сейчас принесу.

Он еле-еле проковылял в комнату, держась руками за стенку.

- Да, нет. Не нужно. Что у вас с ногами?

- Будто не знаете! Полиартрит же. Вы же мне по инвалидности пенсию платите. Собес же!

- Я не из собеса.

Старик остановился, замер, изумленно повернулся ко мне:

- Вот так клюква… А откуда же?

Потом мы сидели на кухне, и я боялась даже прикоснуться к столу - так все было нечисто, липко, запущено.

- Чего же ты зубы-то себе не вставишь? - вглядывалась я в него.

- Все как-то времени нет… - улыбнулся он, вытирая слезы. - Причем мне как инвалиду второй группы это бесплатно положено.

- И не бреешься.

- Это я только дома. А когда на работу или в люди, обязательно.

- Работаешь?

- А как же? Вахтером в трамвайном парке. Сутки через трое. Очень удобно. Это еще счастье, что у меня инвалидность с правом работы. Так что мы живем неплохо…

- Я вижу.

- Мне главное - Люсю поднять. А то она все лежит, лежит… Как Стасика родила, так и не встает. Врачи говорят - мозговые явления. А мама как?

- Тебе-то что?

- Ну, так…

Из комнаты были слышны приглушенные несмелые детские голоса.

- Ноги сильно мерзнут, - сказал отец. - При артрите очень нарушается кровообращение и все время мерзнут ноги…

- Слушай, - сказала я ему. - Я тут замуж собралась…

- Ой, доченька! Поздравляю…

- Во-первых, я тебе не «доченька», а во-вторых, мне твои поздравления, как зайцу - триппер. Я выхожу замуж за иностранца и уезжаю жить за границу. И мне нужно, чтобы ты подписал бумагу в нотариальной конторе, что материальных претензий ко мне не имеешь и не возражаешь против моего отъезда.

- Дела… - удивился он. - За границу. Вот так да!.. Значит, ты покидаешь родину? А как же мама? Ты об ней подумала?..

- Ты много о ней думал! - Мне захотелось его убить.

- Ой-ой-ой… Тут без пол-литры не обойтись. Выпьешь рюмочку?

- Я не пью.

- И правильно, детка. Но это моя собственная - чистый сахар, палочка дрожжей и никакой химии. Когда еще встретимся?

Я посмотрела на него, и мне показалось, что он сейчас снова расплачется.

- Черт с тобой, - сказала я. - Наливай.

Он проворно достал откуда-то мутноватую захватанную бутылку, две кошмарные копеечные рюмки и прикрыл дверь кухни. Наполнил рюмки и разрезал одно яблоко пополам.

- Ну что ж, - сказала я. - Давай выпьем, «папочка». Давай выпьем с тобой, Николай Платонович Зайцев, за то, что ты, сукин сын, старый кобель, бросил нас двадцать три года тому назад и ни разу у тебя сердце не защемило - как там поживают твоя бывшая жена Алла Сергеевна и дочь Татьяна Николаевна. Давай выпьем это твое вонючее пойло за то, что ты еще троих детей настрогал, а кормить их не научился, чтобы хоть под конец твоей никчемной жизни они выросли нормальными ребятами, а твоя жена поправилась бы!

Я выпила, а он снова стал плакать.

- Пей! - сказала я. - Сам же хотел выпить. Какая тебе разница за что пить?

Он испугался и выпил. Судорожно вздохнул, поднял на меня полные слез глаза, проговорил трясущимися губами:

- Что же это вы все такие жестокие?..

- С волками жить… - сказала я. - Давай, одевайся. Поехали к нотариусу.

- Зачем?

- То есть как «зачем»?! Чтобы ты там заявил, что против моего выезда не возражаешь и материальных претензий ко мне не имеешь!

Я увидела, что он снова взялся за бутылку, и прикрыла свою рюмку ладонью. Он налил только себе и вдруг улыбнулся беззубым ртом:

- А если имею? - и выпил. - Материальные претензии?

- Ты… Ко мне?! - я смотрела на него во все глаза. - Ты?! Да я тебя в порошок сотру, гад ты этакий…