- Я должен ей сделать визит.

- Конечно!

Тут заорал Гюнвальд, вырывая у Эдварда трубку. Но мой тихий Эдик сказал мне: «Момент, Таня», прикрыл трубку ладонью и что-то жестко проговорил краснорожему Гюнту. Тот даже опешил от неожиданности. Но потом все свел к шутке и оглушительно расхохотался. Встревоженные Бенни и Кеннет вытащили его из конторки. Эдвард сказал:

- Я тебя очень люблю, Таня. Сегодня я позвоню в консульство и узнаю все про ваши и наши формальности.

- Хорошо. Целую тебя.

- Спасибо, - он помолчал и осторожно положил трубку.

Тут же помчалась минутная стрелка, неторопливо двинулась часовая. Снова покатились мои рабочие сутки.

- Больные, сдавайте термометры! Что там у нас с температурой?.. Подставляем попочку… Замечательно! Держи ватку, держи…

- Тань, а Тань!.. Пока тебя не было, Иван Афанасьевич трое суток стонал, никому спать в палате не давал. А сегодня - огурец! Он в тебя влюбленный. Гы-ы!..

- Во, дурак! Болтает тут!.. Не слушай, Танечка…

- Я вас тоже очень люблю, Иван Афанасьевич. Вот эту таблеточку… Запить теплой водичкой. Если что - зовите. Ладно?.. Ляля! Что это за влажная уборка? Все сначала! Из углов - чтобы не соринки! Почему «утки» с мочой стоят? Вынеси немедленно, и - «ежиком» с горячей мыльной водой. Не халтурь!.. Господи, хоть бы сегодня по «скорой» никого не привезли!.. Миленькие мои больные и выздоравливающие! Через пять минут выключаю телевизор и - отбой!

- Танюша, чай будете с нами пить?

- Обязательно, Владимир Александрович! Вот только свет в палатах выключу…

- Таня, вот…

- Батюшки! Откуда такие цветы потрясающие?!

- Это тебе. Мама принесла.

- Ну, спасибо, кавалер ты мой маленький! Дай я тебя поцелую…

- Тань, иди чай пить!

- Иду.

Когда я вошла в ординаторскую, наше традиционное ночное чаепитие было уже в разгаре. Негромко пел Высоцкий из магнитофончика (Лялька с собой на дежурство таскает), сидел наш молодой доктор Владимир Александрович, Нинка - медсестра с соседнего поста, и вторая санитарка - старуха Сергеевна.

На столе - чайник электрический, пироги с капустой, коржики, колбаска по два двадцать, помидорчики-огурчики… Каждый, кто идет на сутки, обязательно из дому что-либо тащит.

Вошла я в ординаторскую, и силы меня покинули. Колпак крахмальный с головы стянула, туфли скинула и пошлепала босиком.

- А кто в лавке остался? - спросил наш доктор.

- А никого, - ответила Нинка. - Все дрыхнут. Тяжелых нету.

Достала я свою старую сумку, вытащила бутылку яичного ликера «Адвокат», пачки «Данхилла», «Ротманса», «Пелл-мелл» и две плитки швейцарского шоколада.

- Гуляем, ребята!.. - сказала я и рухнула на топчан.

Сергеевна взяла в руки бутылку и спросила:

- Это чего?

- Ну, сладкое! Не помнишь, Сергеевна? Танька уже приносила такую. Из яиц сделано, - ответила Нинка.

- Ой, вкусная!! - вспомнила Сергеевна.

- Откуда это все, Танечка? - Интересуется доктор.

- С работы, - не было сил ничего выдумывать.

- Совместительство, что ли? - позавидовала Нинка.

- Ага.

- Где?

- В «Интуристе».

Смотрю, моя бутылочка уже пошла по кругу.

- Тоже сестрой?

- Милосердия, - усмехнулась я. - Ляль, прикури мне сигаретку и налей чайку. Пусть остынет. Я пока полежу. А то вторые сутки без сна…

- Ну, давайте, - Сергеевна подняла стакан с «Адвокатом». - Тань, может, примешь капельку?

- Таня же не пьет, Сергеевна! Сколько раз говорить? - Нервно заметила Лялька.

- За все хорошее, - Сергеевна шлепнула полстакана.

- Живут же люди, - выпила Нина. - А я все думаю, чего это Татьяна исключительно - сутки через трое?

- Рыба ищет где глубже… - Сергеевна прикончила стакан.

- Закусывайте, Сергеевна! - строго сказал Владимир Александрович. - А то так до утра не дотянете.

Он заметил, что у меня погасла сигарета, и дал мне прикурить моей же зажигалкой.

- Нравится? - Я увидела, как он рассматривает зажигалку.

- Прелесть.

- Возьми себе…

- Что ты!

- Бери, бери. У красивого мужика должны быть красивые вещи, - я и сама не заметила, что разговариваю с ним на «ты». - Ребята, вы одну плитку шоколада распатроньте, а вторую… Сергеевна! Спрячьте вторую плитку для внучки. Вон ту, с собачками.

- Это правильно. Давай, - Сергеевна сунула плитку в карман замызганного халата. - Ты у нас, как божий ангел, Татьяна.

Мне это так понравилось, даже спать расхотелось.

- Кто у нас не охвачен? - говорю. - Нинка, забирай всю сигаретную «фирму»! Оставь открытую пачку. До утра хватит.

- Танюшка! Слов нет!..

- А ты, Лялька, достань у меня из сумки пакет. И примерь. Вроде бы твой размер.

Лялька залезла ко мне в сумку и достала оттуда пакет с натуральными джапанскими кроссовками на липучках. Тут все отпали! Кроме Сергеевны:

- Хорошие тапочки. Ноги в них не потеют?

- «Тапочки»?! - Еле выговорила Нинка. - Да это!.. Это…

- Королевский подарок, - усмехнулся наш доктор.

Лялька - та просто онемела. Стоит, прижала кроссовки к груди…

С днем рождения, Лялька, - устало говорю я. - Желаю тебе всего самого лучшего. И обязательно в этом году поступить в институт.

- Ой, правда! У меня же завтра день рождения!..

- Сегодня, - поправила я ее. - Уже сегодня.

- Дак налить же надо! - решительно взялась за бутылку Сергеевна.

Но в эту секунду в дверях ординаторской появился больной в застиранном байковом халате.

- Извиняюсь, - сказал он, щурясь от яркого света. - Там, кажется,

Иван Афанасьевич умер.

Нас словно взрывом подбросило!

Ох, и надергались мы с этим Иваном Афанасьевичем! Все пытались вытянуть его с того света. Только появится какой-то проблеск, снова старик от нас уходит. Уплывает Иван Афанасьевич по другую сторону бытия, где уже никому ни хрена не требуется.

Мы с Нинкой ассистируем, путаемся, как слепые котята, но вроде все путем. Лялька тут же, на подхвате. Сергеевна мечется.

Тогда Володя раскрыл ему грудную клетку, взял сердце Ивана Афанасьевича в руку и… Пошел прямой массаж! Зачавкало, слава богу. Заработало…

…Едем из операционной в палату. Я как была в ординаторской босиком, так босиком и шлепаю, качу рядом с каталкой капельницу на колесиках. Нинка на ходу подушку кислородную поправляет. Владимир Александрович за пульсом старика следит. Все кровью заляпаны, маски на шее висят. А вокруг больные. Всполошились, бедняги, перетрусили. И этот стоит - гонец в кальсонах.

- «Умер», «умер»!.. Паникер несчастный, мать твою за ногу, - говорю я ему. - Ну-ка, марш все по палатам!

- Танюша, увидимся сегодня вечером? - тихо спрашивает меня на ходу Владимир Александрович. - Сходим к моему приятелю, посмотрим видео…

Ах, крепенький паренек! Только что в человеческой крови руки полоскал, а уже норовит ко мне под юбку залезть!

- Где же ты раньше был, Вовик? - смеюсь я, а сама слежу, чтобы игла из вены Ивана Афанасьевича не выскочила. - Теперь - хана. Замуж выхожу…

В пятом часу утра я села раскладывать лекарство по записи к утреннему приему. Бежит Лялька. Глаза - девять на двенадцать. Оглядывается по сторонам, будто ее партизаны в разведку послали. Подлетела ко мне и давай шептать.

- Ладно, - говорю. - Не гони картину. Подождут.

Я встала, зашла к Ивану Афанасьевичу, поправила кислородную трубочку под лейкопластырем на его небритой верхней губе, уменьшила частоту подачи капельницы, послушала, как он дышит, и вышла из палаты. Заглянула к Нине на первый пост:

- Нинуля, посмотри за моими. Я минут на десять смоюсь.

На лестнице меня уже ждала Лялька. Любопытная, как кошка!

- Можно мне с тобой?

- Косынку поправь. Ходишь как халда.

Спускаемся во двор. Больничка у нас старая, со времен царя Гороха. Дворик такой серенький, петербургский. А посреди двора стоит голубая «семерка» с распахнутыми дверцами и сама Кисуля при полном параде сидит за рулем и приемничек крутит. Рядом Симка-Гулливер. Выставила свои длинные ноги наружу и покуривает.