— Не всё. — тяжело обронил Дубровский, разглядывая неподвижным взглядом дно стакана.

— В смысле?… — спросил у него разом напрягшийся Жора.

— Мы перепробовали ХОРОШИЕ методы. — Дубровский поднял глаза, — ПРАВИЛЬНЫЕ методы. ЗАКОННЫЕ методы. — эти слова он произносил так презрительно, будто они были грязными ругательствами, — Простите меня, ребята, но я попробую как-нибудь сам…

За столом воцарилось молчание.

— Что ты попробуешь сам? — Сыч, похоже, протрезвел.

— Куплю завтра охотничий карабин и начну потихоньку… Охоту… Простите, ребят, но я просто не могу. Я уже не хочу, чтоб их сажали в тюрьму или что-то еще. Я хочу, чтоб они сдохли в муках.

— Карабин… — фыркнул Жора, — Да тебя по первой же пуле вычислят. В тюрьму хочешь? Не страшно?

— Нет. Страшно было тогда… А сейчас уже как-то…

— Ты так долго не протянешь. — отрезал Сыч, — Это глупый план.

— У тебя есть идеи лучше? — огрызнулся Дубровский, — Вперед!

— Например, у меня идея прекратить строить из себя единоличника. У тебя есть друзья. И нам, не меньше, чем тебе, важно, чтобы те уроды получили по заслугам. — переглянулся Сыч с остальными.

— Что, каждому купим по карабину? — съязвила Анька.

— Не обязательно. И вообще — чего вы привязались к этим карабинам?… Есть пушки и покруче.

— Я стреляю хорошо, вот и привязался. — пожал плечами Дубровский, — На охоту ходил. В детстве еще, там, в тайге. Пока отец с матерью не начали чертей из дома выгонять. А что за пушки?

— В городе полно стволов. — с уверенностью заявил Сыч, — Это ж Москва. Просто надо знать, где достать.

— Вот это уже конструктив! — довольно потирая руки сказал Жора, — Ты, Дубровский, главное, вот что запомни: ты не один. Мы с детства одна команда. Один ты долго не протянешь.

— Ну что ж… — недоверчиво глядя на собравшихся сказал Дубровский, — Команда… Давайте попробуем…

Сыч тихонько поднялся с кровати, прислушался к ровному дыханию жены, и понял, что снотворное подействовало. Можно было, конечно, придумать какой-нибудь повод убежать на пол-ночи, но очень уж не хотелось вызывать лишних вопросов. Поэтому, пусть спит. Полезнее будет.

Вынув из шкафа черные армейские брюки, серую футболку и сняв с манекена кепку с шевроном, Сыч на цыпочках вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

Пойдя на кухню и одевшись, он достал с антресоли старого шкафа, где, обычно, лежали пустые трехлитровые банки и старые кастрюли, небольшой камуфлированный баул. Выложил на стол тепловизор, перчатки с пластиковыми вставками на костяшках, нож, две увесистые кобуры и небольшой тряпочный рюкзачок. Затем, снова встав на жалобно скрипящую под его тушей деревянную табуретку, уложил баул обратно и вынул небольшую складную пневматическую винтовку.

Собрав винтовку и зарядив ее, Сыч подошел к окну, открыл его и, прицелившись, нажал на спуск.

Раздался тихий «пук», за окном лопнула и осыпалась на асфальт лампочка уличного фонаря. В единый миг во дворе стало темным-темно.

Через полминуты винтовка снова скрылась на антресоли, а Сыч осматривал двор в тепловизор. Не заметив никого крупнее кошки и удовлетворенно кивнув, он спрятал прибор в карман, а сам, обувшись, спрыгнул на козырек подъезда. Лететь было недалеко — Сыч жил на втором этаже, и, поэтому, приземление прошло успешно, хоть и немного шумно.

Через 5 минут невидимый в темноте Сыч, стоя в кустах сирени на углу дома, едва не довел до инфаркта Салагу, хлопнув его по плечу.

— А! — вскрикнул тот, дернувшись.

— Х..й на. — довольно улыбаясь ответил Сыч, — Не пугайся. Солдат ребенка не обидит.

— Ну пипец. Я ж чуть не… Чего во дворе так темно-то?

— Хулиганы. — пожал плечами Сыч, — Пошли. Есть у меня тут одно место заветное… Ты, кстати, чего так вырядился?

Несмотря на теплую ночь, Салага был одет в камуфляж, под которым скрывалась боевая рубашка.

— Ты во всем этом охренеешь. Ночь-то теплая, к тому же нам сейчас придется чуть пробежаться.

— Ну… Я как-нибудь постараюсь не охренеть. — улыбнулся Салага.

— Мне нравится твой настрой. — Сыч указал рукой направление, — Давай в ту сторону.

Побежали. Сыч частенько сдыхал и переходил на шаг, Салага спотыкался о выбоины, и весь взмок. Идея одеть камуфляж уже не казалась ему такой крутой. Бежали напрямую, никуда не сворачивая. Сыч, видимо, решил вспомнить былые навыки паркура, и бодро перепрыгивал через теплотрассы, и низенькие ограды, а также, издавая напряженное «Хэ-эть!», форсировал преграды повыше.

— Стой! — наконец, Сыч остановился в темном проулке между двумя пятиэтажками. Напротив них, через дорогу, горел фонарь и стояла грязная будка с надписью «бистро». Через окна было видно, что внутри кто-то сидит, еще двое стояли снаружи и, пошатываясь, курили.

— Что такое? — шепотом спросил Салага.

— Пришли. Мне знакомый капнул, что через этот блевок сегодня пройдет кое-что нехорошее. И очень нам нужное. Ты точно готов?

— На все сто.

— Ну окей, тогда потихоньку двинем…

Когда Сыч пару дней назад на тренировке шепнул Салаге о том, что готов взять его в оруженосцы, тот не поверил своим ушам.

— Что, серьезно?…

— Совершенно. Есть предпосылки к тому, чтобы возродить Команду. Сейчас вакантно одно место штурмовика, и я мог бы взять тебя в обучение.

— Конечно! Я хоть сейчас! — обрадовался Салага, но Сыч осадил его.

— Я сказал «мог бы». Слушай внимательно. На прошлой трене ты говорил, что готов убивать, и говорил убедительно. Я хочу узнать, что тебя на это сподвигло. Для меня это вопрос не праздный, мне нужен ведомый, и я предпочту видеть на этом месте высоко мотивированного человека. Даже и без малейшей подготовки, но готового убивать, пытать, нарушать закон, и, не дай бог, конечно, но нести всю ответственность за это. Попасть в тюрьму, например. Так что присаживайся и выворачивай душу наизнанку. А я послушаю, и решу — высоко ты мотивирован или низко.

От такого требования Салага чуть было не послал Сыча нахрен, но быстро остыл, уселся напротив и принялся рассказывать.

Салагу мучила целая гора комплексов. Он с детства был очень умным мальчиком, прямо-таки вундеркиндом, прекрасно учился, и его ставили в пример везде, где только можно. Учеба, музыкалка, самодеятельность в школе и вне ее, шахматы — он успевал всё, и редкий родитель в классе удержался и не сказал когда-нибудь своему чаду: «А вот Титов делает вот то-то! А ты почему-то нет!»

Само собой, что на популярности Салаги это сказалось не лучшим образом, и он быстро вылетел в аутсайдеры. Травля, побои, издевательства, проблемы с социализацией — все это росло, как снежный ком, и никак не хотело рассасываться. Городок маленький, школа всего одна, и перевестись было просто некуда. Приходилось терпеть.

Годы шли, Салага, хоть и с большим трудом, научился общаться с людьми, но никому из своих школьных врагов ничего не забыл.

— Психологи часто ищут причины всех расстройств в детстве. В моем случае им бы даже не пришлось глубоко копать. — горько усмехнулся он.

Злость копилась, не находя выхода и принимая самые причудливые формы — например, любовь к комиксам, но не к классическим, где герои носят трико и никого не убивают, а пожестче — к героям вроде Росомахи, Карателя, Роршаха, и прочим, не гнушающимся использовать оружие и пытки, и не произносящих монологов о ценности человеческой жизни.

— И они правы. Я думаю точно также. Подобные люди — мусор. Всё, что они могут — это нести в мир боль и насилие. В дикой природе особи одного вида не убивают друг друга. Даже хищники в джунглях делят территорию без смертоубийства, потому что они свои. А эти… Они уже не люди. Они сами считают себя выше остальных людей, и отсюда логично проистекает, что не считают себя людьми.

— Да у тебя целая идеология. — присвистнул Сыч. — Ты ж почти нацист.

— Не думал об этом. — опустил голову Салага и продолжил рассказывать.

После окончания школы Салага понаехал в Москву, и у него в наконец-то появилась своя компания. Команда. Салага не рассказывал об этих людях по отдельности, но, судя по интонациям, относился к ним очень тепло. Считал лучшими друзьями. Проводил с ними почти все время. Наконец-то он начал жить в полную силу, и будущее не сулило ничего плохого — ночные гулянки, алкоголь, бары и концерты. Но у судьбы были свои планы на этот счет. Один за одним его друзья плотно сели на какую-то дрянь, и когда Салага заметил это — было поздно. Его тоже пытались пристрастить, но безуспешно: «Да мы и не стали тебе предлагать — ты ж правильный, отказался бы». Смеялись.