— Дружба бы не развалилась… — пробормотал себе под нос пристыженный Дубровский, — Если бы кое-кому так не хотелось ее развалить…

— Кстати, Сыч… — Анну, да и не только ее, после первого литра пива начало развозить, и это немного разрядило обстановку, — Ты-то чего не на работе? Или ты посменно?

— А я уже поработал. Закончил в три часа.

— А начал?

— В 11 утра. — Сыч сделал большущий глоток.

— А ни фига ж себе! Буржу-уй. — восхищенно протянула Анька, — Я тоже так хочу. А то тут сутками пашешь, а толку…

— Зато начальница. — пожал плечами Дубровский, — Целый директор аптеки. Кстати, как у тебя с коллективом? Нормализовалось все?

— Да какой там… — отмахнулась Анна, — Всё то же самое. «Ой, а вы-ыйди за меня сегодня, у тебя ж ни семьи ни дете-ей». Так и пашу за всех. Я же добрая.

— Глупая ты, а не добрая. — веско обронил Сыч, — Я говорил, что они тебе на шею сядут — они и сели. Кстати, почему ни семьи ни детей?…

— Да как тебе сказать… — Анна красноречиво посмотрела на Сыча, — Полюбила я тут одного козла. А он меня — нет. Даже на пушечный выстрел не подпускал.

Сыч покраснел:

— Снова за старое?

— Вот теперь я вас узнаю. — засмеялся Дубровский, — Сейчас Анька опять напьется и попытается Сыча трахнуть. А он ей не даст. За что ты так с ней, я никак не могу понять? Она ж у нас девушка видная, блондинка, размер груди… Кстати, какой у тебя размер?…

— Да иди ты… — отмахнулся Сыч, — Я ж одинокий волк МакКуэйд. А теперь еще и женатый.

— Ага, и психологически травмированный. — Анна не упустила случай пустить Сычу шпильку.

— Не будем об этом. — казалось, что Сыч подколки не заметил, — А ты как, Дубровский?

— Да так как-то… — пожал он плечами в ответ.

— А на личном?

По лицу Дубровского как будто пробежала тень.

— А за такие вопросы вообще-то в морду бьют! — ощерился он на Сыча.

— Ладно-ладно. — Сыч примирительно поднял руки, — Просто столько лет уже… Стоп-стоп-стоп! Я молчу! — Сыч заслонился руками от грозного взгляда Дубровского и снова потянулся к кружке, — Давайте сменим тему. Личная жизнь у всех — больная мозоль.

— А давайте! — поддержала Анька, которая в пьяном виде была согласна на любую авантюру — Кто как живет вообще? Слово предоставляется почетному Сычу Российской Федерации и, по-совместительству, Бэтмену района Коптево!

— Я не Бэтмен, я Каратель. Дела… Нормально. Отхожу, забываю. Живу спокойно, так… — он сделал паузу, подыскивая нужные слова, — …Так спокойно, что хоть вешайся. Работа — не бей лежачего. Денег, конечно, приносит не так много, но зато уйма свободного времени, и делать почти ничего не надо. Синекура. Я себе такую должность и просил, когда нам награды да регалии раздавали. Отдохнуть хотел. Вот и отдыхаю. Скучаю. Жирею. Пьянствую каждый вечер. Автомат в лесу закопал… В страйкбол, вот, подался. Жене говорю, что бронежилет и остальная снаряга у меня для игры. Она у меня деревенская, про нас не слышала вообще. Поставил дома манекен и надел на него все, что таскал, будучи в Команде… — Сыч сделал паузу, и продолжил, придвинувшись к друзьям, и переходя на громкий шепот, — Но иногда, когда никто не видит, снимаю и меряю. Жена меня за этим застает и смеется. Ужас. — он допил кружку и дал официанту знать принести ещё.

— Что, скучаешь по старым временам?… — спросил его Дубровский.

— Даже не то, чтобы скучаю… — Сыч ответил, не задумываясь, и это говорило о том, что ответ он держал в голове заранее: скорее всего, давно подбирал его в спорах с самим собой, — Видишь ли… Последнее воспоминание, связанное с Командой у меня не очень радужное. И, наверное, я просто хочу вернуть своё. Снова почувствовать себя крутым парнем с автоматом в руках, а не хрен знает чем. Или не хочу уже… Мои желания — тайна для меня.

— Даже если бы и хотел — сам же знаешь, что нельзя… — по интонации было неясно, как сам Дубровский относится к этому.

— Знаю. — зло бросил Сыч, — Очень хорошо знаю. Мне об этом каждую неделю напоминает мой личный куратор из ФСБ. Насколько мне известно, такой чести, как личный «фейс», из всей Команды удостоился один я. Как наиболее юродивый. Кстати! Вы сегодня побили все нормативы по экстренному реагированию. Серьезно. Вместо получаса вы прискакали в штаб за 15 минут. Браво, дамы и господа.

— За это надо выпить! — пробормотала Анька и чокнулась с остальными.

— Только Жоры не хватает. Кстати, где он? — опомнился Дубровский.

— На Кавказе. Гоняет бородачей по горам. Ему специально подогрели место в спецназе ВВ*. Как самому тренированному.

— Круто!

— Не то слово…

Воцарилось молчание. Все пили и ели роллы. Анька начала покачиваться в такт тихой мелодии, льющейся из вмонтированных в стену динамиков.

— Дубровский, а ты-то как живешь? — спросил Сыч, — Неужели совсем не тянет вернуться в строй?

— Нет, спасибо… Отвоевался. Бросай и ты эти мысли. Знаешь же, что нельзя нам. Да и, к тому же, уже не мальчики. Не солидно по улицам ночами от бандитов бегать, да на стенки карабкаться. Взрослые дядьки паркуром не занимаются…

— Да какой тут к хренам паркур с таким пузом? — возмутился Сыч, — Я сегодня вообще в бронежилет не влез! Через препятствия буду не перепрыгивать, а перекатываться. Всю форму растерял — ужас просто. И здоровье до кучи. Знаешь, я ж тут недавно попробовал бегать начать. Начал с малого — десять километров. Так что ты думаешь? После нескольких дней таких упражнений у меня спину схватило и ноги заболели так, что еле до дома доковылял. Неделю восстанавливался. Так что всё… Нету Сыча больше. Кончился…

— Ай, да ладно тебе. Разнылся он тут. — попробовала Анна утешить Сыча, но получилось плохо: тот настроился на депрессивный лад, и намеревался вывалить на друзей все, что лежало грузом на душе.

— Мне уже 26 лет. В 20 я вообще думал, что столько не живут. А сегодня посмотрел в зеркало и понял, что на меня оттуда не пацан глядит, молодой и подтянутый, а жирный волосатый мужик. 26 — а я уже чувствую себя полным старпёром с подорванным здоровьем. И, что самое интересное, я не хочу взрослеть. Понимаю, что веду себя также, как в 20, что модель поведения с тех пор у меня не изменилась, и жизненные ориентиры тоже. Не расту, и все тут. Как Питер Пэн. Только жирный и пьющий от тоски.

— И что ты собираешься со всем этим делать? — спросил Дубровский.

— Не знаю. — Сыч пожал плечами, — Откопаю «Ксюху»** и пущу себе пулю в лоб.

— Тьфу на тебя, дурака! Я ж серьезно.

— Серьезно?… — Сыч задумался, — А если серьезно, то откопаю «Ксюху» и пущу пулю в лоб.

— Ай, ладно тебе заливать! Всё плохо у него! Самоубиваться он собрался! — вспылила Анька, — У меня, вон, вообще — ни мужа ни детей, работа дебильная и в коллективе дуры одни. Я трахалась в последний раз уже не помню когда! Единственная отдушина — кот, да и тот мудак — там, где не нассал, там провода сгрыз.

Дубровский сидел, задумавшись над чем-то, слушал перепалку Сыча и Аньки, а затем взял и, в свою очередь, вывалил на них всё, что накопилось.

Жил Дубровский один, работал в офисе каким-то старшим точильщиком карандашей. Не женился, по вечерам пил горькую и плакал над старыми фотографиями. Из увлечений оставил только охоту на крупного зверя, где мог пропадать мог неделями, уезжая из Москвы в подавленном состоянии, а возвращаясь с очередным трофеем и спокойствием в глазах. Однако, в последнее время даже охота не помогала. На Дубровского также, как и на любого другого члена Команды давили старые раны, тем более, что раны Дубровского были всем ранам раны, и оспорить их первенство никто не пытался.

— Да-а, Дубровский… — под конец полного тоски и боли монолога сказал Сыч, — Я погляжу, не одного меня стрелять тянет.

— Да хрен его знает, на что меня тянет… То ли стрелять, то ли самому стреляться. Мне просто незачем жить. Самое главное — на черных смотреть теперь не могу. Ненависть меня разбирает, понимаешь? Давить готов.