На следующее утро, в семь часов, Флавия вошла в кабинет Боттандо узнать, как дела и обсудить порядок допроса подозреваемых. Как обычно, она забыла постучаться, и когда она появилась, генерал поднял на нее грозный взгляд. Очень не похоже на него.

— Устали и поэтому дуетесь? — легкомысленно спросила она.

Вместо ответа он вручил ей пачку утренних газет. Флавия просмотрела их и мысленно признала, что у шефа были основания для плохого настроения.

— О-о, я как-то забыла об этом, — извиняющимся тоном промолвила она.

Флавия взглянула на карикатуру еще раз. До последнего времени излюбленной темой насмешек прессы над Боттандо была его любовь к хорошей еде. На этот раз газетчики несколько изменили ракурс. «Начальник управления по борьбе с кражами произведений искусства распивает шампанское в теплой компании в то время, как злоумышленник в соседнем зале уничтожает великий шедевр».

— Согласитесь, вышло довольно забавно, — сказала она, прекрасно понимая, что говорить этого не следовало.

— Флавия, — сурово начал генерал.

— Да, босс?

— Заткнись, дорогая.

— Хорошо, простите.

С тяжелым вздохом Боттандо откинулся на спинку стула.

— Все это абсолютно не смешно, — произнес он. — Перед нами стоит дилемма. Либо мы объявляем, что картина была фальшивой, и на нас обрушивается Томмазо, либо молчим, и тогда на нас обрушивается пресса с обвинениями в бездействии и неспособности поймать преступника.

— А вы не можете рассказать обо всем министру, но попросить его молчать?

Боттандо рассмеялся:

— Министра? Попросить молчать? Это взаимоисключающие понятия. Уж проще тогда опубликовать заявление на всю страницу в «Иль джиорнале». Нет, я боюсь, у нас нет альтернативы. Мы должны быстро продемонстрировать хоть какие-то результаты расследования. Тем более что наша позиция относительно Морнэ сильно ослабела.

— Почему?

Он показал ей телеграмму от Женэ.

— Ему удалось получить журнал посещений банка.

Флавия с разочарованным видом прочитала текст телеграммы. Некто открывал сейф Морнэ в августе. Это означало, что наброски Морнэ могли появиться там значительно позже, чем картину предъявили миру.

— Черт, — выругалась Флавия, — но ведь он мог положить их туда и раньше.

— Да, но наше доказательство потеряло свою убедительность. Я надеюсь, ты уже поняла, что теперь мы не сумеем подвергнуть картину дополнительной экспертизе?

— Но мы можем по крайней мере кого-нибудь арестовать. Конечно, это ужасно нехорошо, но все-таки даст нам какое-то время. На несколько дней нас оставят в покое, даже если мы потом его выпустим.

— Я уже думал об этом. Например, взять твоего Аргайла. Сумасшедший англичанин, рухнувшие надежды — по-моему, годится. К тому же пресса вообще считает всех англичан лунатиками.

Флавия встрепенулась:

— О нет, только не Джонатан! Это не самая лучшая идея.

Боттандо просверлил ее пристальным взглядом:

— Джонатан? Джонатан?! Это еще что за новости?

Она пропустила его реплику мимо ушей.

— Если Бирнес продал на аукционе подделку, то получается, что настоящая картина по-прежнему находится в Италии. Висит у кого-нибудь на стене, и человек даже не подозревает, каким сокровищем владеет. И Аргайл, — продолжила Флавия, тщательно подбирая слова, — наша единственная надежда найти настоящего Рафаэля. Ведь он спрятан под изображением Мантини, а Аргайл изучил наследие этого художника лучше, чем кто-либо. Если вы арестуете его, он не сможет нам помочь.

— Верно. Но если пресса докопается, что мы опираемся в своем расследовании на помощь главного подозреваемого, нас сотрут в порошок.

Флавия улыбнулась ему.

— Не совсем так. Вы оставайтесь в стороне, а я не служу в полиции, поэтому могу свободно контактировать с ним. Тогда вы с чистой совестью заявите, что полиция не имеет с этим человеком никаких контактов. Если этим вообще кто-нибудь поинтересуется.

Боттандо хмыкнул.

— Ну ладно. Но ты все равно присматривай за ним хорошенько. — Он взял листок, на котором что-то писал, когда вошла Флавия, и мрачно посмотрел на него. — За сегодняшний день нам нужно опросить множество подозреваемых.

— Кого, например?

— Во-первых, тех, кто был знаком с Морнэ, а его, похоже, знали все интересующиеся искусством. Во-вторых, всех, кто не любил Томмазо, — список тот же. В-третьих, тех, кто мечтал быстро и легко разбогатеть. Покажи мне человека, который этого не хочет. Сколько угодно мотивов, сколько угодно подозреваемых.

— Да, но это мог сделать лишь человек, присутствовавший на приеме в музее, — возразила Флавия, закидывая ноги на низенький кофейный столик.

— Это все равно огромное количество людей. Дорогая, как же мы влипли! Если мы в самом ближайшем времени не предъявим конкретного результата своей работы, нас заживо поджарят на сковородке. — Теперь Боттандо смотрел прямо на нее. — У нас нет времени на раскачку, нужно приступать к делу немедленно. Убери ноги с моего стола, черт тебя побери, и ступай займись этим Аргайлом!

— Нам необходимо доказать, что «Елизавета» была подделкой. Поскольку картина уничтожена, проведение повторной экспертизы исключается. Остаются наброски Морнэ, но с ними тоже не все ясно. Значит, нужно найти оригинал, который снимет все вопросы, — говорила Флавия, сидя на кухне в новом жилище Аргайла.

Он объяснил ей, что квартира принадлежит его старому приятелю Рудольфу Беккету. Аргайл был бледен и утомлен, ночью ему не спалось. Флавия, возможно, проявила бы к нему больше сочувствия, если бы ее не встревожил тот факт, что подозреваемый номер один проживает в квартире с журналистом.

Но Аргайл успокоил ее, сообщив, что Рудольф Беккет уехал на Сицилию сочинять статью о мафии.

— А разве туда ездят писать о чем-то другом? — усмехнулась Флавия.

Аргайл заверил ее, что журналист вернется не раньше чем через несколько дней, и она наконец смогла сосредоточиться на деле, ради которого пришла.

— Если доказательства того, что портрет был фальшивым, так скудны, то почему вы так уверены в этом?

Флавия начала загибать пальцы на руке:

— Во-первых, мне неприятна мысль, что сгорел настоящий Рафаэль. Во-вторых, потому что если это не так, то мы ищем обыкновенного психа, в это мне тоже не хочется верить. В-третьих, мы должны отработать все версии. В-четвертых, я доверяю своей интуиции. И в-пятых, потому что я полагаюсь на вас.

Аргайл фыркнул.

— В-шестых, вы ненормальная. До сих пор ни один человек на свете не полагался на меня. Вы, наверное, забыли: я ведь всего лишь студент и не умею искать мошенников, подделывающих картины.

— От вас этого и не требуется. Зато вы знаете о проклятом Мантини больше, чем кто-либо. Возможно, разгадка кроется где-нибудь в ваших записях.

Аргайл провел пальцами по волосам, потом начал хрустеть костяшками — верный признак смущения, как уже знала Флавия.

— Да, дорогая. Я очень ценю ваше доверие, но… мне бы не хотелось поднимать эту тему, но… ну…

— Вы хотите сказать: чего ради я буду беспокоиться, когда сам могу найти картину и получить за нее целое состояние, да?

— Ну, мне бы не хотелось ставить вопрос так уж прямо…

— Но я правильно угадала ход ваших мыслей?

— В общем… да.

— Все очень просто, — приторным тоном начала объяснять ему Флавия. — Стоит вам отклониться хоть на сантиметр в сторону, как Боттандо немедленно вас арестует как главного подозреваемого и бросит на съедение волкам, чтобы пресса слезла с его шеи. Мне было очень нелегко, — добавила она с преувеличенной серьезностью, — убедить его сегодня утром повременить с вашим арестом. Генерал считает, что у вас было достаточно оснований и возможностей для совершения данного преступления. Конечно, если вы сумеете найти настоящего Рафаэля, то заслужите вечную благодарность всех итальянцев, начиная с премьер-министра и заканчивая мной.

Аргайл взял тост, намазал его маслом и сверху положил толстый слой дорогого импортного джема, найденного в буфете.