Утро началось с неприятности — Сыч не влез в бронежилет.

Встав с утра с жутким похмельем, Сыч первым делом отправился на кухню — испить холодной водички и закинуть в себя омлет, который всегда готовила его жена перед уходом на работу. Когда с делами было покончено, Сыч вышел из кухни, воровато огляделся, и направился обратно в спальню — к ростовому манекену, на который была надета черная форма, наколенники-налокотники, тактический пояс с подсумками, и небольшой штурмовой бронежилет с нарисованным на нем белым черепом.

Ах да, еще на манекен была одета кепка.

Черная армейская кепка с красным тканевым шевроном вместо кокарды. Заношенная, видавшая разные виды, но, видимо, горячо любимая, судя по взгляду, который бросил на нее владелец.

Сыч снова огляделся, будто собираясь сделать что-то стыдное, а затем снял броник и попытался надеть его на себя. Получилось плохо — одна застежка просто не достала до другой. Мешал живот. Сыч краснел от натуги, пыхтел, пробовал втягивать пузо и выдыхать, но все без толку. В бронежилет он никак не помещался. Слишком много стало Сыча в этом мире. Можно было, конечно, немного поколдовать с застежками, сделав броник на размер больше, но Сыч решил, что это неспортивно. Задумчиво почесав небритую щеку, он посмотрел на себя в зеркало. Оттуда глядел слегка опухший, небритый и толстый мужик (не пацан уже, и даже не парень, к сожалению) в трусах-боксерах и не застегнутом бронежилете с черепом.

— Жалкое зрелище. — пробормотал он, — Душераздирающее зрелище…

В дверь требовательно позвонили.

Сыч, чертыхаясь, снял броник, быстренько водворил его обратно на манекен, отыскал в груде белья на кресле короткие клетчатые шорты, и побежал открывать. К тому моменту, как Сыч добежал до двери, позвонить успели уже раз пять, с невежливо коротким промежутком.

На пороге квартиры стоял жизнерадостного вида полный низенький блондин лет сорока на вид:

— Привет бойцам невидимого фронта!

Выражение лица Сыча резко изменилось, и не смогло бы стать более кислым даже если б он взялся съесть лимон вместе с кожурой.

— И тебе не хворать, Пал Палыч. Чего пришел?

— Проведать. — блондин дружелюбно улыбнулся, — Как дела?

— Ой, а то ты не знаешь. — съязвил Сыч в ответ.

— Знаю, конечно. — хохотнул его собеседник, названный Пал Палычем, — Но всегда лучше переспросить. О! Кстати! Анекдот вспомнил. «— Алло, это анонимный телефон доверия ФСБ? — Да, Вячеслав!» Слышал?

— Раз десять. — не моргнув глазом, ответил Сыч, — Дела нормально. Можешь так и написать в отчете. «Наблюдаемый антисоциальный образ жизни не ведет, рецидивов не наблюдается». До свидания.

— Что, даже чаю не попьем?

— Не хочу я с тобой чай пить, морда фээсбэшная.

— Грубия-ян. — протянул Пал Палыч, притворно обидевшись, — Зато я хочу. — он резко посерьезнел, — Что там с твоим сокомандником? Он к тебе какой-то нездоровый интерес проявляет. Мне это не нравится.

— Палыч, ты как моя жена — вечно к мелочам цепляешься. — закатил глаза Сыч, — Ему 20 лет всего. Пацан еще. Увидел, может, меня где-нибудь в интернетах, вот и тащится. Лучше займись чем-нибудь полезным. У меня, вон, возле дома все фонари кто-то побил. Ночью темень, пока до подъезда дойдешь — все ноги сломаешь.

— Обязательно займусь. — жизнерадостная улыбка снова появилась на лице «фейса». Ему было весело, и хотелось еще немного поизгаляться над безответным отставником.

Сыч понял это, и не дал Пал Палычу желаемого, захлопнув двери прямо у него перед носом. ФСБ-шник еще секунду потоптался, будто ожидая, что Сыч снова откроет дверь, но затем развернулся и ушел, что-то бормоча себе под нос.

Когда заработал сигнальный маяк, Дубровский первые 10 секунд ничего не понимал и тупо смотрел на брелок. Но когда он вспомнил, ЧТО все-таки означает писк и мигающая красная лампочка, то тут же сорвался с места, и, крикнув начальнику «Шеф, форс-мажор, некогда объяснять!», как угорелый выбежал из офиса.

Почти сразу же поймал машину, назвал таксисту адрес, крикнул «Гони! Как можно быстрее!», и водитель — пожилой армянин, заглянув Дубровскому в глаза, просто не смог ему отказать.

Водил он виртуозно. Обгонял по встречке, несколько раз выезжал на тротуар, и неблизкий в общем-то путь от Войковской до проезда Черепановых проделал очень даже шустро. Что произошло, Дубровский не знал, и жалел лишь о том, что у него нет с собой оружия. Только одна мысль билась в его голове — началось. Гудела, как сирена, предупреждающая о грядущем авианалете. Началооось-началооось-началооось.

Выскочив возле «Пятерочки», Дубровский бросил на пассажирское сиденье тысячную купюру и, помчался в сторону гаражей. Раз поворот, два поворот, три поворот — и он на месте. Снаружи штаб представлял собой обычный кирпичный гараж. Пять лет назад его ворота были закрыты на несколько замков и запломбированы, но сейчас Дубровский увидел, что белая пластиковая пломба лежит на земле, а двери едва приоткрыты.

Что делать? Ворваться просто так, если внутри кто-то вооруженный и враждебно настроенный — чистой воды самоубийство…

Спустя минуту раздумий Дубровский, сжимая в руке кусок штакетины неслышно спускался по винтовой лестнице в подвал, где, собственно, и находился сам штаб. Внизу, прислонившись к покрытому толстенным слоем пыли письменному столу, стоял скучающий Сыч, и, видимо, читал книгу с мобильного.

— Что случилось? Все хорошо? — обеспокоенный Дубровский просто спрыгнул с лестницы вниз и едва не поскользнулся, — Ух… Туфли новые… Скользят. — почему-то начал он оправдываться перед Сычом.

— Ждём. — не отрываясь от телефона ответили ему, — Сейчас…

— Что случилось? Что сгорело? — женский голос с верха лестницы.

— О! Вот и Анька! — обрадовался Сыч, — Заходи. Только тебя и ждём.

— В чем дело? — нахмурился Дубровский.

— Дамы и господа. — Сыч состроил мрачно-торжественное лицо, судя по которому можно было сделать вывод о грядущем конце света, но не сдержался, и широко, во все 32 зубы, улыбнулся, — Я соскучился.

Воцарилась напряженная тишина, прервал которую Дубровский.

— Ты е. анутый? — спросил он, борясь с желанием стукнуть Сыча по башке своей импровизированной дубиной.

— Нет. — все так же улыбаясь ответил Сыч, — Действительно соскучился.

— Е..анутый. — с печальным вздохом сказала Анна, — Я из-за тебя вообще-то с работы сорвалась. У меня в аптеке один человек остался! И час пик скоро. Придурок…

— Я и сам из офиса выбежал как угорелый. — повернувшись к девушке сказал Дубровский, — И таксиста заставил гнать, чуть все столбы отсюда до Войки не собрали. Сыч! Ну и мудак же ты! — он бросил штакетину на пол и повернулся, собираясь уходить. Анна его поддержала и тоже принялась, было, подниматься, но их остановил обиженный голос Сыча:

— Стойте!.. — он дождался, пока разгневанные друзья обратят на него свои взгляды и продолжил, — Я ведь и правда по вам, засранцам, соскучился. Сколько мы уже не виделись вживую? Года три. А теперь вы мне и вконтакте отвечать перестали. Ну что за хрень, в самом деле? Самая крутая команда в стране распалась?

— Да. — кивнул Дубровский.

Сыч не нашелся с ответом, но, спустя пару секунд, снова взял ситуацию под контроль:

— Так и ладно! Хрен бы с ней, с командой. В конце концов, мы не в команде познакомились. С Анькой и Жорой, вон, вообще, в один садик ходили. Что произошло? Зачем вы так? Я понимаю, у нас полно херовых воспоминаний, которые мы друг у друга будим, но зачем двадцатилетнюю дружбу нахрен слать?…

Нерадивые друзья молчали, будто застигнутые на чем-то постыдном.

— Что молчим?… Дружить-то нам никто не запрещал. Или вы — для верности? Чтоб уж точно у кураторов подозрений не возникло, что мы за старое взялись?… — Сыч подумал и сам принялся подниматься наверх, — Пошли-ка в суши-бар. Тут рядом, уже должен открыться. Посидим, пива выпьем. Отказы не принимаются! Докажем друг другу, что, если Команды больше и нет, то хотя бы дружба не развалилась.