Где-то там впереди начинался фронт. Всякий раз, как колонна грузовиковзастревала в деревне, где по колено в грязи суетились фельдфебель и солдатыс равнодушно-жестокими лицами, он решал, что они прибыли. Но колоннанеизменно приходила в движение вновь, и от этого делалось страшно, ведь давноуже звуки боя слышались совсем рядом. Они миновали позиции тяжелой артиллерии,и теперь залпы орудий громыхали сзади, там, откуда тянулась колонна. А ониупорно продвигались вперед. Было холодно, шинель не грела, как бы он нистарался укутаться получше и поднять куцый воротник. В тонких перчаткахкоченели руки, даже курить не хотелось, так было холодно, к тому же ончудовищно устал, глаза слипались, а задремать никак не удавалось, настолькоему было плохо. Его подташнивало от бензиновой вони, тревога неопределенностиросла, никто из сидевших в кузове не пытался теперь нарушить молчание, а ведьобычно они не закрывали рта. Еще совсем недавно, в эшелоне, они гоготали днинапролет, хвастались своими женщинами и героическими подвигами, роскошнымиквартирами, оставшимися дома, и потрясающими профессиями. У всех без исключенияоказались в прошлом роскошные квартиры и распрекрасные специальности, затосейчас они здорово присмирели, и по прерывистому дыханию слышно было, как вседрожат от холода. Машину подбрасывало на ухабах. Полуметровый слой грязи весьразворотили танковые гусеницы, лишь время от времени попадался след копыт.Бедные лошади, подумал он. Ему и в голову не пришло пожалеть солдат, месившихэту грязь ногами. Им повезло, что они на грузовике, но может, лучше было бытащиться пешком, хоть немного согрелись бы дорогой и не так быстро продвигалисьвперед...

Впрочем, теперь ему даже хотелось, чтобы все быстрее кончилось. Хотелосьумереть. С каждым вздохом накатывал новый приступ тошноты. Причиной была нетолько находившаяся прямо под носом выхлопная труба, но и отвратительныеиспарения, исходившие от сидевших в кузове людей, все они — как и он сам —две недели уже не мылись как следует, только лицо и руки. Гнусное облакокисловатого, застарелого пота накатывало сзади. Кое-кто курил, ему же было такмерзко, что он был бы просто рад, если б кто-нибудь из сострадания приставилему к виску пистолет и нажал курок...

Они все еще не добрались до передовой. Теперь уже пулеметы стрекотали совсемрядом, ему даже показалось, что сейчас они прямиком угодят в бой, да и деревня,через которую они как раз проезжали, выглядела по-настоящему прифронтовой.Солдаты в облепленных грязью сапогах и с отрешенными лицами фронтовых героев,увешанные орденами и озлобленные, а у фельдфебелей вид далеко не такойфельдфебельский, даже несколько лейтенантов попалось ему на глаза, и ещеполевая кухня, притулившаяся возле какой-то грязной хибары на раскуроченномдворе, сплошь залитом навозной жижей вперемешку с грязью, но и эту дыру онибыстро миновали и все еще не добрались до передовой. Бог мой, подумал он, дагде же, наконец, позиции пехоты?

Они остановились у небольшого, поросшего лесом холма. Где-то впередипрозвучала команда: «Всем с грузовиков» — и он тотчас спрыгнул на землю,потоптался на месте, пытаясь согреться. Остальные сгружали материальную часть,ему пришлось принять пулемет, потом ящики с боеприпасами, вывалившиеся у негоиз рук прямо в жидкую грязь. Бледный, дрожащий от холода унтер-офицер тут жезаорал на него. Он с удивлением взглянул на орущего. Неужели всем не наплевать?Пусть прикончат на месте, если им так хочется, ему и так тошно до смерти.

Он подхватил автомат, походное снаряжение, два ящика боеприпасов и бросилсяв кусты, потому что от головы колонны пришел приказ: всем с дороги. В кустахбыло сыро, кое-кто закурил, он тоже полез в карман за сигаретой. Он видел ислышал все, что происходило вокруг, и в то же время не видел и не слышал ничего.Небо было сплошь серое, без единого просвета или темного пятнышка, должно быть,сейчас около пяти вечера, солдаты сидели на ящиках, кое-кто пытался размяться,но затею пришлось оставить: почва вокруг была сырая, болотистая. Сыраянастолько, что во все стороны из-под ног летели брызги. Говорили мало.Неподалеку возле лейтенанта собрались унтер-офицеры, на тропинке, ведущей влесок, появился капитан со списком в руках. Капитан был еще очень молод ипочему-то сразу набросился на лейтенанта, лейтенант слушал его, стоя навытяжку.Совсем неподалеку, буквально метрах в десяти, снова застрекотал пулемет, емуотозвался другой, и он понял: хрипловатые, низкие, чуть замедленные очереди —это пулемет русских. На секунду он ощутил нечто вроде волнения, потом вновьпришло страшное равнодушие.

Капитан в заляпанных грязью сапогах и с невыносимо юным лицом в чем-тонастойчиво убеждал лейтенанта и унтер-офицеров.

Он швырнул окурок в сторону и повернулся к ближайшему соседу. Было холодно,и он долго разглядывал неясную фигуру, пока до него не дошло, что это Карл.Карл, тихий незаметный человек, не проронивший за дорогу почти ни слова, уженемолодой и с обручальным кольцом, он казался ему всегда чудовищно ограниченными туповатым.

— Карл, — тихо произнес он.

— Чего тебе? — спокойно спросил Карл.

— У тебя не найдется попить?

Карл кивнул и завозился с фляжкой, висевшей сбоку от вещевого мешка. Оннащупал крышку, отвинтил ее и приставил горлышко ко рту. с первым же глоткомон понял, как до ужаса ему все это время хотелось пить. Он даже застонал отудовольствия, делая большие жадные глотки.

Вдруг унтер-офицер закричал: «Строиться!» — и Карл боязливо вырвал флягуу него из рук и снова прицепил к вещмешку. Унтер-офицеры построили подразделенияна лесной тропе, следуя друг за другом, все направились за капитаном в лес.

Он вспомнил вкус воды.

Жажда была невыносимой, он с трудом подавил искушение броситься на землю ивдоволь напиться из лужи.. Дорога показалась ему знакомой. Невысокие, большепохожие на кустарник деревца, покачивающиеся на ветру тонкие буковые стволы,сырая коричневая земля, бесконечное серое небо и хлюпающая, размытая тропа.Впереди капитан, в чем-то убеждавший лейтенанта, и унтер-офицеры рядом сосвоими подразделениями,— точь-в-точь как на учебном плацу, когда онинаправлялись на занятия по стрельбе... Все это нелепость, и вовсе они не вРоссии, нет позади тысяч километров, и не привез их сюда эшелон для тоготолько, чтобы их здесь убили или сгноили холодом. Все просто дурной сон.