— О телесах радеешь, а душу не блюдешь. Ты бы вот сотни три земных поклонов отбил, так куда лучше вышло бы — и богу лепота, и тебе никогда утина не знать.

— Что за утин? — машинально спросил филолог.

— А хворь такая — в пояснице стрелье, как хватит, так не согнешься.

— Это ишиас, — догадался Ильин. — От него и поклоны не спасут, ежели застудишь спину.

— Молитва ото всего исцеляет, — наставительно заявил Ивашка. — Я сам видал, как родитель мой от этой напасти лечивался. Пришла к нам старица одна, святой жизни, и велела ему через порог на живот лечь. Положила ему на спину веник-листовик да принялась по нему топором колотить. А папаша по научению ее вопрошает: что сечешь? Утин секу, отвечает. А сама умную молитву творит.

— Умную?

— В уме то есть, одному богу слышимую… Так вот три раза порубила веник да и только — утина как не бывало…

Охотники продолжали наблюдать за Ильиным. Наконец один из них медленно приблизился к филологу и бросил к его ногам огромного черного глухаря и несколько рябчиков.

— Помолись Хорсу о послании богатой добычи в наши силки.

Виктор прервал упражнение, протестующе замахал руками.

— Ничего не нужно. Заберите. Нас прекрасно кормят.

Но охотники уже шли своей прежней дорогой.

Ильин в задумчивости постоял над трофеями. Как растолкуешь им, что такое зарядка, если даже Святовид ничего не понял из его объяснений?

Старый волхв увидел раз Виктора в йоговской позе лотоса и с нескрываемым изумлением спросил:

— Асаны знаешь?

— Да, — с неменьшим удивлением ответствовал филолог. — А вы… то есть ты откуда про них ведаешь? Ведь это индийское изобретение, от вас до йогов пять лет пути…

Но жрец, не слушая его, опустился на траву и принял позу плуга.

— Знаешь такую?

Ильин повторил его движения.

— И асану «коровья морда» знаешь? — еще больше поразился волхв.

Виктор кивнул и, быстро сцепив руки за спиной, хрустнул позвонками.

Из дальнейшей беседы со Святовидом филолог понял, что его первоначальное предположение о духовной связи древних ариев Индии и славян было верным. Но он едва мог поверить, что сходство обрядов и ритуалов язычников Восточной Европы с культовой практикой далекого Индостана оказалось столь очевидным.

Когда волхв говорил о минувшем, горькая складка кривила углы его губ, а глаза смотрели отрешенно и сумрачно.

— Христианские жрецы рыщут повсюду в поисках старых книг из бересты и дощечек с письменами. Ничего им так не нужно, как священные писания древних мудрецов. Если находят, сразу уничтожают… У народа почти ничего не осталось уже, хотя Христова вера пришла к нам совсем недавно…

— Двадцать шесть лет, — автоматически вычислил Ильин. — Почему же они столь непримиримы именно к старым книгам?

— Они несут Змиеву веру.

— Что за новое понятие?

— Оно старо как наш дряхлый мир. Эта вера уже пыталась поработить наши души, да праотцы русичей отбили натиск Змея.

Ильин слушал со все возрастающим интересом. Тема змееборчества, пронизывающая все древнейшие предания и былины русского народа, вызывала ожесточенные дискуссии в среде его коллег, да и представители смежных наук истории, археологии, философии — не обошли ее вниманием. Трактовки, выдвигавшиеся при истолковании змееборческого эпоса, бывали диаметрально противоположны — отчасти из-за недостатка конкретного материала, отчасти из-за несходства убеждений споривших, разной «полярной зараженности» их идейных платформ…

— В какие времена происходил этот натиск? — спросил Ильин. — И почему ты всегда говоришь о Змее, кто это?..

Старые волхвы говорили: двести поколений сменилось… Из-за гор на равнину пришли люди, они несли на своих копьях змеиные кожи, они говорили, что прародитель их Змей, он даровал им знание, научил различать доброе и злое…

— Двести поколений… Это же шесть тысяч лет! Ведь тогда и славян еще не было.

Святовид медленно покачал головой.

— Они жили в иной стране, возле гор. Там было всегда тепло. И был единый язык… Только мы, хранители памяти, знаем его…

— Тот язык, на котором ты возносишь молитвы?

Жрец прикрыл глаза и кивнул.

— Ты понимаешь его, можешь говорить?

— Нет, я только запомнил то, чему учили старые волхвы.

— Да и ты как будто не юнец…

— Я пришел к волхвам, когда мне было больше пятидесяти. Я был воином…

Ильина охватило волнение. Ему казалось, он стоит на пороге какой-то великой тайны. Быстро спросил:

— И когда пришли люди Змея, наши предки ушли в разные стороны, разбились на племена?..

— Одни ушли в страну пустынь и потерялись. Другие поднялись к небесам и познали душу мира. Иные ушли к великому морю, туда, где заходит солнце. Мы пришли в державу лесов.

— Расскажи подробнее, кем ты был до того, как стал волхвом?

Святовид вскинул на Ильина холодные внимательные глаза. Долго молчал, всматриваясь в его лицо. Потом, не говоря ни слова, встал и пошел прочь…

Подняв с травы глухаря, Виктор прикинул его вес — выходило не меньше пяти килограммов. «Тут работы до полудня, — досадливо подумал филолог. Перо общипать и то пальцы обломаешь». Собрал рябчиков и, расставив руки с трофеями в стороны, повернулся, чтобы идти в избу.

— Виктор, откуда такая добыча? — Княжна появилась словно из-под земли.

Ильин смутился — такие вроде бы нечаянные встречи происходили в последнее время подозрительно часто. Пробормотав что-то несвязное про силки, про охотников, филолог предложил:

— Заходи, Аня, к нам, заодно поможешь птицу щипать. На дворе ветрено, по всей поляне перо разнесет…

Первое время Бестужева заливалась краской, стоило назвать ее по имени. Заметив это, Ильин предложил вернуться к прежнему обращению по имени-отчеству. Но княжна запротестовала — ее восхищали демократические манеры филолога. Оправдывая свою застенчивость, она говорила, что ее нравственность изуродована сословным воспитанием. Чем скорее выветрится школа Смольного, тем лучше, считала Анна…

Когда они уселись возле закопченной каменки, Ильин показал, как нужно дергать перо, и молча принялся за первого рябчика.

— Где Иван с Василием? — через некоторое время спросила княжна.

— Ходят где-то, — не поднимая глаз от птицы, ответил Ильин.

Прошло еще несколько минут. Затянувшуюся паузу прервала Анна:

— Чем собираешься заниматься сегодня?

— Суп буду варить, — уткнувшись взглядом в изрядно полысевшую тушку рябчика, отозвался Виктор.

Его злило то, что, будучи почти вдвое старше Анны, он теряется в общении с ней как мальчишка. Стоило большого труда заставить себя прямо смотреть ей в лицо, а говорить непринужденно, как в первые недели, и вовсе не получалось.

Вообще в отношениях с прекрасным полом Ильин всегда чувствовал себя уверенно, умел завоевать внимание, умел занять своих избранниц непринужденной беседой. Нынешнюю свою неловкость он объяснял тем, что Овцын обнаружил нешуточный интерес к генеральской дочери и весьма настойчиво старался добиться ее расположения. Василий вызывал симпатию у Ильина, и филологу не хотелось, чтобы отношения в четверке осложнились — ведь всем им нужно было держаться друг за друга в этом чужом и, может быть, враждебном мире. Кто знает, сколько им еще предстоит скитаться в дебрях времени, говорил себе Виктор, я как старший просто обязан блюсти равновесие, дабы никто не почувствовал себя уязвленным…

Княжну поведение Ильина по временам прямо-таки бесило. По целым дням она дулась на него, не подходила со своими обычными вопросами о светлом будущем. Но, конечно, не выдерживала и вновь являлась как ни в чем не бывало. В глубине души Ильин восхищался ее непосредственностью и идеализмом, но все же до поры до времени ему удавалось выдерживать роль сдержанного и даже несколько толстокожего человека.

— Витя, я ничего не пойму, ты так держишь себя со мной, словно я тебя чем-то обидела, — с вызовом сказала Бестужева.

Ильин отложил в сторону рябчика и исподлобья уставился на Анну.