- Привет, - говорю. - Каким ветром?

- Заходи! Гостем будешь! - С грузинским акцентом отвечает Кисуля и открывает задние дверцы.

Мы с Лялькой влезаем в машину, закуриваем. Лялька глаз оторвать не может от Кисули и от Гулливера. Конечно, девки прикинуты будь здоров и не кашляй. Ляльке такое и не снилось…

Кисуля осторожно покосилась на Ляльку. Я ее успокоила:

- Теоретически ребенок подкован.

- Пора в свет выводить, - смеется Гулливер.

- Перебьется, - говорю. - Работа была?

- Да ну… Фуфло одно, - машет рукой Кисуля. - «Штатника» из валютного бара вынула, а он в нажоре. Лыка не вяжет - в дело употреблен быть не может. Возился, возился - все без толку. Только время потеряла.

- И мимо денег пролетела?

- Она-то не пролетела, - смеется Гулливер. - Она свои сто баксов скушала. Это я пролетела. Но как! Сдохнуть можно!.. Кидаю Генке-халдею пятнашку. Он меня сажает стол в стол со здоровенным френчем. Бугай выше меня. Плечи - во! Морда - застрелись!.. К трем часам ночи я его в тачку, везу к себе, а он мне по дороге заявляет, что женщинами не интересуется, а любит только мужчин. И если я ему сейчас мужика предоставлю - триста франков мои. Ну надо же! Я ему говорю: «Ах ты ж, гомосек несчастный! Я на тебя полночи убила… Плати неустойку!» Алексей Петрович, водила из второго таксомоторного, - ты его знаешь, - хохочет - я думала, мы во что-нибудь врубимся. Короче, разворачиваем тачку и обратно. Вот и считай - пятера - на входе, рупь - гардероб, пятнашка - Генке, четвертак - Алексею Петровичу. Одни убытки…

- Неустойку сдернула?

- Как же! Заплатит френч неустойку! Будто ты не знаешь… За франк удавится, педрила-мученик. Хорошо, в это время Кисуля отработала и на пандусе меня подобрала.

- Ко мне-то чего приехали?

- Хотели посмотреть на уникальное явление в нашем профсоюзе. Как интердевочка на государство молотит.

- В свободное от работы время, - смеется Гулливер.

- Сутки через трое - работа не пыльная. Зато спокойней.

- Кому? - улыбается Кисуля.

- Мне. Маме моей. Всем.

- Под каждой крышей - свои мыши. Мы тебе к свадьбе подарочек привезли, Танюха.

- Специальное пособие для экспортных невест, - говорит Симка и протягивает мне бумагу, сложенную вдвое.

Я разворачиваю, а там какая-то инструкция.

- Что это?

- Список справок и документов, необходимых для выезда из Советского Союза. Порядок очередности подачи и официальные сроки принятия решений. По каждой справке, представляешь?

- Малейшая ошибка, и начинай все сначала. Начнут футболить… Как Светку-маленькую, как Маню-кнопку, помнишь?

- Затянут оформление года на три и - привет из Швеции! Менты эту инструкцию, знаешь, как хранят?!

- Почему?

- По кочану. Чтобы «за бугор» не выпускать.

- Ясно. Где достали?

- «Капуста» - великая штука, - рассмеялась Гулливер.

- Сколько должна?

- Не бери в голову. Рассчитаемся. Кстати, тебе песец не нужен?

- Сколько тянет?

- Для тебя - тысяча баксов. Или, как говорят московские коллеги, - таузенд грюников.

- Валюты, слава богу, на руках нет. А «деревянными»?

- Четыре штуки - и песец твой.

- Матери взять, что ли? У нее на зиму ничего нет. Покажи.

- Вон, пакет у заднего стекла.

Я достала пакет и вытащила замечательную норвежскую песцовую шубку. Лялька даже ахнула.

- Ну-ка, выметайся, - сказала я ей. - Прикинь…

Лялька вылезла, надела шубку прямо на халат, сдернула с головы косынку и распустила по плечам волосы.

Шубка была отличная. Но Лялька в этой шубке смотрелась так, что мы просто отпали! И это несмотря на то, что Лялька была в стоптанных больничных тапочках, а окружал ее обшарпанный колодец петербургского двора, забитый черт знает каким грязным хламом…

- Да… Девочка - зашибись! - удивилась Кисуля.

- Какой конкурент растет! - покачала головой Гулливер.

- Только попробуйте, - сказала я им и крикнула Ляльке: - давай, давай, сблочивай! Рано тебе еще к такому шмотью привыкать.

Лялька с сожалением сняла шубку и протянула мне. Я уложила шубу в пакет и сказала Кисуле:

- Беру. А то теперь неизвестно, когда еще у меня деньги будут. А мать на зиму раздета…

- О'кей, - небрежно кивнула Кисуля. - Привезешь «капусту» - заберешь песца. Договорились?

- Годится. Спасибо, девки, - я вылезла из машины.

- Танька! Не потеряй инструкцию, - предупредила меня Гулливер. - Прочти внимательно первый пункт. Без него у тебя даже заявление во дворец бракосочетания не примут. Начинать нужно со шведского консульства…

Боже мой, если бы я тогда понимала по-шведски!

Мы сидели с Эдиком у его генерального консула, еще не старого, обаятельного, истинно западного мужика, и я чувствовала себя на седьмом небе того мира, куда так рвалась последние несколько лет.

В мягких кожаных креслах мы расположились вокруг небольшого низкого столика, пили фантастический кофе со взбитыми сливками и полизывали коньяк из крохотных рюмочек. Консул был - само очарование!

У меня хватило ума не напяливать на себя вечернее «рабочее» шмотье, и я выглядела скромно и респектабельно: белые американские «бананы», темно-красная спортивная рубашечка из чистого коттона и белоснежная курточка фирмы «Пума». Грим - самый незаметный, слегка тонированные очки и красная «адидасовская» сумочка.

- Ах, как жаль, что вы не говорите по-шведски, - искренне сожалел консул, обращаясь ко мне. - Но это поправимо. Поправимо…

Сам он говорил по-русски не хуже меня. Когда в разговоре с Эдиком он переходил на свой родной язык, я несколько раз ловила его добрый и внимательный взгляд, устремленный на меня. Словно он хотел убедиться, что я действительно не понимаю шведского.

Я улыбалась ему и вопросительно поглядывала на Эдика. Но Эдик не торопился с переводом. А консул, ответно улыбаясь мне, оказывается, говорил Эдику следующее:

- Я не имею права не выдать вам документ, подтверждающий ваше неженатое положение и психическое здоровье, который справедливо требуют русские власти при регистрации брака иностранца с их подданной. Мой секретарь уже этим занимается.

- Благодарю вас, - улыбнулся ему Эдик.

- Хотя в вашем нормальном психическом состоянии я позволил бы себе усомниться.

- Отчего же? - засмеялся Эдик.

Консул любезно долил мне кофе и собственноручно положил еще взбитые сливки. И продолжал по-шведски:

- Да потому, господин Ларссон, что вы собираетесь жениться на профессиональной проститутке, что видно невооруженным глазом. И не возражайте! У меня большой и печальный опыт. Я таких справок выдал сотни.

- Мне наплевать, кем была госпожа Зайцева в России. Мне важно, кем она станет, будучи «фру Ларссон» в Швеции.

- Это я могу вам спрогнозировать, - консул дополнил мою рюмку. - Восемьдесят процентов подобных браков расторгаются сразу же или спустя совсем немного времени после пересечения границы. Большая часть этих девиц тут же начинает заниматься индивидуальной проституцией, поступает в стрип-бары, в секс-шоу или рассасывается по публичным домам Европы. У вас есть гарантия, что вы с мадам Зайцевой окажетесь теми счастливцами, которые составляют всего двадцать процентов от общего количества таких браков?

- Все зависит от меня самого, господин консул.

- Сомневаюсь, - консул закурил сигарету и сказал мне по-русски: - прошу прощения, мадам. Поскучайте еще минутку. Формальности…

И снова перешел на шведский язык:

- Подумайте, господин Ларссон, стоит ли наполнять нашу маленькую страну отбросами русского общества? Разве мало у нас собственных проблем? Это я вам уже говорю как официальный представитель Швеции в СССР.

Клянусь, я чувствовала, что что-то происходит! Я ни черта не понимала, а консул и Эдик вели себя так потрясающе мило и доверительно, что заподозрить ничего нельзя было. И все-таки у меня почему-то испортилось настроение…

Эдик встал и произнес по-русски: