Как бы то ни было, но на следующее утро Ильин вооружился киркой и лопатой, прихватил фонарик с запасной батарейкой и, никому не сказавшись, вновь отправился к церкви.

Обойдя вокруг храма, он осмотрел кладку фундамента. Нигде не видно было заложенного входа в подземелье. Простукал пол в самой церкви, но звук был везде один и тот же. Ильин пожалел, что не расспросил пастуха подробнее. «Где его теперь найдешь? К вечеру только, когда пригонит стадо… Стоп! Старик говорил: не провались, парень. А я стоял метрах в десяти от церкви. Значит, вход в стороне».

Он принялся с новой энергией обшаривать кусты. И почти сразу же наткнулся на заросшую травой кирпичную пирамидку. Одна из сторон ее была сложена явно из современного кирпича — рыхлого, истрескавшегося, да и раствор был положен небрежно, с потеками.

Оглядевшись по сторонам, Ильин потер руки словно в предвкушении лакомства и схватил кайло. Кладка треснула от первого же удара. Выпавшие кирпичи глухо стукнули где-то в глубине. Доломав хлипкое заграждение, Ильин сунулся внутрь, держа впереди себя зажженный фонарик.

В нос ударило сыростью, тленом, каким-то особым духом подземелья, который теперь вызвал в памяти мимолетное: Ильин и мальчишки из его класса, сбежав с уроков, забрались в погреба Зачатьевского монастыря, что поблизости от Метростроевской… Впрочем, внезапное, никогда не всплывавшее воспоминание сразу погасло. Не до него было.

Вниз вели кирпичные ступени. Пятно света выхватывало из черноты покрытые плесенью земляные стены, провисшие под тяжестью мельчайших капель влаги пологи паутины.

Луч фонаря упал на ребристое пятно под ногами. Серая масса хранила отпечатки лопаты. Но запечатанный цементом источник не интересовал Ильина, и он последовал дальше, пока не уперся в каменную кладку фундамента.

Подвал был завален какой-то деревянной рухлядью, рассыпавшимися бочками, на земле то и дело поблескивали осколки бутылок, белели обрывки бумаг. Не так-то легко было определить в этом замусоренном пространстве, где находится центр подземелья. Ильин несколько раз промерял шагами расстояние от одной стороны подвала до другой. Но с помощью вешек, воткнутых по ходу движения, ему все же удалось обозначить точку схождения радиусов.

Он не сомневался, что строители церкви соблюдали привязку к центру воронки. Что-что, а магию чисел и пространств древние уважали. В самом дремучем углу не найдешь небрежно поставленной часовни или креста — они всегда точно ориентированы по сторонам света. Ильин даже написать как-то хотел об этом — по его мнению, у человека в доиндустриальную эпоху было очень сильно развито восприятие природы. Предки безошибочно понимали, где север, где юг — кожей или каким-то особым органом определяли направление магнитных полей. Тем же самым органом шестого чувства узнавали целебные травы, отличали ядовитые растения.

Прочтя как-то статью о том, что магия чисел, столь любезная первобытному человеку, отражает то ли характеристику биоритмов, то ли состав хромосом, Ильин даже выписки из нее сделал «в загашник», как он любил говорить, — для той задуманной работы.

Лопата сразу же ткнулась в камень. Поддев его киркой, Ильин увидел под ним новый булыжник. Вытащив и его, обнаружил другой. Можно было предположить, что кто-то нарочно натаскал их сюда. Но, взявшись за работу, надо было доделывать ее до конца.

Вонзив острие кирки в щель между камнями, Ильин хотел было рвануть древко на себя, но в этот момент его словно ударило по рукам. В ладони впились тысячи игл, а перед глазами пошли огненные круги. «Кислороду не хватает», — озабоченно подумал он и, сделав несколько энергичных движений, чтобы разогнать кровь, вновь взялся за кирку.

Но рукоятка не подавалась, хотя стальное жало едва проникало в щель. Ильин присел на корточки и поднес фонарик к камням. Руку резко повело вниз. «Магнитный железняк!» — мелькнуло в сознании. Отведя фонарик в сторону, Ильин приложил другую руку к шероховатой поверхности камня. И тут же ладонь его снова пронзила жгучая боль. Нестерпимый вой обрушился на барабанные перепонки, а перед глазами с бешеной скоростью замелькали белые и черные полосы, словно перекладины бесконечной лестницы…

Придя в себя, Ильин увидел вокруг несколько зловещего вида личностей, заросших чуть не по самые глаза. Один из странных типов, беззвучно открывая рот, пытался вывернуть из-под руки Ильина серый шершавый камень. Другие, так же странно разевая рты, тянули филолога кто за майку, кто за ремень джинсов в другую сторону.

Секунду спустя Ильин сообразил, что нападавшие кричат взаправду — это он сам ничего не слышит из-за тяжелого звона в ушах. Потом он с внезапной дрожью осознал, что над ним нет больше кирпичного свода. Его тащили по черному склону огромной воронки, истоптанному тысячами свежих следов. Когда же он вместе с бородатым воинством взобрался на гребень, то увидел обугленные стволы, веером поваленные на добрых полверсты.

Звон слабел, сквозь него стали пробиваться хриплые голоса. Отдельные слова можно было понять, но говор — странный, носовой — делал речь непонятной. «Бабий какой-то прононс» — так определил его для себя Ильин.

Навстречу, прыгая с одного поваленного дерева на другое, мчались несколько десятков таких же бородачей. Выражение их лиц не предвещало ничего хорошего. Впереди всех двигался плечистый старик в длинной холщовой рубахе, подпоясанной красным кушаком, с ожерельем из каких-то огромных желтых зубов.

Подбежав к Ильину, он с недоумением стал разглядывать его йелльское облачение, потом, ни слова не говоря, сунул за ворот майки свою шершавую длань и стал шарить по груди филолога.

Ильин оцепенело смотрел на старика и, вдруг осознав всю унизительность ситуации, с возмущением оттолкнул руку, крикнул:

— Кто вы такие?! Что за обыск?!

И сам удивился, как визгливо, невнушительно прозвучал его голос.

Но старик словно бы и не слышал. Спросил у людей, державших Ильина за ремень:

— Где крест?

— Не имаше, — ответили ему.

В глазах обладателя ожерелья мелькнула растерянность. Это почему-то окончательно привело Ильина в чувство. Он понял, что положение необычно не только для него. «Чертовщина, конечно, какая-то, но…» Будучи человеком рациональным, он решил, что прежде всего необходимо разобраться в ситуации. И он заговорил, стараясь придать голосу предельно будничный и деловой тон:

— Насколько я понимаю, произошло нечто экстраординарное?

Старик наклонил набок голову, явно прислушиваясь к голосу Ильина. Похоже было, что он уловил в самой перемене тона приглашение к более спокойной манере объяснения. Правда, взгляд его выражал все возраставшее недоумение.

— Варяг? — вдруг спросил он.

— В каком-то смысле, — усмехнулся Ильин. — Приезжий. Фольклорист, специалист по эпосу.

Окружающие загудели. Кто-то говорил: «Фрязин». Другие кричали: «Франк». Третьи повторяли за стариком: «Варяг».

Хотя в душе у Ильина разлилась и все увеличивалась липкая лужица страха — он прямо-таки физически ощущал это, — все же где-то в нижнем этаже сознания сидело: происходящее — какое-то видение, наваждение, фантасмагория. «Кислороду не хватает», — услужливо подсовывал отуманенный разум, не мысль даже, а какое-то успокоительное заклинание.

Ильин перевел взгляд на окрестности, посмотрел на небо. Оно было почти таким же, как в ту минуту, когда он спустился в подвал. И все же что-то изменилось — цвета стали как-то ярче, насыщеннее. И еще: все стало чрезвычайно резким, стереоскопичным. Даже отдаленные предметы, даже зубчатый край дальнего леса виделись в мельчайших деталях. И тут его пронзило: дыра во времени! Как-никак, а он был прилежным читателем фантастики: все, что в издательстве «Мир» выходило, обязательно оказывалось у него на полке. И Саймак, и Шекли, и Пьер Буль — чего он только не перечитал в институтские годы. Наизусть помнил многие ситуации из романов Лема и Гаррисона.

«Проклятье! Неужели все это на самом деле? Галиматья какая-то!.. Антинаучно просто-напросто!» Ведь он тысячу раз читал, что все эти машины времени принципиально невозможны.