— Они там… — сказала Анька, стараясь не встречаться с Дубровским взглядом. В тусклом свете лампочки он выглядел даже не страшно — жутко, как оживший спецэффект из фильма ужасов.

— Выйдите. — процедил Дубровский сквозь зубы, — Все.

Сыч, Жора и Анька дружно покосились на сумку, которую Дубровский держал в руках, но ничего не сказали и покинули гараж. Дубровский закрыл за собой ворота, предусмотрительно за пару дней до операции обитые звукоизолирующим материалом, оставив друзей стоять в темноте и гадать, что сейчас происходит внутри.

Время шло, но Дубровский никак не показывался.

Друзья нервничали, и, когда прошло часа два, всё-же решили зайти и проверить, всё ли в порядке.

В гараже было темно и воняло сигаретным дымом.

— Дубровский! Ау! — Жора шел первым и звал друга, который почему-то не отзывался.

Он спустился вниз. Ботинки вступили во что-то липкое, но Жора не обратил внимания и, нашарив на стене выключатель, включил тусклую лампочку под потолком.

Первым стошнило Сыча. Потом Жору, увидевшего, в чем он стоит.

— Анька! Не входи! — успел он крикнуть перед тем, как его скрутило.

Рядом с четырьмя стульями, выстроенными в ряд возле стены, стояла вымазанная в крови сумка, из которой виднелись ручки садового секатора, ножовки по металлу и еще каких-то инструментов, о непрофильном назначении не задумываешься до тех пор, пока не увидишь их окровавленными. А в углу, дальнем от входа в штаб, сидел Дубровский, выкуривший, судя по лежащим вокруг бычкам, почти всю пачку.

Впервые за долгое время друзья увидели его искренне улыбающимся.

— Ниже… Ниже… А теперь выше… Ага, вот тут. — лежащий на животе Сыч командовал женой, которая мазала ему спину фастум-гелем.

С утра Сыч успешно встал с постели, но при попытке потянуться, в нем что-то хрустнуло, и позвоночник заклинило.

— Это потому, что ты много за компьютером сидишь. Кресло неудобное. — сказала жена, натирая спину так, что Сыч изредка подвывал от боли.

— Это всё потому, что кто-то не закрывает окно на ночь. — пробубнил он в ответ.

В дверь позвонили.

— Зай, откроешь?

— Куда ж я денусь? — жена поднялась и пошла открывать, но вскоре вернулась, — Там Пал Палыч твой.

Сыч выругался:

— И что ему надо?

— Он не сказал. Напомни, кто он у тебя?…

— Зам генерального директора. — Сыч поднялся и задумался, одевать ему футболку или нет.

— Не надо. Так иди. — сказала жена, прочитав его мысли.

Сыч кивнул, и поплелся к двери, внутренне сжавшись от страха. Почуял что-то? Или очередная проверка? Однако, выйдя в подъезд и увидев Палыча, Сыч понял, что дело — дрянь.

— Ну привет… Герой. — «фейс» был непривычно хмур и смотрел волком.

— Привет. Чего зашел? У меня все нормально. Можешь так и записать в свою базу данных.

— Нормально, говоришь… — хмыкнул «фейс» в ответ, — А со спиной что?

— Продуло, наверное… — пожал плечами Сыч, — А тебя что, обязали следить за моим здоровьем?

— Меня обязали за всем следить. — огрызнулся Палыч, — Я знаю, что произошло вчера ночью.

— И что же? — невинно захлопал глазами Сыч.

— Не придуривайся. Я видел запись с камеры. И твою кепку я узнаю из тысячи.

— Я могу дать ссылку на интернет-магазин, где я ее купил. — Сыч состроил оскорбленную мину, — Езжай туда и проводи свои расследования.

— Хватит пудрить мне мозги! — едва не заорал Палыч, — Мне с утра на стол легла сводка. Тот узбек, которого ты мордой в пол уложил, накатал заявление. Типа ты его ограбил, угрожал, избил…

— А, случайно, не изнасиловал? — невинно осведомился Сыч.

Палыч вздохнул:

— Дубина ты. Я всё знаю. Тебя ж даже ФСБ искать не будет, ментам хватит дня на то, чтобы на тебя выйти. А потом тебя так за жопу возьмут, что тебе и не снилось. В СИЗО хочешь? Или соскучился по родному дознанию с его самыми гуманными в мире методами? Хочешь еще месяц в психушке полежать, восстанавливаясь после…

— Заткнись. — жестко оборвал его Сыч, — Как же меня забодало то, что все меня этим подкалывают. Это не смешно.

— Вот и я о том же, идиотина! Слушай, я хочу помочь.

— Серьезно? — такого поворота событий Сыч никак не ожидал.

— Серьезно. Но! Услуга за услугу.

— Кто б сомневался… — криво ухмыльнулся Сыч.

— Окей. Я тогда забираю дело себе и всячески его затягиваю. А ты съездишь со мной на шашлыки, и там я тебе скажу, что мне от тебя нужно. Тебе даже понравится, обещаю.

— Не-не-не, Палыч, я не такой. — Сыч заржал.

— Знаю я какой ты… Короче, в воскресенье ты мой. Приезжай в Некрасовку. Там я тебе всё и расскажу.

— Заметано. — пожал плечами Сыч.

— Только не думай соскочить. Я дело как заторможу, так и ускорю, понял?…

— Понял. До свидания.

Сыч пожал руку Палычу и зашел домой, хмурясь, и догадываясь, что он только что продал душу дьяволу.

— Дорогая! Мне в воскресенье надо быть на корпоративе!

— Короче, ситуация такая. — Сыч обвел взглядом собравшихся в штабе за выдвинутым на середину столом, — В Некрасовке развелась целая куча наркоторговцев. Что интересно, негров. Я там был в воскресенье, их там реально до хрена.

— А я все думал, когда в метро ездил — откуда они берутся… — пробормотал себе под нос Салага, но все услышали и одобрительно заулыбались.

— Так вот, — продолжил Сыч, — Поток наркоты там бешеный. Во дворах домов почти круглосуточно сидят по 2–3 нигги. Дежурят, стало быть.

— Занятно… — сказал Дубровский. — А почему твой «фейс» их сам не прижмет, раз такой крутой?

— Пытался, но у них крыша — выше некуда.

— Откуда у негров крыша? — удивилась Анька, — Они ж негры. Или их крышует ректор РУДН?

— Не смешно. Когда их пытались брать, то даже мелкую рыбу очень скоро выпускали, а ментам сверху вставляли таких пи. юлей, что у тех до пор задницы в шрамах. Что делать будем?

— Как что? — пожал плечами Дубровский, — Как всегда, по бразильской системе. Возьмем нигу в плен, запытаем до смерти и пойдем вверх по цепочке.

— Запытаем?… — переспросил Салага.

— Ну да. А что, тебе Сыч не рассказывал, что этот подвал у нас — застенки гестапо? — мило улыбнулась Анька.

— Да нет, все нормально. Это ж не Сторожевая Башня***. Я, в принципе, согласен. «Наркоторговцам — смертная казнь», и всё такое.

— Боже мой! — воскликнул Дубровский, — У нас появился кто-то еще более маниакальный, чем я. Ты слышал это, Сыч? Он готов пытать. Бери пример!

— Да ну тебя. Бессмысленная жестокость мне претит.

— А стрелять, значит, не претит? — съязвила Анька, — Надо же, пацифист какой.

— Молчи, женщина. У тебя, вон, вообще, год секса не было, я боюсь с тобой в одной комнате находиться.

Анька зашипела, но Дубровский рявкнул на обоих:

— А ну прекратить детский сад!

— Слушсь, тащпрапщик!

— Вот так-то. Анька! Бери машину напрокат, заезжай за этими, — он кивнул на Сыча и Салагу, — гавриками и дуй в Некрасовку. Там хватайте «языка» и везите сюда. А уж я с ним поговорю. Все всё поняли? Ну так идите и работайте!

Анька немного задержалась за столом и Дубровский заметил, как она плотоядно глядела на задницу Салаги, поднимавшегося по лестнице.

— Слушай, что, и правда год…?

— Ага. — ответила Анька, не отвлекаясь и вздохнув, когда Салага исчез из поля зрения.

— Я все никак не могу понять, что ты в Сыче такого нашла?…

Анька задумалась на секунду, а затем, помотав головой, будто отгоняя наваждение, сказала:

— У него член большой.

И вышла из штаба, оставив Дубровского переваривать услышанное.

Отомстить самим насильникам Дубровскому и его Команде показалось мало, и они решились на глупый, но красивый жест.

Поздней ночью возле одного из особняков в дорогом районе остановилась машина, из которой в сторону дома бросили большую сумку с чем-то тяжелым. Впоследствии нашедший её молодой охранник повредился в уме и отправился в психушку на реабилитацию, а хозяин особняка посыл воспринял правильно и начал на Команду охоту, которая переросла в настоящую войну.