Скука… Из всех моих врагов она оказалась самым страшным и самым коварным. Сначала она помогала, заставляя стоящих рядом совершать безумства. И тогда я занимался тем, для чего меня создали. Потом она превратилась в призрака, маячившего где-то на краю сознания, и я взвалил на себя заботы убитых, чтобы однажды не увидеть его прямо перед собой. На какое-то время это помогло. На какое-то время… Но однажды наступил миг, когда самый страшный враг заглянул и в мои глаза…

— …своей кровью и своей жизнью…

Я давно уже не отвечал на молитвы. Строго говоря, я на них никогда не отвечал. Кто бы ни молился и о чём бы ни просил. Что бы ни сжигали на алтарях — клочки шерсти или тела только что убитых самок.

— …своим телом и своей душой…

Чем бы ни поливали эти бесполезные куски камня — водой, вином, маслом, кровью…

— …своим прошлым и своим будущим…

Бессмертные не отвечают. Бессмертные смотрят и поступают по своему разумению.

— …возьми моё тело…

Это даже не закон. Это — Правило. И из него очень мало исключений…

— …и проживи мою жизнь!

И сейчас случилось одно из них. Придётся отвечать. Но сначала… Каким они меня представляют?.. Забавно… И как же я должен говорить в таком виде?.. Хотя… Правила ведь можно и обойти, не так ли?

— С-с-с-сачем ты бес-с-с-покоиш-ш-шь меня, с-с-смертный? — глаза огромной каменной змеи с раздутым капюшоном вспыхнули жёлтыми огнями, и она немного подалась вперёд, склонившись над распростёртым на алтаре телом.

Юноша — а лежавший на холодной каменной поверхности был очень молод — тщетно пытаясь скрыть дрожь в голосе, приподнял повыше ржавый нож, рукоять которого сжимал вспотевшими ладонями:

— В книге «Ийяк'май'иссонэ», написанной мудрым Иином ис'Дахом, говорится, что раз в тысячу лет бессмертный может занять тело смертного в обмен на выполнение одного желания… Молю тебя, Змееногий, спаси мою мать! — клинок, направленный прямо в грудь лежащего приподнялся ещё чуть-чуть.

— Подош-ш-ш-ди… ш-ш-ш-то ты с-с-собираеш-ш-шьс-с-ся делать? — каменная голова слегка наклонилась вбок.

— Убить себя, чтобы ты мог забрать мою жизнь и моё тело!

— С-с-с-совс-с-с-сем глупый?! С-с-сачем мне ис-с-с-спорченное тело?

— А… А как тогда?.. — от удивления юноша опустил нож и сел.

— Прос-с-сто… — каменная змея вернулась в изначальное положение и заворчала себе под нос: — Ш-ш-што с-с-са… Правила… Х-х-хаос-с-с!.. — затем огонь покинул глаза статуи и, слившись в одну большую каплю, скатился на выложенный обсидиановыми плитами пол. Через мгновение на том месте поднялась призрачная фигура воина, полностью закованного в доспехи.

— Вот теперь поговорим, — нарушил тишину храма гулкий бас. — Но для начала давай-ка познакомимся, а то ты меня знаешь, а я тебя — нет… Не находишь, что это… гм… странно?

— А-а-а… А если сюда войдут? — проситель испуганно оглянулся на дверь зала.

— И что?

— Меня схватят, а тебя… Ой!

— Наконец-то. Наконец-то ты начал думать, — в голосе призрака звучало удовлетворение. — Это хорошо. Теперь, надеюсь, ты ещё раз обдумаешь своё решение и изменишь его.

— Я не могу… — юноша склонил голову. — Завтра за мамой придут жрецы и принесут в жертву на этом алтаре. Великий Ях'Хат повелел им добиться твоей помощи в войне. И если они не сумеют…

— А высечь эту статую этот Ях'Хат…

— Великий Ях'Хат!

— В Хаосе я видел его величие!.. О чём я?.. Ах да. Выпороть эту змеюку он не повелел?

— Н-нет… Народ разорвёт его за такое святотатство…

— Вот как? Хм, я смотрю, смертные так и не поумнели. Когда-то они не стеснялись колотить своих богов палками, если не получали того, что хотели.

— Колотить богов?! Но…

— Успокойся, малыш. Не самих богов. Те куски камня или дерева, которые они считали воплощениями бессмертных… Весёлое было время. Забавное… — лицо воина было скрыто забралом, но казалось, будто он улыбается. — Ты всё ещё не передумал?

— Нет!

— Тогда ложись поудобнее на этот булыжник и смотри сюда! — в руке призрака появился большой прозрачный камень тёмно-синего цвета. — Не беспокойся, больно не будет…

«Кажется, всё прошло нормально. Ну-ка, попробуем открыть глаза… Так, теперь повернуть голову… Теперь влево… Руки… Ага… Всё, пора вставать и начинать выполнять желание. Где там эта стекляшка?..»

Я пошарил по груди и нащупал вросшую в тело прозрачную полусферу диаметром в четыре пальца. Камень держался крепко и на попытки сдвинуть его с места никак не реагировал. Хорошо. Теперь можно и слезть с этого топчана. Не лень же было кому-то его вытёсывать… Голова сама собой повернулась вправо, и я увидел собственное изображение, высеченное местными умельцами из серого гранита. Н-да… Интересно, сколько времени ушло на эту работу? Год, три, десять? Каждая чешуйка видна. И морда выразительная. Кажется, будто сейчас я брошусь вперёд и убью того, кто посмеет меня… даже не разгневать, нет — просто не понравиться… Пошутить, что ли?..

Среди тех, кого мне пришлось когда-то убить, был один… Всегда весёлый и всегда шутил… И однажды его шутки стали безумными… Один из немногих, о чьей гибели я сожалею… Но у каждого своя работа. Если бы его безумные шутки не угрожали миру!..

Я шагнул вперёд и приложил левую ладонь к отполированному камню. Небольшое усилие, и в безжизненных глазах вспыхнул жёлтый огонь, гигантское туловище вздрогнуло, из пасти выхлестнулся длинный раздвоенный язык, пробуя воздух…

— Покинь город. Скрытно. И жди. Я позову.

Огромная голова качнулась в знак того, что приказ понят, раздутый прежде капюшон сложился, и мой первый раб быстро и бесшумно двинулся к выходу… Вот теперь и мне пора, до рассвета не так уж много и осталось…

Когда я открыл дверь и шагнул в скудно освещённую комнату, стоявшая у большого круглого стола женщина оторвала взгляд от старой потрёпанной книги, которую держала в руках, и посмотрела на меня:

— Тирек, ты ве… — её глаза наткнулись на камень, вросший в мою грудь. — Значит, это правда, и мой сын…

— Он сделал свой выбор, женщина. И если ты сейчас совершишь глупость, его жертва окажется… — я не договорил. Пришлось прыгать вперёд и подхватывать оседающее тело. Ох уж эти смертные! И как они выжили?!

Аккуратно опустив мать паренька на обтрёпанный ковёр, я огляделся по сторонам. Довольно просторно и довольно сносно по уровню богатства. Добрая половина жителей этого города — да и не только этого — жила значительно хуже. А ещё книги. Длинная полка, плотно заставленная разнокалиберными томами. Иные явно древние — не меньше двух тысяч лет, как подсказала мне память. Взяв один такой, я посмотрел на буквы, вытесненные на чудом уцелевших остатках обложки: «Роберт Говард. Конан-варвар». Надо же! Точно две тысячи лет без малого! Я помню. Тогда мне ещё была интересна возня смертных на поверхности оберегаемого мной мира. Тогда я ещё был не один…

— Что теперь будет, Змееногий? — оторвал меня от воспоминаний голос пришедшей в себя женщины.

— Почему вы называете меня так? Сначала твой сын, теперь ты…

— Так записано в Каноне, Змееногий.

— В Каноне? В каком?

— Ты держишь его в руках…

Мне почти захотелось смеяться. Взять древнюю сказку и превратить её в священную книгу… И теперь я должен выглядеть, как большая змея… Глупо. Но об этом можно подумать потом. Сейчас нужно уйти из города, потому что устраивать бойню мне не хочется… Не хочется? У меня появились желания?! Хм… Может быть, тот смертный, который написал… Как её? «Ийяк'май'иссонэ»? Был не так уж и глуп?

— Женщина, тебе нужно переодеться. У тебя есть мужская одежда? — она покачала головой. Плохо. Заниматься шитьём сейчас некогда. Ладно, выйдем за стены — сделаем остановку. А сейчас… — Тогда возьми несколько длинных юбок. И вообще — собирайся. Нам нужно покинуть город до рассвета.