Этот молодой человек состоял с Нахвой в дальнем родстве и никак не хотел успокоиться.

– Откуда нам знать, а вдруг приглашение в дом Салима задумано как западня. Если выбрали дом Салима, значит, он туда придет. А если придет он, вместе с ним и все наши главные. Вот тогда-то последствия заговора против нас будут ужасными.

Каждый старался бросить в почву свое зерно, но урожай согласия собран так и не был, поэтому говорить пришлось Салиму.

– Я уважаю мнение каждого из говоривших и знаю, что каждый желает нашему племени подняться и избавиться от несправедливости. Вы хотели бы, чтобы правда, угодная Аллаху, восторжествовала, чтобы человек получил возможность думать, ничего не опасаясь, решать все без колебаний, не покоряться притеснениям и угнетению и никогда не мириться с подобными поступками шейха и его приближенных. Но послушайте внимательно, что я сейчас скажу. План наш вовсе не предполагает примирения с Иезекилем и каких-либо половинчатых решений. Он заключается в том, чтобы сбросить Иезекиля с его фальшивым шейхством, расшатать, а потом и свалить его союз с шейхом румов и его племенем, не дать им достичь того, к чему они так стремятся. Вот каков наш план, согласно нему мы и действуем. А раз в связи со свадьбой Нахвы мы заговорили о примирении с Иезекилем, то скажу, что это было условием Нахвы, как и то, что все люди соберутся в доме моего отца, в моем доме. Если Иезекиль вместе с шейхами придет в дом того, кто восстал за правду и против Иезекиля и его союзника, то уж точно не по своей воле. А это, возможно, станет первым шагом к нашей победе. Ведь это означает, что племя и Иезекиль подспудно приняли верховенство моего отца или мое верховенство над племенем, ибо мы будем руководить приглашенными. На нас ляжет обязанность принимать гостей, а тот, на ком лежит обязанность гостеприимства, обладает особым влиянием на своих гостей.

– Если позволишь, предводитель наш Салим, – обратился к нему один из мужчин средних лет, – у нас есть пословица «Хозяин – в плену у гостя». А это значит, что хозяин делает все в угоду своему гостю. Поэтому, хочу сказать, преимущество в нашем положении весьма сомнительное. Скорее уж у нас прибавится обязательств.

– То, что ты говоришь, правда, – отвечал Салим, – так действительно часто говорят, чтобы польстить гостю. Но разве может гость, если мы подадим ему хлеба и фиников, заявить, что он желает хлеба и молока? Или что вместо супа из баранины он хочет куриный суп?

– Нет, пожалуй, такого он себе позволить не может. Если хозяин подает гостю лучшее, что есть в доме, тому подобает есть то, что ему предлагают. Ведь обычай таков, что хозяин предложит самое лучшее. Отдаст гостю и лучшую постель, и лучшее одеяло, только бы как следует его принять.

– То, что мы организуем и проведем эту встречу, это привилегия, но есть и еще одно, что заставит вас успокоиться относительно коварства Иезекиля. Условилась с ним Нахва, что должны прийти все мужчины, достигшие совершеннолетия. А если есть причина, по которой кто-то не сможет явиться, эта причина должна быть известна всем, кто придет. Вот мы и посмотрим. А еще она настояла на том, чтобы все пришли без оружия, так что даже палку с собой принести будет нельзя. Но когда Нахва решила, что гостей следует пригласить именно в наш дом, она не обмолвилась о том, что оружия в нем не будет. Так что не мы, а Иезекиль пусть беспокоится. Он чужак в нашем племени, он нарушил его устои, а не мы. Тем не менее осторожность необходима. Нельзя пребывать в беспечности с Иезекилем. Поскольку приглашает всех Нахва, а я еще в других делах ее не испытал, прийти вы должны все и все с оружием. Но оружие будет не у вас, а в доме.

– В таком случае пусть будет на то Божье благословение, – удовлетворенно согласились наконец все.

– Мы так и подумали, что Салим, должно быть, все как следует просчитал. Теперь мы видим, что ты продумал все как полагается. Так что обещаем прийти, как ты повелел, и с Богом.

В доме отца Салима Нахва приготовила все в лучших традициях арабского гостеприимства, как ни настаивали Салим с отцом на том, что сделать все должны они сами.

– Разве есть разница между тем, что имеешь ты и имею я, дядюшка? – сказала Нахва отцу Салима. – Разве не собираемся мы объединить наши дома и превратиться в одну семью, если Аллах того пожелает? Мы и так с этого момента одна семья во всем, что Аллахом дозволено.

– Но… – попытался возразить отец.

Но Нахва вежливо перебила его, обратившись теперь к Салиму:

– Скажи ему что-нибудь, Сачим! Салим замялся.

– Разве не тебе принадлежат деньги, которые мы сейчас с тобой тратим? Ты – нареченный мой, разве не собираемся мы пожениться, если Аллаху будет угодно? Или, может, ты делишь деньги на свои и отцовские, и уже непонятно, чьи деньги мы тратим на гостей, твои или отцовские? Говори!

Все засмеялись так, словно совсем не нарочно перешли какую-то грань.

Настал тот день, когда условлено было собраться в доме отца Салима. Пришел Салим со своими людьми, взрослыми и молодыми. При ком был лук со стрелами, кто нес с собой саблю или копье, кто – железную булаву, некоторые были в доспехах или имели при себе щит. Лица их были полны веры и решимости. Как и было договорено между Нахвой и Салимом, они сложили оружие в доме, опасаясь коварства со стороны Иезекиля и племени румов.

Со всех концов и изо всех домов потянулись люди. Приходили шейхи семей из племени, уважаемые и знатные люди, зрелые, старики и еще молодые. Кто верхом на верблюде, кто на лошади. Кому не по карману было купить лошадь или верблюда, приезжали верхом на осле, а кто жил неподалеку, и вовсе приходили пешком.

Наконец все собрались перед домом. Отец Салима руководил приемом гостей, Салим помогал ему, не выделяясь до времени, как условились они с Нахвой, а Иезекиль согласился, так и не узнав всей правды. Как только все расселись по местам, Иезекиль попросил у отца Салима разрешения говорить. Отец Салима махнул ему рукой, разрешив начать.

– Сегодня мы собрались здесь по делу, имеющему для всего племени особую важность. Собрались по желанию Нахвы, которой я сообщил о том, что хочу свататься к ней. Но Нахва сказала мне, чтобы я попросил ее руки не в ее доме, а в присутствии всех мужчин племени, среди которых будут и ее родственники. И вот теперь, когда собралось все племя, я прошу вас благословить нашу помолвку на благо племени. Надеюсь, когда мы поженимся и Нахва переберется в мой дом, мы сложим вместе все то, что имеет она и что имею я, а что имею я всем известно. И пусть после этого в нашем племени воцарится мир и согласие. Всем известно, что кое-кто из молодежи ушел из племени, полагая, что таким образом он исправит то, что в его понимании неправильно. Я же полагаю и даже уверен, что верен тот путь, который выбрали мы.

Со своего места поднялся Салим и назвал себя:

– Я Салим, сын Мухаммада, сына Шуджа, сына Сейфа, сына Хусейна, сына Рашида, сына Али. сына Таана, сына Румха, сына Абд аль-Мутталиба… Я сын племени моего кровь от крови. Предки мои все жили и умирали на этой земле, не жалея на защиту своего племени ни денег, ни оружия, ни сыновей. Вы хорошо меня знаете, и я не стану здесь говорить о деньгах, потому что для меня они не связаны с понятиями чести и верности. Деньги – всего-навсего одно из земных благ, которое может завести человека в ад, а может вкупе с благими делами привести в загробном мире к спасению. Поэтому вот такой, как я есть, и такой, каким вы меня знаете, я объявляю о своем намерении просить Нахву стать моей женой в этом мире до скончания дней наших, если угодно будет Господу двух миров. И если примет она меня, то при всех вас обещаю быть ее верным, преданным и достойным мужем. Обещаю, что ей будет принадлежать все, что принадлежит мне, а тем, что принадлежит ей, она вольна будет распоряжаться так, как ей будет угодно. Мне ничего от нее не нужно, кроме благородства, происхождения и непорочности, которые передадутся нашим детям, если Аллаху будет угодно нам их подарить. Пусть не позволит Аллах ни нам, ни нашим детям сбиться с пути и убережет нас от происков шайтана – вместилища всех зол на свете. Она вправе отвергнуть меня. Я предложил ей себя, дабы могла она выбрать, чье предложение ей больше по сердцу – одного из сыновей ее племени или чужеземца Иезекиля.