— Дан.

— Рассказывай, — велит Сергей, — от того, насколько ты будешь убедителен…

— Зависит моя жизнь, — заканчиваю я.

Гера зло оскаливается, поглаживая пальцем спусковой курок винтовки. Я улыбаюсь.

— Мое имя Дан Райт, я бывший командир шестого взвода десантно-штурмовой бригады аргоннской дивизии. Вне закона.

— Что же ты натворил, Дан Райт? — интересуется Сергей.

— Уничтожил посольство нарьягов в Штормзвейге и убил командора Рагварна.

В комнате повисло нехорошее молчание.

Гусеницы траками вспарывают мягкую лесную землю. Мы трясемся на броне, спина Шику прижимается к моему боку. Парнишка напряжен и внимателен, он думает, что нас тащат в плен и полон решимости не допустить второй смерти своего Нар-одара. Повстанцы — умный народ, не лезут к мальчишке, но зыркают злобно, для них он — отвратительная нелюдь. Да и я — подозрительный чужак, веры которому нет.

А я и не спорю.

Караван — две машины пехоты и допотопный фургон ползут до безобразия медленно. Места внутри нам не досталось, да и не больно хотелось. Снаружи свежо, темно и беззвездно, нескончаемые леса. А куда еще могут забраться партизаны?

Наутро показалось селение. Оборона поставлена, что надо: замаскированные ямы, мины, растяжки. На первой линии окопов нас окликнули, высунулся Гера и завопил:

— Сами с усами, — и нас пропустили.

Селение мятежников довольно большое: приземистые каменные дома под черепичными крышами, псы на цепях, подозрительно напоминающие локхи, длинные бараки, чтоб разместить вновь прибывших. С размахом живут, но видно, что в любую минуту они готовы сорваться с места и прятаться по бесконечным лесам диких земель.

Навстречу выбегают люди: кое-кто с оружием, женщин мало, детишек и вовсе не видать. На нас с Шику глядят с опаской, как на диких зверей.

Сергей и его бойцы выбираются из люка. Командир бросает короткие распоряжения, куда расселить бывших рабов, кому оказать помощь. Потом, не оглядываясь, обращается ко мне:

— Иди за мной.

Спрыгиваю с брони и иду за ним, а Шику — за мной, как приклеенный. В спину нам недвусмысленно упираются вороненые дула винтовок Геры и седого хмурого мужика Матвеича.

Сергей приводит нас в штаб: полуподвальное помещение с керосинкой на столе, лавки, на заплесневелых стенах карты местности.

— Садись.

Шику он игнорирует, не понимая, зачем я тащу за собой опасного парня. Мои слова о безоговорочной преданности и послушании нарьяга не произвели на командира повстанцев впечатления, но пристрелить мальчика он не осмелился.

Сажусь на лавку, приваливаясь к стене, спина ноет после долгой дороги. Гера устраивается напротив, демонстративно укладывая винтовку на колени, Матвеич, наоборот, садится за стол, вытаскивает из нагрудного кармана очки с толстыми линзами и сломанной дужкой и погружается в изучение какой-то карты.

Сергей придвигает стул поближе ко мне. Его поза, напряженная, со скрещенными на груди руками, мне не нравится.

— Так, значит, охотишься за Алвано? — уточняет он.

Киваю. Шику взъерошивается, я кожей чувствую исходящий от него страх.

— А если мы тебе поможем, согласишься кое-что сделать взамен?

— Отчего не согласиться, — пожимаю плечами, — у нас на добро отвечают добром.

— Да, брешет поди, собака! — ухмыляется Гера.

Сергей тоже не очень-то мне верит. Молчу, чего с ними спорить?

— Ладно, — не спуская с меня глаз, роняет он, — оставайся у нас пока. Алвано сейчас далеко, но ему придется вернуться сюда. Живи, только за пацаном своим приглядывай. Узнаю чего, с нелюдем у нас разговор короток.

Я соглашаюсь, хотя и не очень уверен в Шику.

Тут дверь распахивается, и в штаб влетает девушка. Да какая девушка, девчушка, с белокурыми кудрями и глазищами на пол-лица, в пехотной военной форме на три размера больше. Она с визгом кидается на шею сразу смутившегося Сергея.

— Папочка, папочка! Вернулся, родненький! — тараторит она.

Я опускаю глаза.

— Это Танюшка, дочка моя, — неохотно представляет ее командир, отдирая от себя детище, — Таня, погоди. Как ты себя ведешь, у нас гости.

Взгляд украдкой в нашу сторону; ресницы, как крылья диковинных бабочек, хлопают медленно и удивленно.

— Ну, все, за мной, ребята, — направляется к двери Сергей. — Да сиди ты, рыжий, — добавляет он, обращаясь к вскочившему было Гере.

Мы с Шику безропотно следуем за командиром. Селяне таращатся на нас. Сергей, чем-то довольный, насвистывает незамысловатую мелодию. Сворачиваем в тихий дворик, командир стучит в ставень и тут же открывает дверь.

Дом, как каменный валун, врос в землю, окошки едва виднеются над обомшелым фундаментом. Три ступеньки вниз, и мы оказываемся в небольшом помещении. Здесь тепло и светло, в середине стоит удивительное сооружение из беленых кирпичей, от него идет уютный жар. В кухне по локоть в муке хлопочет женщина, высокая и статная, в длинной юбке и растянутой домашней кофте, волосы убраны под платок.

— Здравствуй, Вера, — наклонив голову в низком проеме, входит Сергей, — не приютишь ли жильцов?

— Отчего нет? — женщина бросает короткий взгляд в нашу сторону. — Втроем веселее.

— Ну, тогда распоряжайся, а я пойду. Да, и накорми гостей.

— Когда я, Сереж, гостей не кормила? — усмехается мятежница.

Командир повстанцев ушел, а хозяйка, отряхнув муку, протягивает руку в знак приветствия.

— Меня Верой звать.

— Я Дан, а это Шику.

У нее жесткое скуластое лицо с большим, но изящным носом и поджатыми тонкими губами. Под испытующим взглядом темно-синих глаз мне как-то неловко, будто я обманываю гостеприимную хозяйку.

— Мальчика устрой на печи, а сам будешь спать на лавке, вон там, — говорит Вера, — скидывайте вещи и мойте руки, завтракать будем.

Сложив ранец и оружие, повожу затекшими плечами. Шику жмется ко мне, приходится отправить его за шторку. Надо раздобыть ему человеческую одежду, наверняка у них тут есть, может, тогда вид мальчика не будет резать окружающим глаза. Кто знает, сколько нам тут жить до появления Алвано.

Вера показала, как пользоваться допотопным алюминиевым умывальником. Мою руки, хозяйка подает грубое, расшитое петухами полотенце и приглашает к столу. Из отверстия в беленой громаде — печке — Вера вынимает лист с румяными горячими пирогами, ставит перед нами, наливает из глиняного горшка в стаканы ледяное молоко. После плиток концентрата и мерзкой цаквы Верины пироги становятся для меня райской едой. Беззастенчиво набиваю живот под внимательным взглядом хозяйки, в ее глазах прыгают смешинки. А когда я, объевшийся, не могу сдержать зевок, она кивает на приготовленную — и когда только успела — на лавке постель.

— Отдохните с дороги, ребята, вечером Матвеич на танцы приглашает.

Сил удивляться уже не осталось, я засыпаю, едва голова касается подушки.

Вечером меня, расталкивая, будит Вера. Сажусь на лавке, не сразу понимая, где нахожусь.

— Дан, тебя Сергей зовет.

— Куда идти? — озираюсь я в поисках Шику.

— К Матвеичу. По улице прямо, у колодца направо свернешь. Да ты сразу увидишь.

— Где Шику?

— Мальчик спит.

Смотрю в ее спокойное лицо.

— Ты не испытываешь ненависти к нарьягам?

— Здесь все их ненавидят, — холодно отзывается она, — но мы не нападаем первыми. Мой совет тебе — смотри в оба. Если что-то насторожит, ребята пристрелят твоего парня без колебаний.

— Он ребенок.

— Он — опасная тварь.

Оглядываюсь на печь, где в тепле сопит Шику.

— Вера, мальчика надо переодеть, ты найди ему что-нибудь… А я потом расплачусь, чем смогу.

— Ладно, — усмехается хозяйка, — иди, Серега ждать не любит.

После теплой избы от вечерней прохлады чуточку знобит. Сумерки сделали лес непроглядным; ароматно пахнет хвоей и дымом. Иду на свет и попадаю туда, где меня ждут.

Дверь большого дома с низкими, как амбразуры, окнами распахнута настежь. Гомон, музыка и смех несутся из ярко освещенных комнат, в воздухе витает запах сигаретного дыма, от которого в вожделении сводит скулы. Вхожу, и смех затихает. В избе много народа, занятого разными делами: обсуждают новости, играют в домино, три женщины, видно жены мятежников, снуют с выпивкой и закуской. На колченогой табуретке сидит сам Матвеич в очках и с гармошкой в руках. В углу я заметил Сергея с дочерью и двумя мужчинами в мятых штормовках и десантных штанах с карманами.